Сон № 9 - Митчелл Дэвид

– Эй?! Там кто-нибудь есть? – Господин Сумо.

Меня окатывает жаркая волна страха. Что делать? В отчаянии барабаню в запертую дверь. Туфли господина Сумо шаркают по ступеням. Снова стучу. И вдруг задвижка лязгает, дверь распахивается, и какой-то повар гневно таращится на меня – позади него стучит и булькает залитая флуоресцентным светом кухня.

– Наконец-то! – рявкает он. – Это ты – наш новый муссбой?

У него взгляд как у дьявола.

– А?

– Ну, признавайся, ты – наш новый муссбой?!

Господин Сумо почти здесь.

– Да, я ваш новый муссбой.

– Заходи.

Он втаскивает меня внутрь, захлопывает дверь и, даруя мне первую передышку за это утро, закрывает задвижку. «Шеф-повар Бонки», – написано у него на колпаке.

– Да как ты смеешь в свой первый рабочий день явиться с опозданием на сорок пять минут и в нищенских лохмотьях? Сними бейсболку, когда находишься в моей кухне!

У него за спиной младшие повара и поварята наблюдают за человеческим жертвоприношением. Я снимаю бейсболку и кланяюсь:

– Прошу прощения.

Пар, угар, баранина и газ. Ни окон, ни дверей. И как же мне отсюда выбраться?

Шеф-повар Бонки рычит:

– Хозяин огорчен. А когда хозяин огорчен, мы все огорчены. На нашем корабле строгие порядки! – Внезапно он начинает орать во все горло, и остатки моих нервов рвутся в клочки. – А что мы делаем с матросами, которые работают спустя рукава?

Весь кухонный народ, вздымая кулаки в воздух, хором повторяет:

– К акулам! К акулам! К акулам!

Я начинаю всерьез подумывать, не лучше ли сдаться господину Сумо.

– Пойдем, муссбой. Хозяин с тобой разберется.

Меня торопливо ведут мимо сверкающих разделочных столов и полок с кастрюлями и сковородками, мимо вертушки с учетными карточками. Дверь. Ох, пусть там будет дверь!

– Вот здесь ты будешь отмечаться, если Хозяин простит тебе твой позорный проступок.

Господин Сумо, должно быть, уже перед дверью с задвижкой. Меня беспокоят все эти кухонные ножи. Какой-то мальчишка с приплющенным носом драит пол зубной щеткой – шеф-повар мимоходом отвешивает ему пинка. Мы заходим в тесный кабинет, где визжит, скрежещет и шепчет станок для заточки ножей. В дальней стене кабинета распахнутая дверь – ступени ведут наверх, во двор, заваленный мешками с мусором. Шеф-повар стучит по косяку и выкрикивает:

– Новый муссбой прибыл для выполнения своих обязанностей, Хозяин!

Точильный станок смолкает.

– Finalemente[73], – говорит Хозяин, не оборачиваясь. – Заводите этого негодяя сюда.

Его голос слишком высок для его внушительной комплекции. Шеф-повар отступает, подталкивает меня вперед. Хозяин поворачивается. На нем маска сварщика, из-под которой виден крохотный рот. В руках – мясницкий нож, такой острый, что им впору кастрировать быка.

– Ступайте, шеф-повар Бонки. Повесьте на дверь табличку.

Дверь кабинета захлопывается. Хозяин пробует лезвие на язык.

– Будешь и дальше ломать комедию?

– Простите, господин?

– Ты ведь вовсе не тот муссбой, который с таким рвением прислуживал мне в «Лягухе Иеремии»?

Придумай что-нибудь, быстро!

– Э-э, верно. Я его брат. Он заболел. Но он не хотел подвести команду, поэтому прислал меня.

Неплохо.

– Какая невероятная самоотверженность!

Хозяин делает шаг вперед. Это не предвещает ничего хорошего.

Я упираюсь спиной в дверь.

– Всегда к вашим услугам, – произношу я.

Там какой-то шум или мне послышалось?

– Вот именно, к моим услугам. К моим. Заруби себе на носу. А теперь потрогай. Мусс упругий.

Смотрю на отражение своего лица в черном стекле его маски и теряюсь в догадках, что именно должен делать муссбой.

– Вы – виртуоз, Хозяин.

В кухне начинается суматоха. Пробежать мимо него к двери во двор – пустая затея. Хозяин сопит. От него несет печеночным паштетом.

– Отщипни его. Мусс нежен. Нарежь его. О да. Мусс мягок. Так мягок. Понюхай. Мусс податлив. Да-да. Мусс податлив.

Четыре жирных пальца тянутся к моему лицу.

Чей-то вопль:

– Эй!

– Досадно. Досадно.

Хозяин приподнимает крохотную шторку рядом с моей головой, за которой скрывается глазок. Крохотные губы сжимаются. Он хватает тесак, отталкивает меня, распахивает дверь и врывается в кухню.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Гнида бордельная! – орет он. – Тебя предупреждали!

Краем глаза вижу, как господин Сумо перекидывает помощников повара через разделочные столы.

– Тебя предупреждали! – вопит Хозяин. – Тебя предупреждали, что ожидает сводников из преисподней, разносчиков герпеса и сифилиса, которые оскверняют чистоту моего корабля!

Он швыряет тесак. Нет смысла дожидаться окончания разборок – я вылетаю за дверь, несусь вверх по ступенькам, перепрыгиваю через пластиковые мешки с мусором, разгоняю ворон, пересекаю задний двор, выбегаю в переулок и, беспрестанно оглядываясь, выписываю разнообразные зигзаги до половины восьмого.

В семь сорок я вдруг понимаю, где нахожусь. Омэ-кайдо. Этот цирконитовый небоскреб – «Паноптикум». Прохожу еще немного по направлению к Синдзюку и оказываюсь на перекрестке с Кита-дори. Кафе «Юпитер». Утро уже раскочегарилось. Смотрю, сколько у меня денег. Если пройтись пешочком к Уэно, то хватит на подлодку до Кита-Сэндзю и на легкий завтрак. Такой легкий, что улетит, если чихнуть.

Кондиционер наполняет кафе «Юпитер» влажной прохладой. Я покупаю кофе и маффин с ананасом, сажусь у окна и рассматриваю свое призрачное отражение в стекле: двадцатилетний Эйдзи Миякэ – волосы свалялись от пота, весь провонял коноплей и креветочным сексом, а на кадыке – о ужас! – засос размером с Африку. Островной загар на лице завершил превращение в трутневые белила. Официантка с прекрасной шеей этим утром не работает – попадись я ей на глаза в таком виде, я бы взвыл, мгновенно состарился веков на девять, иссох и осыпался горкой перхоти и ногтей. Единственный, кроме меня, посетитель – женщина, изучающая модный журнал с арсеналом косметических средств. Я даю себе клятву больше никогда не прикасаться к женщинам, даже в мыслях. С удовольствием уминаю маффин и разглядываю телеэкран на здании Эн-эйч-кей. С пусковой установки стартует ракета, города охвачены огнем. Новая модель мобильника «Нокия». Министр иностранных дел заявляет, что мнимые зверства в Нанкине[74] во время Второй мировой – это измышления левых с целью подорвать патриотизм. Зиззи Хикару моет голову шампунем «Жемчужная река». Облепленные мухами скелеты подкрадываются к какому-то африканскому городу. «Нинтендо» с гордостью представляет «Универсальных солдат». Подросток, который угнал междугородный автобус и перерезал горло трем пассажирам, говорит, что сделал это, чтобы выделиться. Смотрю на несущийся мимо поток машин и вдруг слышу знакомое покашливание. Я и не заметил, как появился Лао-цзы. Он достает пачку «Парламента», но зажигалку, по всей видимости, потерял.

– Приветствую вас, Капитан.

Я протягиваю ему зажигалку.

– Доброе утро.

Он замечает мой засос, но ничего не говорит. Перед ним откидной экран для видеоигр величиной с книгу, по дизайну – явно из двадцать третьего века.

– Новенький «видбой-три» – картинка с разрешением десять тысяч по горизонтали и столько же по вертикали, четыре гигабайта, объемное звучание, чип с искусственным интеллектом «Сократ». Программное обеспечение выпустили только на прошлой неделе: «Виртуа сапиенс». Подарок моей невестки. – Лао-цзы ерзает на табуретке. – По совету докторов, чтобы я не впал в маразм.

Я передвигаю пепельницу так, чтобы она стояла между нами:

– Очень мило с ее стороны.

Лао-цзы стряхивает пепел.

– По-твоему, уговорить моего дебильного сына продать мои рисовые поля владельцу супермаркета – это мило? Где он, тот сыновий долг? Я переписал землю на этого недоумка, чтобы после моей смерти его не загрызли волки из налоговой, и на тебе! – Он тычет в машину. – Вот чем мне отплатили. Пойду продую шланг – в моем возрасте начинаешь страдать недержанием. Хочешь попробовать, пока меня нет?