Не-птица (СИ) - Дёмин Андрей

— И наркоман, — догадался я.

Ива дернула плечами — мол, думай, что хочешь.

— Зачем ты меня сюда привела?

— Сам пришел, не передёргивай!

Дальше сидели молча. Ждать пришлось долго — наверное, Кир решил набрать воды в соседнем городе. Или опять забыл, за чем пошел. Наконец, парень появился на пороге. Судя по мокрым волосам и явно посвежевшей физиономии, не только наполнил чайник, но и умылся.

— Только… У меня кружки две всего.

— Ничего страшного, — успокоил я. — Пейте с Ивой, я не буду.

Кир красноречиво хмыкнул и водрузил-таки чайник на огонь.

— А тебя как…

— Глеб! — ответил я.

— Кедр! — тут же поправила красноволосая.

«Творческая личность» почесала за ухом и подошла ближе, протянув длинную лапищу.

— Приятно познакомиться. Кирилл.

Пальцы у него были желтоватые, как пергамент. Я пожал руку и продолжил молча глядеть в пространство. Кир, видимо посчитав долг вежливости отданным, завалился на пол и устроился там, вытянув ноги и опершись стеной на стенку. Иволга делала вид, что очень заинтересовалась пятнышком на рукаве свитера. Молчание затягивалось. Чай закипал.

— Загрузился? — вдруг спросила мелкая, как бы в пустоту.

— Более-менее, — кивнул Кир.

— Давно принимал?

— Позавчера.

— Нормально. Сегодня потерпишь?

— Постараюсь. Ты это…

— Проведать пришла, не напрягайся.

— Это можно. А может, дуну? На поболтать пробьёт моментально.

— Потом, Кир. Ты мне адекватный нужен.

— Понял, — парень развел руками в стороны. Казалось, он может ими обхватить всю комнату. — Ни грамма внутрь. О, чай!

Чашки, алюминиевые, но чистые, тут же извлекли из тумбы. Пили молча недолго — я решил не наращивать неловкость и поболтать с Киром, раз уж Иволга никуда не торопится.

— А что это за место?

— Общага была, — парень безразлично дёрнул плечами. — Ещё при советах, по-моему. В девяностые тут мутные истории творились: студенты с крыш прыгали, вены вскрывали. Говорят, из-за коменданта. Короче, прикрыли зданьице, вместе с институтом.

— А не наоборот? Может, сначала институт, потом общагу?

Кир вяло дернул плечами.

— Как знать. По-моему, сначала жизнь уходит отсюда, а институт ещё пару месяцев барахтается. Не знаю, у меня неоконченное высшее, да и в общагу поселился уже гораздо позже отчисления.

Только сейчас я понял, что определить возраст Кирилла невозможно — ему с одинаковой вероятностью могло быть как двадцать, так и тридцать пять. Есть такие типы: очень долго остаются молодыми, а потом за год-два стареют до положенного возрасту состояния.

— Так ты, значит, художник?

— И поэт, — равнодушно согласился Кир.

Я обвел взглядом комнату.

— Не похоже на берлогу творческой личности.

— Можно подумать, ты специалист по берлогам! — фыркнула Ива.

— Творческая личность отражает состояние общества, в коем обретается! — философски заметил её дружок. — Так что делай выводы, солнышко. Если поэт и художник голоден и болен, это о чём-то говорит!

— Смотря, какой поэт… — осторожно заметил я.

В ответ Кир опять нырнул в недра тумбы.

— Ща! Я тут недавно как раз новое сделал. Почитаю!

Ждать пришлось недолго — художник-поэт торжественно извлек на свет несколько исписанных листов. Опершись на стену, он на несколько секунд замер в какой-то неудобной, нервозной позе, и весь переменился. Вместо расхлябанного, разбитого и еле соображающего существа вдруг обнаружился симпатичный, хоть и тощий до ужаса, молодой человек со спокойным лицом. Глаза его я все еще не видел: полароиды парень не снимал. Вдохнув глубже, Кир стал читать:

— А лес всё помнит.

Лес всё прекрасно помнит —

Он разрастается быстро по полю ржи.

Думаешь, будто сильный?

Конечно, сильный,

Только пойди, витязь, его свяжи.

Лес стонет ветками,

Пальцы скребутся в окна,

Все витражи дворца оплетает плющ.

Думаешь, будто сможешь?

Конечно, сможешь,

Только пойди, дверь ты запри, на ключ.

Лес стонет громче,

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Гнётся, скребётся ближе —

Для чинных залов громки его шаги.

Думаешь, будто видишь?

Конечно, видишь.

Только ты, витязь, внимательнее смотри.

Лес терпел долго, зубы сжимал в порубке—

От королевских труб билось аж всё внутри.

По лесу мчались могучие ваши кони,

Но громким ржанием замок не сберегли.

Из-под земли, наспех ломая плитки,

Сильные корни вылезли, а трава

Покрыла картины, постели, шелка и свитки —

Сделала больше, маленькая, чем могла.

Стебли окрепли — нечего дурью маяться.

Сломан трон царский, вечно теперь пустой.

Где при дворе люди носили маски,

Тёмный лес разрастается

Прямо над головой.

И замолк, позволив последней строчке растечься в воздухе, смешаться со стенами. Рассеяться в пыльной пустоте старого общежития. У меня по коже пробежал холодок, пришлось обернуться к окну и проверить, не пришел ли по наши души Бирнамский лес. Конечно, нет — там по-прежнему простиралась сибирская пустошь. Иволга сидела, не шевелясь, глядя на собственные ладони.

— О чём эти стихи?

— Да все они об одном, — Кир небрежно швырнул листы на стол и сполз по стенке вниз, вытягивая ноги уже в другую сторону. — Я больше ни о чем и не пишу, с тех пор, как.

— Красиво написано, — похвалил я.

Поэт шутливо поклонился.

— К вашим услугам!

— И что, ты не публикуешься?

Кир почесал подбородок и допил чай.

— Не. Иногда читаю знакомым.

— Почему?

— Слово изреченное есть ложь. А слово записанное — тем более.

Я только вздохнул. Спорить с такими типами — занятие бесполезное, особенно, когда нет никакого желания спорить вообще. Ива качнула ножками в воздухе и, наконец, задала вопрос:

— Как думаешь, свобода существует?

Я замер в ожидании. Казалось, ответ от такого необычного человека должен удивить. Солнечные лучи, пробивавшиеся в окно, падали на лицо Кира, отражаясь в серых стеклах полароидов. Обстановка располагала к немыслимым откровениям.

— Не знаю, — протянул поэт. — Главное — чтобы таращило, солнышко. Вот это — хорошо.

Захотелось на воздух. Все очарование таланта испарилось: перед нами сидел обыкновенный до пошлости наркоман.

— Пойду, пройдусь.

— Да куда ты один попрешься… — проворчала Иволга, поднимаясь следом.

Я не ответил ей, быстрыми шагами покидая комнату. Темнота общежития, вязкая, липкая и вкрадчивая, поглотила нас обоих, добавляя к сбивчивым мыслям свои, скользкие и бледные. Кажется, мы умудрились заблудиться где-то в коридорах, наткнулись на парочку, курящую у разбитого окна. Дым от сигарет шёл, перекрывая пар из приоткрытых губ. Парень был высок, хмур и словно разочарован во всем на свете. Он даже не курил толком — так, вертел сигарету в пальцах, наблюдая, как тонкая серая струйка выползает наружу, огибая осколки стекла. Девушка, низкий, теряющийся в темноте угла силуэт, делала сильные затяжки и барабанила пальцами по подоконнику. Мне показалось, что они очень хотят друг другу высказаться, но не знают языка. Было в этих двоих, таких разных с виду, что-то неуловимо общее, какой-то единый надлом. А может, парочки вообще не существовало — лишь душный похмельный бред, навеянный мраком мертвого помещения и общением с Киром.

Очнулся я только на крыльце, ослепительно белом в лучах полуденного солнца. Иволга сидела рядом и смотрела на снег, устало щурясь.

— Зачем мы к нему пошли?

— Проведать, — неохотно ответила красноволосая. — Спросить о свободе. Тебе показать, интересно же.