Выжженный край - Нгуен Тяу

— Совершенно с вами согласен.

— Преступления моего бывшего мужа велики, — сказала она. — Его приговорят к смерти?

— Дело будет рассматривать революционный трибунал, и с ним поступят по справедливости. Скажите, что сегодня привело вас к нам?

— Хочу кое-что предложить… Я узнала, что ребенок, мальчик, который сейчас у вас, это сын майора…

— Откуда вы про него знаете?

— Один из ваших бойцов недавно приводил его в тот дом…

— И что же вы хотите предложить?

— Оставьте его на мое попечение, я обращаюсь к вам как духовное лицо.

Хьен догадался о ее опасениях и нахмурился. Значит, даже те, кто не относится враждебно к революции, думают, что революция способна мстить детям.

— Но уже много времени, — Хьен постарался выдавить из себя улыбку, — мальчик находится на нашем попечении. Вы полагаете, в дальнейшем отношение к нему может измениться?

— Надеюсь, у ваших солдат доброе сердце, хотя, признаться откровенно, мне кажется, что для вас малыш будет постоянным напоминанием обо всем.

— Ну, а для вас?

— Я монахиня и могу побороть свою слабость.

— Понимаю, вы имеете в виду всепрощение, к которому призывает религия. Вы надеетесь стать выше личных обид и антипатий?

— Вы слишком хорошо все понимаете…

— Ну, а вы, простите, очень плохо. Вот что я вам скажу — не тревожьтесь о судьбе этого ребенка. Мы его и вырастим, и выучим, и, смею надеяться, он станет не таким, каким бы сделали его родители, и не таким, каким хотите сделать его вы в обители милосердного Будды…

* * *

На следующий день Хьен пошел проститься на могилу Нгиа, а на обратном пути решил заглянуть к профессору.

Через знакомую стену сада, сложенную из кирпича и гладких камней, все так же протягивали ветви растущие в саду деревья, тянулись вверх и расточали нежное благоухание темно-зеленые кустики желтых орхидей. Хьен с грустью подумал о том, что он приходит сюда в последний раз. С неожиданной теплотой вспомнилась Тху Лаи, ее непритворное радушие, искренняя готовность вести нескончаемые разговоры, так глубоко ее волновавшие. Вспомнилось, сколько чуткости и ума он у нее всякий раз обнаруживал.

Приближаясь к воротам, которые сейчас были плотно закрыты, Хьен вдруг услышал доносящиеся из дома резкие голоса и крики. Он невольно вздрогнул, остановился. В доме между тем раздался плач Тху Лан — на этот раз Хьен отчетливо различил ее голос — и крик: «Уходи! Уходи!», а следом кто-то громко закричал, подражая автоматной очереди. Хьен рассмеялся — видимо, там репетировали какую-то пьесу.

Хьен нажал кнопку звонка. Из дома вышел юноша, он открыл калитку и, очевидно, узнав Хьена, бросился за хозяйкой. Через мгновение появилась Тху Лан. И снова, в который уж раз, Хьен не сразу узнал ее — она была в черных крестьянских брюках и блузке, на длинных ресницах блестели слезы.

Юноши и девушки, репетировавшие пьесу вместе с Тху Лан, сразу начали расходиться, а Тху Лан пригласила Хьена в дом.

— Извините, я, наверное, не вовремя…

— Нет, что вы! — Голос Тху Лан был звонким и радостным. Она бросилась приводить в порядок гостиную — снова выдвинула на середину расставленные по углам кресла, подобрала с полу театральный реквизит.

— У нас была генеральная репетиция. Эта пьеса идет и Ханое, вы ее, верно, видели.

— Давным-давно забыл, как и Ханой-то выглядит!

— Ну, а вообще вы драму любите?

— Как вам сказать…

Я знаю, некоторые предпочитают читать пьесы.

— Конечно, пьеса выигрывает на сцене, хотя и не всегда, только я действительно отношусь к тем, кто предпочитает читать, а не смотреть.

— Значит, хорошо, что вы только что не видели меня в роли!

Хьен вспомнил ее крик «Уходи! Уходи!» и улыбнулся.

— Все же кое-что я успел услышать и даже узнал ваш голос.

Тху Лан смутилась и тут вспомнила, что не успела переодеться.

— Извините меня, — застенчиво сказала она, — я пойду переоденусь…

— Ни в коем случае! В городе, насколько мне удалось заметить, уже появились девушки, одетые просто, по-крестьянски, — засмеялся Хьен. — Так что смело шагайте со сцепы прямо в жизнь, долой всякие переодевания!

— С вами и в самом деле не соскучиться! — воскликнула Тху Лап. — А знаете, какую роль мне дали? Роль девушки-беднячки, помогающей революции.

— Надеюсь, сюжет достаточно занимателен? Кстати, кого это ваша героиня гонит, когда кричит «Уходи, уходи!»?

— Не гонит, а торопит своего возлюбленного, бойца армии Освобождения. Она узнала, что среди подпольщиков появился провокатор, — Тху Лан вдруг вспыхнула. — Но сейчас эта девушка вовсе не торопит своего бойца, а наоборот, просит посидеть. Пожалуйста, подождите меня чуточку!

Тху Лап убежала, а через минуту она уже вносила в гостиную чайник со сдобренным лотосом чаем и блюдо с пирожными. И шутливым тоном, словно продолжая играть роль, сказала:

— Ну вот, вражеской армии нет, арестов нет и провокаторов нет. Так что можете сидеть спокойно. Милости просим, отведайте чаю!

Вдруг неожиданно для себя он увидел, как красива Тху Лан. Сердце его тревожно забилось от какого-то нового, счастливого, заставшего врасплох чувства. И тут же, как поднявшийся из глубин души протест, кольнуло воспоминание о тонких острых молодых травинках, приметах времени на могиле Нгиа. Самый близкий друг его навсегда остается лежать здесь, в приморье, в белых песках, поросших редкими травами.

Хьен взял с блюда, которое протягивала ему Тху Лан, пирожное.

— Лан, мне очень жаль, но завтра мы уходим из вашего города.

— Изволите шутить?

— Нет, я не шучу.

— А может, и вам захотелось сыграть какую-то роль?

— Да нет же, Лан!

Тху Лан вдруг взглянула на него снизу вверх, почти с испугом:

— Неужели вы пришли проститься?

— Да…

— Только вас не будет, или вся часть уходит?

— Вся часть.

— Вы не хотите мне ничего сказать на прощание?

— Ну… когда начнутся занятия, постарайтесь хорошо учиться и получить диплом с отличными отметками. Старайтесь активно участвовать в общественной жизни. Считайте, что это мой вам наказ.

— Буду наказ ваш помнить. Что еще?

— В жизни стремитесь к простоте, будьте ближе к людям труда…

— И все?

— Пожалуй, этого достаточно.

Лицо Хьена оставалось таким же спокойным, даже бесстрастным, и девушка, не скрывая досады, воскликнула:

— А я-то считала вас проницательным…

— Ох, простите, я действительно не очень-то силен по этой части, иначе бы не забыл похвалить ваши пирожные!

— Кушайте на здоровье!

— Мы, солдаты, на аппетит не жалуемся, и мне ничего не стоит очистить все это блюдо, однако благодарю покорно, пора и честь знать.

— Да, ума и проницательности вам не занимать, одна беда — слишком уж вы скромны и сдержанны! Это общая, характерная для всех вас особенность?

— Так ведь продукт-то дефицитный! — Хьен не оставлял шутливого тона.

— Воля ваша. Я сюда ни яда, ни наркотика по подсыпала!

Хьен промолчал, не ответил.

Тху Лан — и куда только подевалась вся ее пылкость — мгновенно превратилась в холодную светскую барышню. Опа заварила свежий чай и, налив чашки, с подчеркнутой вежливостью, как положено по церемониалу, словно высокому гостю передала ее из рук в руки. Напоследок голосом, в котором явственно слышалась досада, она произнесла:

— Всего вам наилучшего. Очень признательна за визит. По-видимому, дела помешают вам увидеться с моим отцом. Не тревожьтесь, я передам, что вы были у нас…

* * *

— Дорога дальняя, — предупредил Хьен мальчика. — Пока мы делаем один шаг, тебе надо успеть сделать два, так что придется очень трудно. Ты не будешь хныкать, когда устанешь?

— Не буду!

— Ну смотри, свое слово держи. И не отставай, слышишь?

Им не повезло — рота вышла на марш, когда начинала собираться гроза. Сначала где-то, пока еще далеко, громыхал гром, потом, после полудня, все вокруг резко и неожиданно изменилось — начало парить так, что стало трудно дышать, и тут же воздух сделался холодным, чуть не ледяным. Ветер тоже переменился. К западу на горизонте гребни гор побелели, словно выкрашенные известью, а поля и песчаные дюны, лежавшие по обеим сторонам шоссе, по которому шли солдаты, помрачнели и сделались темными. Начался ливень и над разгоряченной, потемневшей землей стал подниматься густой пар.

Ливни в начале сезона дождей всегда особенно обильны. Струи воды, словно тысячи сверкающих стальных прутьев, хлестали по полям, по глади реки, по строениям. Безмолвие земли и неба, не остывавших даже под ливнем, то и дело нарушали вонзавшиеся в землю зигзаги молний и яростный грохот грома.

Примерно через полчаса земля уже закалилась, словно брус стали, а ливень, хотя и был еще сильный, утратил, однако, свой первоначальный устрашающий рев, как будто после великого побоища небо и земля заключили меж собой полюбовное соглашение; и теперь вода собиралась в прохладные, текущие по обочинам ручейки, дождь шумел монотонно и ровно, а воздух, земля, деревья, травы и все вокруг было омытым, блестящим и свежим.