Сон № 9 - Митчелл Дэвид

– Я накормил свою голодную кошку перед тем, как уйти.

Отлично! Бунтаро привыкает к мысли, что Кошка живет в моей капсуле.

– Ага! Значит, свидание было запланировано.

Голова гудит.

– Оставьте меня в покое, – умоляю я. – Пожалуйста.

– А я к тебе приставал? Опустоши то, что переполнено, наполни то, что пусто, почеши там, где чешется, – вот три ключа к гармонии. А откуда у тебя на горле это странное красное пятно?

Лучшая защита – нападение.

– У вас ширинка расстегнута.

– И что с того? Дохлая птичка из гнезда не вылетит.

– Ваша птичка не такая уж и дохлая. Посмотрите на свою жену.

– Птичка сдохла. Посмотри на мою жену.

– Чего-чего?

– Однажды, мой мальчик, ты поймешь, что я имею в виду.

Я уже собираюсь подняться наверх, когда входят трое подростков. Тот, кто у них за главного, обращается ко мне:

– У вас есть «Виртуа сапиенс»?

– Никогда не слышал, – отвечает Бунтаро. – Это сиквел «Гомо»?

– Чего-чего?

– Это видеоигра, – объясняю я. – Вышла на прошлой неделе.

Приспешник главаря не обращает на меня внимания.

– А «Меч Зикворума» есть?

– Софта нет. Только видео.

– Чё я вам говорил! – восклицает главарь, и они удаляются.

– Всегда пожалуйста, ребята. – Бунтаро смотрит, как они уходят. – Знаешь, Миякэ, из одного авторитетного источника – не что-нибудь там, а «Ребенок и вы» – я узнал, что среднестатистический японский отец проводит со своим отпрыском семнадцать минут в день. А с видеоиграми среднестатистический школьник проводит девяносто пять минут в день. Новое поколение с электронными папашами. Когда родится Кодаи, сказки на ночь ему будут рассказывать родители, а не больные на голову программисты-извращенцы. Я уже готовлю свое большое громкое «нет», на случай если Кодаи прибежит ко мне выпрашивать игровую приставку.

– А если он прибежит в слезах, когда одноклассники перестанут с ним разговаривать, потому что его папочка из вредности отказывается купить ему игровую систему?

– Я… – Бунтаро морщит лоб. – Об этом я не подумал. А как поступал твой отец в таких случаях?

– Он был далеко.

– А мама?

Одна маленькая ложь влечет за собой другую.

– Я играл в футбольной команде. Так или иначе, мне нужно, э-э, освежиться.

Поднимаюсь в капсулу, принимаю душ, вытираюсь, обливаясь потом так, что впору снова ополоснуться, – и разворачиваю футон. Сон не идет. Перед глазами всплывает образ Аи Имадзё. Ее гибкая шея, ее улыбка. Аи Имадзё называет меня по имени. Встаю, беру аккорды на гитаре, но пальцы не слушаются. Проверяю тараканий мотель. Там только один постоялец, младенческого возраста. Таракан раззвонил по всему миру о гостеприимстве моего мотеля. Возвращается Кошка, досуха опустошает миску с водой. Я наливаю еще, и она снова выпивает все до капли.

Позже я выхожу купить вечерний выпуск «Токио симбун». Еду на подлодке до Уэно и, выбрав в парке тихое местечко, заполняю бланк объявления. Несколько раз начинаю заново – крайне важно не написать ничего такого, что может разозлить мачеху или создать впечатление, что мне нужны деньги. В конце концов я доволен планом «В»: простое, короткое сообщение. Отправлю его завтра, в обеденный перерыв. Сосу шипучий леденец. В парке Уэно полно семей с детишками, парочек, стариков, иностранцев – бразильцев, китайцев, – у каждого народа свой кусочек территории. Любители ходить по музеям, любители фотографировать, скейтбордисты. Цикады на деревьях, младенцы под деревьями, парк аттракционов среди деревьев. Масляные голуби. По периметру, как по велосидрому, носятся мотоциклы. Пахнет сахарной ватой, благовониями, зоопарком и такояки[77]. Я направляюсь к пруду Синобадзу, посмотреть, как кормят уток. Укладываюсь под деревом и вставляю в «Дискмен» «Mind Games»[78]. Сегодня самый жаркий день за всю историю сентябрей. Смотрю на облака. Вот идет Дама с фотографиями, споря с невидимым собеседником. Интересно, соберусь ли я когда-нибудь с духом пригласить Аи Имадзё на свидание? Молодая женщина с бумажным пакетиком кормит уток хлебными корочками. Рядом с ней на скамейке лежит стопка библиотечных книг. Меня клонит в сон. Женщина подводит ко мне велосипед, будто хочет что-то сказать. Изучает мое лицо. Я нажимаю «Стоп», и парковый гомон снова льется в уши.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Нет, – наконец говорит она. – Это не просто совпадение.

– Простите?

Она с недоверчивым отвращением качает головой:

– Даймон за мной шпионит.

Я подскакиваю:

– Кто вы?

Ее лицо суровеет.

– Не надо мне этого дерьма.

Чего-чего?

Она шипит, тыча в меня пальцем:

– Да пошел он на хрен! Так ему и передай. Пусть охмуряет сопливых школьниц своими фантазиями насчет побега! Передай ему, что он ничтожество! Передай ему, что моя родина перестала быть японской колонией в конце прошлой войны! Передай, что, если он будет звонить, я поменяю номер телефона! А если сунется ко мне домой, получит в рожу вилкой. Передай Юдзу Даймону, чтобы катился куда подальше! Чтоб он сдох! Все это относится и к тебе тоже.

Утки крякают.

И вдруг меня осеняет. Эта женщина – Мириам, хостесса из «Пиковой дамы». Та, что вчера не пришла на свидание к Юдзу Даймону в игровой центр. А я помог Юдзу Даймону с ней поквитаться. Ужас!

– Честное слово, – начинаю я. – Я… я не знал… я вовсе за вами не шпионю, я… – (Утки пролетают мимо, хлопая крыльями.) – Я и не думал… то есть это ошибка, я и понятия не имел, что вы будете здесь… откуда мне знать? Ну, мы с Даймоном почти не знакомы…

Первое: платан игольчато мерцает. Второе: до меня доходит, что она сильно и точно саданула меня ногой по яйцам. Третье: я корчусь от боли под градом горошин агонии. Четвертое: слышу ледяной голос, способный заморозить весь пруд:

– Я точно знаю, кто ты такой, Эйдзи Миякэ. Ты – пиявка-вымогатель, который живет ложью. Так же как твой отец.

Она идет к велосипеду. Превозмогая боль, повторяю про себя ее последние слова.

– Подождите!

Она уезжает.

Пошатываясь, встаю на ноги.

– Подождите!

Она крутит педали – прочь по дамбе между утиным прудом и озером, по которому катаются на лодках. Бросаюсь бегом, но от боли перехватывает дыхание.

– Мириам! Подождите!

Мамаши с колясками оборачиваются, подростки на мотоциклах глазеют и смеются. Даже утки смеются.

– Мириам!

Опускаюсь на корточки, признав свое поражение, и смотрю, как она исчезает в миражах и брызгах фонтанов. Она знает моего отца! Хочется радоваться забрезжившей надежде и в то же время выть от бессилия. Нетвердой походкой я возвращаюсь к своим пожиткам и в пыли между корнями платана замечаю кое-что еще. Библиотечная книга выпала, когда Мириам меня саданула. Что за книга? Не могу прочитать ни слова – она на корейском.

В закоулках Сибуя я теряю счет времени. Кажется, что между «вчера» и «сегодня» несколько недель. Лабиринт узких улочек с резкими тенями и вчерашний розовый квартал – два разных города. Среди отбросов снуют кошки и вороны. Фургоны пивоваренной компании задним ходом въезжают в переулки. Из водосточных желобов брызжет вода. Ночная часть Сибуя дремлет, словно дряхлый комедиант между выступлениями. Глаза разбегаются от обилия вывесок: «Дикая орхидея», «Ямато-надэсико»[79], «У Мака», «Диккенс», «У Юми-тян». Даже если «Пиковая дама» где-то здесь, я так устану от поисков, что ее не увижу. Я вышел из «Падающей звезды» без часов и не представляю, сколько осталось до вечера. Ноги гудят, во рту привкус пыли. Ну и жара. Я обмахиваюсь бейсболкой. Лучше не становится. Какая-то пожилая мама-сан поливает бархатцы на подоконнике третьего этажа. Я оглядываюсь на нее, а она рассеянно смотрит мне вслед.

В телефонной будке – порносафари и вонь нестираных брюк. В Токио незачем покупать секс-мангу – достаточно найти ближайший телефон-автомат. Мы с двоюродными братьями сэкономили бы целое состояние. Здесь все формы и размеры, какие только можно представить, и много еще чего. Втроем, вчетвером, садо-мазо, школьное обозрение, «серебряные» услуги для восьмидесятилетних[80].