Девочки мадам Клео - Люсьен Гольдберг

Мужчина на носилках возле нее издал глухой жалобный стон.

Уже светало, когда доктор Вайсман остановился на посыпанной гравием дорожке перед аллеей Сью-Би. Он быстрым шагом прошел несколько метров, отделявших его от трейлера, распахнул дверь и огляделся. В крохотной прихожей все, казалось, было в полном порядке. Пройдя по яркому оранжевому паласу, он остановился, наклонился и опустил палец в одну из маленьких, с мелкую монету, лужиц, которые тянулись от передней двери к спальне, в глубину трейлера.

«Кровь, – подумал он, – к тому же свежая».

Он вошел в спальню и обомлел: можно было подумать, что в этой комнате резали кур. Постель, коврик, даже стена с правой стороны от постели – все было заляпано яркими подтеками крови. Кто бы ни был раненый, выйти из комнаты без посторонней помощи он бы не смог: он наверняка был слишком слаб, чтобы самостоятельно передвигаться.

Когда доктор Вайсман вернулся наконец в свою клинику, ему сообщили, что в регистратуру звонил Гомер Тилли и просил передать, что он везет своего брата в муниципальную больницу и умоляет доктора Вайсмана приехать туда как можно скорее: «Моему брату отрезали кукурузину».

Доктор Вайсман прекрасно понимал, что ему следует позвонить в полицию и сделать соответствующее заявление.

Он не стал снимать трубку.

7

Из дневника Питера – Париж, 13 июня 1990 года.

Рассказ мадам о ранней поре жизни Сью-Би, о самом потаенном и интимном, занял у нас ровно неделю.

Я поинтересовался, не выясняла ли Сью-Би, какова судьба Громилы. Мадам ответила отрицательно, мало того, ей точно известно, что Сью-Би втайне боялась, что убила его, и надеялась, что никто из Вейлина, читай – полицейские, никогда не узнает, что с ней сталось.

Меня захватил ее рассказ об Омаре Заки. Мадам рассказала мне, что в течение тридцати лет он был ее клиентом, заказывал у нее по две дюжины девушек в неделю для своих друзей и компаньонов.

С большой гордостью мадам показала мне часы, подаренные ей шейхом. Я заметил их на ней раньше, поскольку у этих часов несколько циферблатов. Каждый установлен на определенный временной пояс, так что она всегда могла сказать, который час в той стране, где находится Заки, прежде чем ему позвонить.

Естественно, Заки со всеми его международными делишками не хотел, чтобы мадам написала о нем. Может, именно он и совершил покушение на мадам? Хотя нет, он не бывал на «Ля Фантастик», следовательно, и не мог быть владельцем зажигалки, показанной мне мадам. Но, может, он получил ее в подарок от Сью-Би? Потом опять-таки, разве у самой Сью-Би нет причин устроить охоту на Клео? Может, новоиспеченная аристократка не желает, чтобы мир узнал о прежней, неприметной, не умеющей читать членовредительнице из Техаса? Может, даже Мосби неизвестно о преступном прошлом его жены? И, может, бывшая Сью-Би Слайд желает, чтобы так оно и оставалось?

Когда я вернулся в свои апартаменты, консьержка успела повесить портьеры – очень мило с ее стороны, хотя особой нужды в том не было.

Моя почтальонша Жизель вместе с обычной кипой журналов от Венди принесла свежий хлеб.

На следующей неделе мне установят факс, так что можно будет отсылать записи Венди. Я прямо-таки с ума схожу – не очень-то приятно хранить здесь единственный экземпляр, этот древний дом может сгореть как свеча.

Здесь водятся тараканы. Крупные рыжие французские летучие. Сегодня, во время перерыва, мимоходом упомянул мадам об этих паразитах – она была потрясена: кинулась к телефону и беседовала с мадам Соланж. Эти две женщины, несомненно, чем-то тесно связаны. Когда она повесила трубку, я спросил, почему хозяйством ведает дама столь преклонного возраста, и она мне все объяснила:

– Я устроила ее туда много лет назад, когда она отошла от дела.

Когда-то мадам Соланж сама была «мадам». Забавно.

Завтра мадам расскажет мне о девушке по имени Сандрина, в частности о том, как она подцепила Журдана Гарна. Насколько мне известно, мы должны также говорить о ее собственном прошлом, очень хочется послушать. Кто такой Гарн, я, разумеется, знаю – да и кто этого не знает? Он входит в первую десятку самых богатых людей в Америке, а среди них – кто в курсе – слывет ханжой и первостатейной скотиной. Жутко интересно, каким образом эта девушка подцепила его. Когда я спросил мадам, она ответила: «Используя самый древний трюк».

Сидя здесь и вглядываясь в бледное парижское небо, я задаюсь вопросом: неужели все мы, мужчины, дураки и подкаблучники, помешанные на сексе? Неужто нас облапошивают во вселенском масштабе, чтобы заставить поверить, будто мы властелины мира? Чем больше я слушаю, тем больше убеждаюсь: никакие мы не властелины и никогда ими не были.

Сандрина росла застенчивым ребенком дизайнера Титы Мандраки. Ее мать не была знаменитой, когда Сандрина родилась, но отчаянно желала такою стать и массу времени и энергии тратила на поиски мужчины, за которого можно бы было выйти замуж, а потом быстро развестись. Первым, кого она подцепила, был Отто Мандраки. Он идеально устраивал ее – богатый старец, составивший себе капитал на импорте ковров с Востока. Вскоре после того как они познакомились, Тита обнаружила, что беременна, – обстоятельство это обоих переполнило безумной радостью. Отто испытывал благоговейный трепет, потому что у него никогда не было детей. Тита была довольна, потому что ребенок гарантировал ее финансовое благополучие.

Когда Сандрине было четыре года, ее отец, обедая в «Лотус Клаб», упал лицом в тарелку с мидиями в белом вине и умер прежде, чем санитары «скорой помощи» успели вынести носилки из грузового лифта. Он оставил после себя более чем достаточно денег, для того чтобы его вдова могла спокойно начать заниматься бизнесом, и солидный опекунский фонд для своей обожаемой малютки дочери. Проценты от капитала должны были идти Тите, пока дочери не исполнится двадцать пять лет – к тому времени, он полагал, она должна бы уже выйти замуж, и хотел, чтобы у нее были свои деньги. Тогда капитал перейдет к Сандрине.

Не теряя времени, Тита вместе с маленькой дочкой и Мартой Дайер, няней Сандрины со дня ее рождения, перебралась в громадную студию в Гринвич Вилледж.

Студия эта стала своеобразной меккой для особого типа людей, вечно кружащих возле богатых художников. Тита была не без таланта и благодаря своему новому кругу друзей мало-помалу начала завоевывать известность.

К тому времени, когда Сандрине исполнилось шесть лет, ее мать успела трижды выйти замуж и развестись; мужья ее были один моложе другого. А когда Сандрине было восемь, мать стала знаменитой благодаря созданной ею коллекции экстравагантной одежды. Вскоре после этого завершилось очередное замужество, и они переехали в огромные апартаменты, выстроенные на крыше небоскреба, на Парк-авеню. У Сандрины наконец появилась комната, а у Марты – собственная квартирка при кухне.