Песочный дом - Андрей Назаров

- Ура! - закричал Авдейка.

- Чего орешь? - отозвался с другой стороны насыпи Болонка.

Авдейка схватил ведро и, подскакивая, помчался к нему.

- Я картошку продал!

- Да ну? За деньги?

- За что же еще?

И Авдейка нашарил под мягкой фланелькой хрупкие бумажки.

- Вот!

Болонка восхищенно ахнул.

- Это... сколько же тут?

- Сто пятьдесят. Целиком!

- За что же такие деньги платят? - спросил Сахан, вышедший на ведерное обогащение.

- Картошку продал. Для танка.

- Почем?

- По сто пятьдесят, вот! - Авдейка победно потряс деньгами.

- Цена хорошая, - сказал Сахан, - на рынке теперь, пожалуй, меньше дают. Молоток, Бабочка. Может, в пристенок или ножички, а?

- Нет, это на танк, - решительно ответил Авдейка.

Он убрал деньги под рубашку и поднял громыхнувшее ведро.

- Постой, - протянул Сахан, проникаясь жестяным сомнением, - а сколько ты картошки отдал за эти сто пятьдесят?

- Полведра, - недоверчиво ответил Авдейка, чувствуя подвох.

- Ой, ой, держите меня! - Сахан захохотал, согнувшись и вращаясь на одной ноге. - Мочи нет!

Авдейка ожегся о догадку и поставил ведро.

- Да что ты? Что ржешь? - спрашивал Болонка, неуверенно улыбаясь.

Сахан отсмеялся и сел на парапет.

- Ну дурак ты, шелупонь! Полведра! Да ты килограмм пять-шесть отдал. Это ж пятьсот верных!

"Больше, - подумал Авдейка, - я ведь гирю легко поднимаю". В глазах у него померкло. Болонка молчал, усиленно соображая.

- Что же теперь делать? - спросил Авдейка.

- Снять штаны да бегать. Кому хоть продал?

- Женщине.

- Нашел примету. Тут, кроме баб, никто не водится. Дурак ты, Бабочка. Сказал бы мне, что продаешь, уж я бы устроил.

- Ты бы надул.

- Ах так, надул! Ну и поделом тебе!

Сахан соскочил с парапета и направился в кладовку.

- Стой, Сахан! Она еще в платке была таком... с белыми кружочками.

Сахан остановился, не оборачиваясь спросил:

- Платок синий в белый горох, да?

- Да, да! - закричал, подбегая к нему, Авдейка. - Ты знаешь ее?

- Сегодня вроде мелькала такая. А впрочем, черт их разберет, все они на одно лицо.

- Вспомни, Сахан.

- Поди, поищи, - ответил Сахан и скрылся в кладовке.

Авдейка отнес ведро и выскочил из темноты на ясный, открытый свету день.

У ворот сидел Болонка, стиснув кулак.

- Я пух поймал!

- Покажи!

Болонка разжал кулак. Пустую ладонь пересекали синие лунки ногтей. Пуха не было.

- Улетел, гад! - кровожадно сказал Болонка. - И ведь не живой, а убегает. Куда пойдем?

- В Пятый.

Они вышли за ворота и у Пятого магазина встретили лошадь Французский Пакт. Авдейка поздоровался и заглянул в магазин, где было пусто и сыро. Болонка рвал траву, весело торчавшую из-под каменного порога, и кормил лошадь. Она брала эту веселую траву пепельными губами и задумчиво жевала. Всю войну лошадь Французский Пакт возила хлеб в распределители и поэтому поседела. У нее были разноцветные глаза, забранные в шоры, и горбатый нос, а по животу ее, как по карте, текли голубые жилы.

Они побежали к углу "Яра" и на переходе едва не сбили с ног женщину в косынке.

- Она! - закричал Болонка. - В горошек!

- Вам что, дети? - спросила женщина.

- Простите, - сказал Авдейка и потянул Болонку за рукав. - Чего орешь? В горошек, в горошек... В ней ничего похожего, кроме горошка, нет, понял? Седая она, а та черная.

Болонка поджал губы.

Они перешли шоссе, покрутились у Кружевного магазина, где в непомерной для утреннего часа очереди Болонка углядел свою маму и спрятался от нее за Авдейку.

- Атас! - шептал он из-за спины. - Тут они все в горошек, разве найдешь?

Авдейка озирался среди женщин в одинаковых платках, потом наступил на Болонку и упал. Разом вскочив, они пустились наутек и остановились только у кондитерской фабрики "Большевик". Там они долго тянули носами, но ничего не унюхали и пошли дальше. Говорили, что до войны невозможно было пройти мимо, в школу особенно - такой стоял запах.

- Ну вот, а я туда работать собирался идти, - заявил Болонка. - Там конфет есть разрешали - сколько пузо терпит. А теперь - тьфу!

- Теперь тут пищеконцентраты для фронта делают. Да конфет и не съешь много.

- Не знаешь ты еще меня, - с сожалением ответил Болонка. - Я целую фабрику конфет съесть могу.

Вскоре Болонка захромал, и Авдейка отпустил его домой. На мосту он узнал пропавшую женщину, догнал, вцепился в нее.

- Я вас нашел! Вы ошиблись, вы мне мало денег дали! Я вам картошку...

- Ты ошибся, мальчик, - резко оборвала женщина и, оттолкнув его, пошла прочь.

Авдейка осведомлённо смотрел ей вслед, потом оперся о перила моста. Внизу, сдерживая бешенство, гудели рельсы и отправлялись на фронт платформы, крытые брезентом. Авдейка подумал, что пути наверняка охраняются, а здесь перелезть оградительную сетку ничего не стоит и если точно выбрать место, дождаться нужного поезда и прыгнуть, то, пожалуй, можно и на фронт попасть. Но, прикинув, решил, что высоковато - разобьешься, на фронт лепешкой приедешь. Вздохнул и пошел дальше.

Справа, под рукой, открывалась площадь, образованная вогнутым зданием вокзала, о которое плескалось людское озеро. Он проследил глазами разнотокие штрихи, которыми определялось и осмысливалось движение людских потоков. На их стыке, в углу площади, заметил темное завихрение - кольцо сгрудившихся людей. Авдейка перешел площадь, потолкался в привокзальном магазине, где насчитал еще шесть не тех женщин в горошек, и направился к вокзалу.

В кольце людей, значительно поредевшем, сидел или, точнее, стоял безногий инвалид на тележке с подшипниками. Руками он быстро резал что-то черное. Авдейка незаметно стал рядом, но оказался на голову выше инвалида и сел. От инвалида пахло нагретой кожей и тушью. Сверкали ножницы, солнечными скрещениями нащупывая путь через черное поле.

- Готово! - сказал инвалид и протянул черное лицо молоденькому офицеру.

Тот засмеялся, разглядывая изображение, и, нагнувшись к Авдейкиным ногам, положил в шапку бумажную денежку.

- Не стащишь? - спросил инвалид, покосившись на Авдейку.

- Нет. - Авдейка покачал годовой.

У инвалида была щетина на щеках, а в зубах он зажимал потухшую самокрутку.

- Смотри, - предупредил он, беря верхнюю бумажку из черной квадратной стопки. - Тут милиции полно. И вообще, не укради, как сказано. Небось Завета не знаешь?

- Не знаю, - ответил Авдейка. - Но не украду.

- Э, да ты не Катькин ли пацан?

Авдейка отрицательно покачал головой.

- Темнишь, - предположил инвалид и вдруг закричал: - Эй, красавица, чего жмешься? Подходи, изображу в лучшем виде, пошлешь милому, век помнить будет!

Из раздавшихся людей вышла войлочными туфлями пунцоваядевушка, стягивая на груди черный платок.

- В профиль, в профиль становись, мне вокруг тебя кататься несподножно. Да сыми к шутам платок этот, не старуха.

Залившись пунцовой, счастливой робостью, девушка сбросила платок и по-детски замотала русыми кудельками.

Авдейке как-то сразу стало понятно, что у девушки и правда есть милый и она пошлет ему свой профиль со вздернутым черным носиком. И оттого, что и он, и инвалид, и все люди вокруг знают про ее милого и видят этот черный носик, Авдейке отчего-то стало ужасно жалко девушку.

- Перекур! - бросил инвалид быстрому парню в кепке, сменившему девушку.

Он ловко свернул новую цигарку, запалил и повернулся к Авдейке крупным небритым лицом.

- Грустные, брат, дела на фронте.

- Не грустные, - ответил Авдейка. - Мы наступаем.

- Тяжелые, брат, эти наступления. Чужое хапаем, скалятся нам во все зубы. Там теперь солдатика помолотит - подумать страшно. Не видать девчушке своего милого.

- Ты откуда знаешь, дядя? - спросил Авдейка.

- Знаю уж. Да и хитрости большой нет. Видно, погодок ее, у таких всегда погодки. Взяли его недавно. Такие быстро сгорают. Бабочки.

Авдейка отчего-то поверил и заплакал.

- Ну, будет, - сказал инвалид, доставая из клеенчатой сумки обглоданную серую буханку. - Пожуй. Ты, может, и не Катькин, а знаю я тебя.

Они стали ломать тяжелый, липнувший к пальцам хлеб. Инвалид разом заглотил свою долю и стал вылизывать ловкие пальцы в пятнах туши и кольцевых ртутных потертостях. Авдейка смеялся. Инвалид скосил крупный глаз и подмигнул.

- Личное оружие. Содержу в порядке. Да ты посурьезней, хлеб просмеёшь.

Авдейка перестал смеяться, жевал мелко, грел хлеб в руках, нюхал.

- Держи, - сказал инвалид.

Авдейка взял черный, странной формы листок и не сразу понял, что это.

- Не признаешь?

Авдейка узнал себя, сжимавшего черный хлеб у черного рта.

- На память, - сказал инвалид.

Опять засверкали ножницы, вспархивало черное мгновенное чудо человеческих лиц, и падали деньги в шапку. Останавливались военные, девушки, мешочники, остроглазые мальчишки с привокзальных дворов. Иногда что-то не нравилось инвалиду, он резал снова, а неудачные профили отбрасывал. Он устал, все чаще ошибался, и неудачные человеческие лица густо покрывали асфальт.