Штрихи к портретам и немного личных воспоминаний - Лео Яковлев

Именно тогда, по-видимому, и услышал Горбунов в исполнении Аполлона Григорьева один из начальных вариантов песни о подруге-гитаре, записал слова по памяти или она запомнилась ему и, не думая, что Григорьев ее когда-нибудь опубликует, в письме к Ишутиной (по молодости лет) выдал ее за свое собственное сочинение. В этом же письме Горбунов писал, что он стал «грешить» стихами и что на его слова известный пианист и композитор Александр Иванович Дюбюк даже написал романс. В действительности, поэтические опыты Горбунова неизвестны, а среди произведений А. И. Дюбюка нет никакого романса на его слова.

Сравним же полные тексты стихотворений И. Ф. Горбунова и А. А. Григорьева:

Гитара

Говори хоть ты со мной,Душка семиструнная!Грудь моя полна тоской…Ночь такая лунная.

Видишь, и в ночной тишиПлачу, мучусь, сетую!Ты допой же, доскажиПесню недопетую.

Доскажи мне, что другойБыло недосказано,И о чем лихой судьбойПоминать заказано.

В голове моей больнойВсе мечты мятежные,Сердце дразнят мне поройПолувзгляды нежные.

Что играть ей было мной!Знает без того она,Что какой-то властью злойК ней душа прикована.

Так давай же, доскажиПесню недопетую,Видишь, я в ночной тишиПлачу, мучусь, сетую.

Цикл «Борьба» Стихотворение № 13

Гитара

О, говори, хоть ты со мной,Подруга семиструнная!Душа полна такой тоской,А ночь такая лунная!

Вон там звезда одна горит,Так ярко и мучительно,Лучами сердце шевелит,Дразня его язвительно.

Чего от сердца нужно ей?Ведь знает без того она,Что к ней тоскою долгих днейВся жизнь моя прикована…

И сердце ведает мое,Отравою облитое,Что впивал в себя ееДыханье ядовитое…

Я от зари и до зариПлачу, мучусь, сетую…Допой же мне — договориТу песню недопетую.

Договори сестры твоейВсе недомолвки странные.Смотри: звезда горит ярчей…О, пой, моя желанная!

И до зари готов с тобойВести беседу эту я…Договори лишь мне, допойТы песню недопетую!

Аполлон Григорьев много работал над текстом стихотворения № 13. Даже когда рукопись его уже была в редакции, он заменил вторую строку (в рукописи осталось «Певунья семиструнная») и исключил располагавшееся между шестой и седьмой строками печатного варианта целое четверостишье:

Певучим звуком доскажи,Что речью недосказано,И с чем вся жизнь моей душиВоспоминаньем связана.

Поэт оставил в стихотворении семь строф — по числу струн в гитаре. Нетрудно убедиться, что эта исключенная Григорьевым строфа очень близка третьей строфе «горбуновского» варианта.

Впрочем, если бы и не было всех этих веских соображений, в самом тексте стихотворения «Гитара», взятом из сочинений Горбунова, так много истинно григорьевского уменья воздействовать на одному ему известные струны человеческой души, что его авторство в данном случае не вызывает сомнений.

Таким образом, можно сделать вывод, что «шутка» Горбунова, во-первых, сохранила нам раннюю, ритмически более динамичную редакцию знаменитого стихотворения Григорьева, и во-вторых, уточнила даты работы поэта над циклом «Борьба». Конечно, появление «Гитары» за подписью Горбунова вызвано усердием его друзей, старавшихся собрать по крохам все, что разбросал за свою долгую жизнь этот щедрый талант. Сам Иван Федорович, если бы ему пришлось готовить к изданию свои сочинения, вряд ли пропустил бы туда этот «грешок» своей молодости. Такова история стихотворения о гитаре.

Вообще стихотворение № 13 как и следующая за ним «Цыганская венгерка» («Две гитары, зазвенев, / Жалобно заныли…») — самые знаменитые, благодаря многочисленным музыкальным интерпретациям, и всемирно известные по переводам на английский, французский, немецкий и другие языки, но, на наш взгляд, не самые лучшие стихотворения цикла «Борьба». Этот цикл Григорьев начинает блестящим вольным переводом стихотворения «Niepewnosўcў» Мицкевича, а заканчивает такими шедеврами, как «В час томительного бденья…» (№ 16) и «О, если правда то, что помыслов заветных…» (№ 18), представляющими собой вершины русской и мировой лирики и подтверждающими слова Белинского о поэте: «Он глубоко чувствует и многое глубоко понимает». Кроме того, Аполлон Григорьев является создателем одного из первых в русской поэзии цикла стихотворений, объединенного сюжетом, адресатом лирики и личностью ее героя. В дальнейшем эту традицию развил и широко использовал Александр Блок.

1982

Столкновение

(петроградский этюд)

В сороковых годах прошлого века в России возникло уникальное культурное явление — русская интеллигенция. Ее основанием стала профессорская культура — пропитанная индивидуализмом, но имеющая ряд общих историко-культурных и морально-этических систем взглядов, объединявших невидимыми связями совершенно разные группы и индивидуумы из числа профессоров и преподавателей Московского, Петербургского, а несколько позже — Казанского, Харьковского, Юрьевского и других университетов, ведущие свои родословия от М. П. Погодина, Т. Н. Грановского и иных тогдашних деятелей русского просвещения, связанных дружескими узами с выдающимися писателями своего времени — А. С. Пушкиным, В. Г. Белинским, А. И. Герценом, Ф. М. Достоевским и многими другими представителями русской литературы и искусства, которыми был так богат русский XIX век. Одной из главных черт, отличающих представителя русской профессорской культуры от большинства своих зарубежных собратьев, была широта взглядов, интересов и творчества, сближающие их с учеными античного мира и мира Возрождения, в то время, как в зарубежной науке издавна царил и все более совершенствовался культ узкой специализации.

В связи с этим достаточно указать на тот удивительный факт, что весьма значительную часть личных архивов выдающихся русских ученых прошлого составляют художественная проза, поэзия, зарисовки, путевые очерки, эссе, отличающиеся высокими литературными качествами; многие из этих произведений все еще ожидают встречи с читателем.

С развитием профессорской культуры ее либерализм стал приобретать самые разнообразные оттенки, вызывавшие справедливую и несправедливую критику слева и справа и даже, например, убийственные и очень пристрастные оценки Ф. М. Достоевского в его «Дневнике писателя». Но профессорская среда в России, даже испытывая определенное тяготение к кастовости, никогда на превращалась в застывшую консервативную общественно инертную массу каких-нибудь геттингенцев или гейдельбержцев, точно не знающих, какая власть на улице. В этом «спокойном» профессорском мире ботаников и историков, математиков и филологов, химиков и медиков кипели страсти, и нередко подрастающая молодежь — профессорские дети и внуки — смело отвергала традиционные вкусы отцов и дедов и шла в литературе и искусстве совсем иными путями, создавая нечто новое, увы, не всегда выдерживающее испытание временем. Тем не менее, именно русская профессорская среда, так блестяще воссозданная в чеховской «Скучной истории», дала в конце XIX — начале XX века таких людей, как созвездие Соловьевых, Андрея Белого, Александра Блока, Марину Цветаеву, Ларису Рейснер и др. По-разному относились они к моральным ценностям вскормившего их профессорского мира, но огромное стремление раскрыть его, поделиться его духовным богатством со всяким взыскующим града было им присуще, и иногда это стремление становилось в критические моменты причиной столкновений в их собственной среде, одному из которых посвящен этот этюд.

* * *

Работа в Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством для расследования деятельности царских министров и сановников, так захватила Александра Блока, попавшего в ее состав в качестве одного из редакторов в марте семнадцатого, что стала на несколько петроградских месяцев весны и лета этого года главным содержанием его жизни. Иначе и быть не могло, т. к. происходившее в Зимнем дворце и в Петропавловской крепости, допросы и беседы с теми, кто еще недавно сосредоточивал в своих руках всю полноту власти в истекающей кровью стране, позволили ему заглянуть в бездну, всей душой ощутить леденящий ужас смертельной опасности, нависшей над священной для него Россией. Чтобы почувствовать этот ужас, нужно было, вероятно, быть не только гражданином, но и великим поэтом России, — этим можно объяснить относительно спокойное восприятие происходящего иными членами комиссии и ее сотрудниками — Н. К. Муравьевым, С. В. Ивановым, Н. Д. Соколовым, С. Ф. Ольденбургом, П. Е. Щеголевым, Л. Я. Гуревич, А.С. и П. С. Тагерами и др., среди которых было немало честных и серьезно относящихся к своему гражданскому долгу людей, стоящих на умеренно либеральных позициях.