Сильнодействующее средство - Эрик Сигал

И как всегда, Голливуд делал деньги на новейших направлениях науки и одновременно вводил их в повседневный оборот. Неимоверная популярность ожидала картину «Человек ценой шесть миллионов долларов», при этом мало кто отдавал себе отчет, что отображенное на экране создание человеческого тела из отдельных частей «под заказ» куда ближе к действительности, чем могли себе представить создатели фильма. Во всяком случае на уровне лабораторных исследований.

Героем пьесы, разыгрывавшейся в реальной жизни, и решил стать Сэнди Рейвен.

День вручения дипломов в Массачусетском технологическом явился для Сидни Рейвена праздничным вдвойне. Во-первых, его сын получал степень бакалавра и похвальный лист, во-вторых, его последнее творение — «Годзилла против Давида и Голиафа» — уже полтора месяца как входило в мировую двадцатку.

Отец предложил Сэнди отметить получение диплома в любом ресторане, какой ему понравится. Сын без колебания выбрал бруклинское заведение «Джек энд Мариан», знаменитое своими гигантскими сандвичами для настоящих Гаргантюа.

Разговор очень быстро перешел на Рошель.

— Она будет звездой первой величины, да, пап?

Сидни уклончиво промычал, показывая на набитый рот.

Сэнди ждал.

— Послушай, сынок, не будем портить такой день…

— Что ты хочешь этим сказать? С Рошель что-то не так?

— Да нет, с ней все в порядке. — Помолчав, отец добавил: — Просто карьеру ее можно считать конченой. Студия не продлила с ней контракт.

— Почему? Не понимаю, — расстроился Сэнди. — Ей же все карты в руки…

— Не спорю, — согласился Рейвен-старший. — Ей только одного недостает. Таланта.

— И ты ничем не можешь ей помочь?

— Послушай, я уже много раз ради нее лез на рожон. Ты должен одно понять: Голливуд — не богадельня. Но если тебе от этого станет легче, я готов попробовать найти ей какую-нибудь работу на студии.

— Спасибо, пап. Спасибо, — прошептал Сэнди.

— Не за что, — пробурчал Сидни и осторожно заметил: — Сэнди, далась тебе эта Рошель, а? Ты же бывал в Голливуде, сам видел, как там такие красавицы гамбургеры развозят. Я еще мог это понять, когда ты был сопливым мальчишкой, но теперь-то ты уже взрослый парень и по-своему симпатичный. Да с тобой любая охотно пойдет! Что ты к этой Рошель привязался?

Сэнди помотал головой:

— Сам не знаю, пап.

Отец немного помолчал, после чего деликатно спросил:

— Может, все дело в том, что она тобой всю жизнь пренебрегала?

— Да, наверное, ты прав.

Прошла неделя. Сидни Рейвен снова позвонил сыну.

— Докладываю, сынок, — сообщил он. — Я сдвинул небо и землю, употребил все свое влияние, всех поставил на уши, раздал кучу обещаний, которых не следовало бы давать — и в результате предмет твоих вожделений остается в кино. С понедельника она будет работать редактором в сценарном отделе.

— О, — только и смог вымолвить Сэнди. — Пап, ты чудо! И как к этому отнеслась Рошель?

— Ну, как тебе сказать. Как к чему-то само собой разумеющемуся. Надо сказать, нахальства этой девице не занимать. Мы с ней еще выходили с собеседования, а она уже заявила, что через год будет руководить всем отделом.

— Ого! — восхитился Сэнди. — Здорово. А обо мне она ничего не говорила?

— Говорила, конечно, — солгал Рейвен-старший. — Передала тебе… пламенный привет.

22

Адам

Аня не очень четко объяснила, как к ней доехать, и Адаму пришлось немного поплутать. Ее дом находился за Уотертаун-сквер. Когда в конце концов Адам отыскал нужный адрес, то впервые согласился с оценкой профессора Авилова: это действительно была «дыра», если считать критерием облупившуюся краску на дощатом крыльце.

Ему вдруг пришло в голову, что коварный русский давно задумал оставить жену и намеренно не добивался переезда в более пристойное жилище, чтобы не жалко было оставить его Ане.

Дмитрий весьма ловко обзавелся новым жильем, причем задолго до ухода от жены. И теперь благополучно здравствовал в комфортабельной квартире в парке Ривер-Чарльз вдвоем с матерью своего будущего ребенка.

Адам поднялся на крыльцо и позвонил. Аня нажала кнопку домофона, и он очутился в холодном и тесном парадном.

Когда Аня открыла дверь, Адам опешил — она была в куртке.

— Ты куда-то собралась? Ведь поздно уже!

— Вовсе нет, — ответила она. — Я весь вечер дома. Сам сейчас почувствуешь, тут холоднее, чем на улице. Так что пальто лучше не снимай.

Квартира оказалась более чем скромной. Единственным источником тепла служил электрический рефлектор. И сама Аня. Роль мебели выполняло какое-то старье. Единственным новым предметом интерьера оказалась книжная полка из металла — подозрительно пустая.

— Что, все книги принадлежали ему? — удивился Адам.

— Да, — привычным тоном вздохнула она. — Мы же ехали в Лондон на конгресс генетиков. Дмитрий решил, что, если взять с собой слишком много книг по гинекологии, власти могут что-то заподозрить и не выпустить нас.

Адам опустился в кресло под аккомпанемент скрипа старых пружин. При этом звуке, напоминающем расстроенное банджо, оба рассмеялись.

— Ну что ж, — заметил Адам, — должен признать, твое жилище имеет даже более жалкий вид, чем ты описывала. Тебя это не вгоняет в депрессию?

— Ну, оно не намного хуже, чем советские общежития студентов-медиков. Но чему я обязана столь неожиданным визитом?

— Просто захотелось посмотреть тебе в глаза. Только так я могу определить, действительно ли ты счастлива.

— Я правда очень счастлива, — улыбнулась Аня. И без слов было ясно, что главная причина ее радости заключена в Адаме.

Они немного поболтали о работе. Потом Адам решил воспользоваться случаем и побольше узнать о своей русской подружке.

— Понимаю, вопрос глупый, — начал он, — но как такую симпатичную девушку угораздило связаться со столь гнусным типом вроде Авилова?

— Хочешь знать все кровавые подробности?

— Обожаю кровавые подробности. Чем кровавее, тем лучше.

— Тогда нам лучше открыть бутылочку винца. А то и две. История долгая.

Адам наполнил бокалы, а Аня начала рассказывать:

— Все началось в Сибири…

— Ты с ним там познакомилась?

— Вижу, ты хочешь узнать все до последней мелочи, — весело ответила Аня. — Что ж, тогда начну с начала. В Сибири я родилась. Мой отец был врачом, удостоившимся сомнительной чести быть в последнем эшелоне своих коллег, милостью товарища Сталина отправленных в край тайги и лагерей.

— А за что?

— Его вина состояла в том, что он был еврей. Сталин до конца дней не избавился от навязчивой идеи, что клика врачей-евреев задумала его отравить. Вот он их и сажал всех без разбору.

Моему отцу еще повезло, он был фронтовик, с боевыми наградами, иначе ссылкой ему бы не обойтись. Нас отправили в один из самых знаменитых сталинских лагерей. Назывался «Вторая Речка». Слышал что-нибудь?

— Если честно, то нет. Звучит как название какого-нибудь фильма.

— На самом деле это было типично русское изобретение. Наполовину тюрьма, наполовину научное учреждение, гибрид Алькатраца и Принстона. На русском жаргоне ее обитатели именовались зэками. Это были главным образом ученые и инженеры, которых опасно было держать на свободе, а убить — жалко, уж больно ценные специалисты. Особенно те, кто мог вести военные проекты. В одних корпусах там были камеры, а в соседних — самые современные лаборатории, какие можно себе вообразить.

Одно время нашим соседом был Сергей Королев, который потом, словно по мановению волшебной палочки, превратился из заключенного в генерального конструктора советских космических аппаратов.

Моему отцу выпало служить тюремным доктором, и у нас даже была своя маленькая квартирка.

— С кем же ты играла в детстве?

— Поначалу — сама с собой. Но когда начала говорить, ходила в лабораторию, где зэки сделали из меня своего рода «дочь полка».

После реабилитации одного из таких «приемных родителей» он добился для меня разрешения ходить в школу за пределами лагеря. В конце концов, бежать в Сибири мне было некуда. А кроме того, начальную школу номер шесть лишь с натяжкой можно назвать свободным заведением. Для меня это была просто разновидность тюрьмы.

Поскольку фамилия у нас была еврейская — Литман, — то все мои одноклассники, в большинстве — дети приморских судостроителей, знали, что я «жидовка».

Сейчас это кажется смешным, но я тогда толком не понимала, что значит быть евреем. Я спрашивала у папы, а он отвечал: «Это значит синяки в школе, издевательства в армии и бесплатный билет в Сибирь».

— И ты это все на себе испытала? — сочувственно произнес Адам, удивляясь, как ей удается смотреть на такую мрачную историю сквозь призму доброго юмора.

— Нет, — ответила Аня, помрачнев. — Для меня это вылилось в нескончаемую игру в «квоты». Например, я точно знала, что экзамены в класс с углубленным изучением естественных наук сдала очень хорошо, но не оказалась в списке «кандидатов на зачисление». Потом отец получил письмо от директора школы, который сообщал радостную новость: родителей одной из школьниц-евреек возвращают из ссылки. И для моей скромной персоны освободилось место в спецклассе.