Первая Пуническая война - Михаил Борисович Елисеев

дальнейших событиях решающую роль. Римляне доказали не только всей Ойкумене, но и прежде всего самим себе, что непобедимых на море карфагенян можно побеждать в их родной стихии.

Ганнибал Старший очень хорошо знал, кто является главным виновником поражения при Милах, понимал он и то, что в Картхадаште с него спросят по всей строгости военного времени. И решил опередить события. В Карфаген прибыл доверенный человек горе-флотоводца и спросил в правительстве, стоит ли Ганнибалу во главе двух сотен кораблей вступать в бой с римским флотом, который насчитывает 120 судов. Члены совета единодушно высказались за то, что римлян надо атаковать. И тогда хитрый посланец сказал, что Ганнибал именно так и поступил, но потерпел поражение в бою. Но поскольку в совете это одобрили, то и командующий не заслуживает наказания. На этом дело и закончилось (Diod. XXIII, 10). Об этом случае писал и Аврелий Виктор: «Начальник флота Ганнибал отступил в Карфаген и спросил сенат, что ему посоветуют предпринять. Когда все воскликнули, чтобы он сражался, он сказал: “Я так и делал и оказался побежденным”. Этим он спас себя от распятия на кресте, ибо у карфагенян вождь, неудачно воевавший, наказывался именно таким образом» (XXXVIII).

* * *

Вернемся к человеку, с чьим именем неразрывно связана самая первая победа римлян в морском сражении с карфагенянами – Гаю Дуилию. По большому счету, консул стал национальным героем, которого сенат удостоил невиданных ранее почестей: «Консул Гай Дуилий успешно сражается против пунийского флота и первый из римских полководцев справляет триумф за морскую победу; за это ему оказана пожизненная почесть: чтобы при возвращении с пира его сопровождали факельщик и флейтист с флейтой» (Per. 17)[49]. Уважение и почет консулу действительно оказывались великие, но вполне заслуженные: «Дуилию было разрешено возвращаться с пиров по улицам в сопровождении раба, несущего перед ним восковой светильник, и трубача, играющего на трубе» (Аврелий Виктор, XXXVIII).

Об этом же пишет и Цицерон, причем данный рассказ вкладывает в уста Марка Порция Катона Старшего. Не исключено, что знаменитый оратор позаимствовал его из не дошедшей до нас книги Катона «Начала»: «В детстве я часто видел, как Гай Дуилий, сын Марка, – тот, кто первым наголову разбил пунийцев в морском бою, – в старости возвращался с пира: ему доставляли удовольствие и восковой светильник, который несли перед ним, и присутствие флейтиста – беспримерное преимущество, которое он себе присвоил, хотя и был частным лицом. Столько своеволия внушала ему слава!» (Cic. de Sen. 44). Но дело не в своеволии, а в том, что Дуилий сделал то, во что сами римляне с трудом верили.

О том, как в дальнейшем воевал Гай Дуилий, сохранилось два небольших рассказа Фронтина, но они настолько неконкретные, что на их основании трудно делать какие-либо выводы. Например, непонятно, о каком городе в данном случае идет речь: «Консул Г. Дуилий, время от времени устраивая упражнения солдат и гребцов, добился того, что карфагеняне стали беспечно относиться к обычному безвредному до тех пор маневру; подойдя внезапно с флотом, он занял стены» (Frontin. III, II, 2). Стены занял, но где и когда?

Не меньше вопросов вызывает и второй рассказ: «Консул Г. Дуилий оказался запертым протянутой при входе цепью в Сиракузской гавани, куда он неосторожно заехал. Тогда он перевел всех солдат на корму, а гребцы изо всех сил стали гнать наклонившиеся суда: облегченные носовые части прошли над цепью. Когда эта часть прошла, солдаты, перейдя на другую сторону, надавили на носовую часть, и под их тяжестью корабли соскользнули поверх цепи» (Frontin. I, V, 6). Но Гиерон был другом и союзником римского народа и вряд ли бы стал поднимать шум из-за того, что корабль Гая Дуилия зашел в гавань Сиракуз. Как видим, оба свидетельства Фронтина достаточно спорные, но других в нашем распоряжении нет.

* * *

Полибий очень емко охарактеризовал ситуацию, сложившуюся после битвы при Милах: «Когда, вопреки ожиданию, надежды римлян на море исполнились, военная ревность их удвоилась» (I, 24). Тем не менее попытка овладеть городом Сегеста для римлян закончилась провалом. Зато город Макела не устоял перед их натиском и пал после ожесточенного приступа.

К этому времени на Сицилии объявился военачальник Гамилькар. Он заменил потерпевшего поражение при Акраганте Ганнона на посту командующего армией. Гамилькар не стал отсиживаться в обороне, а развернул масштабное наступление на римлян и их союзников. И достиг при этом определенного успеха. Полибий пишет, что, находясь с войсками у Панорма, Гамилькар узнал о том, что после победы при Милах в лагере Дуилия начались некие распри между римлянами и их союзниками. Что это был за конфликт и каковы были его причины, историк не поясняет, а гадать на эту тему – дело бесперспективное. Поэтому ограничимся простой констатацией факта. Дошло до того, что союзники решили разбить отдельный от римлян лагерь, между Паропом и Фермами Гимерскими, что было совсем недалеко от Панорма. Но в самый разгар работ по возведению укреплений объявился Гамилькар и внезапной атакой полностью разгромил противника. Потери римских союзников составили 4000 воинов. Несколько иначе трактует ситуацию Диодор Сицилийский, по его мнению, Гамилькар разгромил не союзников, а непосредственно римлян, перебив до 6000 человек (Diod. XXIII, 9). Но кто из историков прав, сказать трудно.

К этому времени Ганнибал Старший прибыл в Карфаген. Его выходка в отношении членов совета осталась без последствий, вместо наказания он получил новые корабли для пополнения своего потрепанного флота. А заодно и новое задание – защитить от римских вторжений остров Сардинию. После битвы при Милах стратегическая ситуация изменилась радикально и в римском сенате стали думать о наступательных действиях на море. Полибий об этом пишет весьма недвусмысленно: «Римляне, как только вступили на море, стали помышлять и о завоевании Сардинии» (I, 24). При этом греческий историк никаких подробностей борьбы за этот остров не сообщает, и нам приходится довольствоваться скудной информацией его римских коллег.

По свидетельству Евтропия, боевые действия на Сардинии развернулись в 259 году до н. э.: «В консульство Гая Аквилия Флора и Луция Сципиона сам Сципион разорил Корсику и Сардинию, увел оттуда большое количество пленных и отпраздновал триумф» (II, 20). Несколько дополнительных штрихов добавляет Луций Анней Флор: Флор. «При консуле Корнелии Сципионе, когда Сицилия почти уже была ближней провинцией, римский народ перебрался, распространяя войну вширь, на Сардинию и прилегающую к ней Корсику. В первой он навел страх на местных жителей разрушением Ольвии, во второй – города Алерии и столь успешно очистил от карфагенян сушу и море, что для победы уже не оставалось ничего, кроме самой Африки»