Косьбище - В Бирюк

Солнце ещё не дошло до зенита, когда мы вывели лошадей из ворот усадьбы. Всё население старательно делало вид, что они как-то мимо по делу... Но высыпали все. Виноват, не все. Никого из семейства владетеля, ни Любавы, никого из "верных"... Ну и пофиг, уходя -- уходи. "Будет день -- будут песни". Только никто не знает какие: песни бывают подблюдные, а бывают заупокойные. Поживём -- послушаем.

...

Вышли мы тогда из Рябиновки и пошли в Пердунову весь. Пять мужиков пешком и восемь лошадей гуськом. Лошадки нагружены... "до пера". Слышали, наверное, про пёрышко, которое сломало спину вьючному животному? Ну, вот только такого пёрышка и не было. Как быстро человек барахлом обрастает... Быстрее чем бородой.

Насчёт пяти мужиков -- это я погорячился. Я в мужики ещё годами не вышел. Сухан -- вообще за человека не считается - зомби, Николай -- купчик малосильный, Ноготок -- палач-кнутобоец, Ивашко -- воин с саблей. Мужиков -- нет. Сплошной бродячий цирк. Может, мне в комедианты пойти? В скоморохи-шоумены? Будем... "давать Шекспира". Что вспомню. Единственное, что останавливает -- все женские роли мои будут. Как у самого Шекспира в его "Глобусе". В те времена женщина на сцене -- недопустимый разврат и порнография. Хоть бы и полностью одетая.

" - Я так не люблю мужчин! Они такие голые!

-- Мадам, но они же в одежде!

-- А под одеждой?"

Публика в средневековых театрах преимущественно мужская, но думает аналогично. Поэтому все женские персонажи -- переодетые мальчики. А вот подросток в юбке и с накладным бюстом -- вполне пристойно. Как и натуралистические сцены убийств и страстей любовных в исполнении детских трупп младшего школьного возраста. Были у Шекспира такие конкуренты, весьма успешные, даже в "Гамлете" упомянуты.

Топаем себе потихонечку вдоль реченьки. А там берёза моя стоит. В берёзе -- дупло, в дупле -- тряпица, в тряпице -- от Елены Ростиславовны подарочек. С собой брать -- а как спрятать, чтоб никто даже из моих не увидел? Здесь оставить... А ну как вернуться не смогу? Жалко...

"Страшнее жабы зверя нет" - полез клад свой вынимать. Чуть не умер. От страха. Руку туда сунул, а там что-то живое, мягкое, шевелится... Еле отдышался. Инфаркт миокарда смертелен во все эпохи. Палку подобрал, пошебуршил -- белка выскочила. Что порадовало - одна. По-фински белка - "орава". Вот они по Хельсинки так и бегают. Хорошо что моя берёза не в Финляндии -- а то затоптали бы, не отбился бы. Забрал свой депозит и в сейф -- за пазуху. Ненадёжно. Нет тут банковской системы, деньги и ценности девать некуда -- только в землю. Россия вообще -- страна, где деньги и активы всякие - всегда девать некуда. "Остров сокровищ" размером в одну седьмую всей суши. Территория закопанных ценностей. А также -- зарытых возможностей, юностей и талантов.

"Таганка, все ночи, полные огня.

Таганка, зачем сгубила ты меня?

Таганка, я твой бессменный арестант,

Погибли юность и талант

В твоих стенах"

Помесь кладбища с хранилищем и сиделищем. Похороненных со схороненным.

Вот дойду я до Елно. А там -- власти. Которые начнут всех трясти. Я, конечно, не девка молодая, чтобы всякий стражник придорожный да приворотный мне за пазуху лазил, но повод "по-шманать"... Да тут, на Руси, хоть на этой "Святой", хоть в моей, которая - не очень, как в зоне -- повода не нужно, приказа достаточно. Похоже, мне с таким подарочком от княжны во все города дорога заказана. И в это Елно тоже.

Я там как-то бывал разок. В прошлой жизни. То ли я сам куда-то шёл, то ли нас откуда-то везли. Запомнились только ельник на песках да вывеска "Телегостроительный завод". Ещё где-нибудь мне такой таблоид на заборе не попадался. А у городка и до "телегостроительного" была история. Большая история маленького города.

-- Глава 74

Батыево нашествие было катастрофой. Об этом часто говорят, но как-то не прочувствуют. Две трети городов русских были уничтожены. Половина из сожжённого -- так и не восстановилась. И это на Руси, которую ещё в язычестве варяги называли "Гардарик" - страна городов. Тот город, который мои современники называют Рязанью, ещё в 18 веке назывался Переяславль Рязанский. А на месте взятого татаро-монголами города осталось село -- Старая Рязань. Через восемьсот лет там каждый год находят обломки стрел да обрывки кольчуг.

Средневековые города в Европе - это центры ремёсел, центры производства. Соответственно, всё это - "медным тазом". Хуже Батыя была только "победа трудового народа" - после гражданской войны уровень промышленного производства упал до 3%.

За те три года татаро-монгольского нашествия на Руси погибла треть населения. Как форма геноцида -- эффективнее только когда свои своих режут. Смутное время, например. Ну, или торжество демократии в форме распада Советского Союза. И в том, и в другом случае численность населения России уменьшилась вдвое.

Даже земли, впрямую не разорённые ордой, получили такой мощный удар, что дальше и сами деградировали.

Елно тому пример. Ключевой город на одном из важнейших торговых путей - Окско-Деснянском.

Когда-то славянское племя северян шло вверх по Десне. Платило дань хазарам, потом на тех "понаехал" Вещий Олег. "Понаехал" - это не сленг, это точная цитата из летописи.

Стали северяне платить дань Киеву. Город себе новый построили. Так и назвали, по-простому, без заморочек, - Новгород-Северский. С другой стороны, вот уж точно с северной, вышли на Оку вятичи. Между ними остались балты-голядь и угры-мещера.

И всё это стало Русью. И пошли, под единой рукой Великих Князей Киевских торговые караваны с Оки на Десну, с Волги на Днепр. И обратно. В военном деле это называется "рокада", в мирное время говорят - "транспортный переход".

Потом пришли монголы, и всё рухнуло. И это тоже. Некому возить товары. Нет - от кого, нет - для кого. Меркурий Смоленский остановил тумены языческие. Своими сапогами железными да железным же посохом заступил дорогу Батыю. Не дошли татаре до Смоленска. Дорогобуж, через который мы тут пару недель назад бегом бежали -- выжгли. И повернули не на запад - по Днепру, а на восток -- выкатились к Козельску. "Злой город". Настолько "злой", что четырёхлетний князь Козельский захлебнулся в крови человеческой. Как последний из Багдадских халифов. Кстати, тоже при татаро-монгольском взятии города.

Меркурия провозгласили святым, железки его в Смоленске, в Мономаховом соборе хранились. Шлем потом спёрли немцы, посох -- французы. Память о нем... свои затоптали. Меркурий своё дело сделал и упокоился, ему на том свете - всё равно. Память -- это забота помнящих. Или -- не помнящих. "Иван, родства не помнящий" - это наше, исконно-посконное, кандально-острожное. Вот про девочку Женевьеву, которая Аттилу в Париж не пустила -- помнят. А про Меркурия -- нет. Ну, значит, нам это и не надо знать. Знать - как врагам дорогу заступать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});