Как я как бы забеременела (сборник) - Антонина Глушко

Киношники изнутри обклеили вагончик принесёнными из дому старыми газетами, придав ему жилой вид. Намалёванное масляной краской на ржавом листе железа интеллигентно-загадочное слово «Киностудия» проволокой прикрутили над входом. Получилось красиво, официально и по-рабочему.

Съёмки назначили на девять часов утра в субботу. В рабочий день отрывать людей от работы Емельян запретил. Посовещавшись, творческий коллектив постановил: за два выходных – субботу и воскресенье, съёмки закончить. Работать без отдыха и перерывов на обед. Еду участникам творческого процесса согласились приносить родственники.

Господин Троцкой олицетворял собою «триаду»: режиссёра, постановщика и оператора в одном лице. Взгляд у мужика на осуществление задуманного им фильма выливался в абстрактный экспрессионизм, где реальность представлялась в форме абсурда. Поступки героев противоестественны и алогичны. Троцкий был большим оригиналом.

Сюжет должен был отобразить трудный застеночный период жизни Ильича и его соратников. Остов централа с целью экономии средств, а если конкретно, то полного их отсутствия, изготовили из тесин, обклеили их бумажными обоями с намалёванными на них мрачными серыми каменьями. Получилось совсем неплохо. Высота равелина не превышала трёх метров, камера выше не поползёт. Нечего ей там делать. Драматическое действие должно разворачиваться у подножия каземата.

На переднем плане разместился обшарпанный годами и совнаркомовскими заседаниями стол. За ним на стуле сидит исполнитель роли Сталина – заведующий разделочного цеха, которого даже с натяжкой нельзя назвать похожим на вождя. Был он лыс, пузат, имел луноподобное лицо и свисающие едва ли не до самой рубахи запорожские усы а-ля Тарас Бульба, с единственной разницей: у этого отсутствовал оселедец. «Артист» причинял постановщику, то есть Троцкому, немалые неудобства.

– Вождь был грузином, а не казаком, – приводил он резонный довод «Бульбе», однако тот на подобные мелочи не реагировал.

– Хто тибе такое казав? – спокойно вопрошал новоявленный вождь. – Ты шо, его батька?

Троцкий мог бы заменить Сталина Лениным, в смысле, что Ильич, то есть исполнитель, был на самом деле чистокровным грузином. Правда, щуплой внешности, но с отличительными национальными атрибутами: горбатым шнобелем и шапкой смоляных кудрей на голове. Однако, как и Сталин, в свою очередь упёрся, и ни в какую не желал изображать Виссарионыча.

Грузину, электрику коптильного цеха, до умопомрачения нравилась роль вождя мирового пролетариата. Особенно великолепно ему удавался Ленинский жест с выбрасыванием руки с горизонтально протянутой вперёд ладонью, изображая решительность борьбы и непримиримость к врагам мировой революции. Второй рукой он умело хватался за вырез жилетки, отчего ещё больше походил на сценический образ.

Троцкому приходилось терпеть капризы исполнителей. Дублёров-то у него не было. Этих и то едва наскрёб. Желающих сниматься в кино полдеревни, хоть отбавляй, да никто из них не мог работать перед камерой. Вот и приходится мириться с тем, что в наличии. Ленину пришлось на кудри натягивать капроновый носок, изображая лысину, а вот со Сталиным совсем худо. В деревне не нашлось ни единого парика, а ехать в город времени не было, да и денег жалко.

– Ленину изобразили лысину, хиба же мне нельзя нарисовать волосся, – подал умную идею Сталин.

Клубная уборщица, по совместительству зав реквизитом, художественной мастерской и кино-контролёрша, на съёмочной площадке выступала в качестве гримёрши. Обмакивая малярную кисточку в банку с чёрной гуашью, шустро закрасила «Тарасовскую» лысину, превратив его в жгучего брюнета.

Проблемой оставались усы. Подрезать их Сталин не разрешил, пришлось висяки подклеивать под носом клейстером, а сверху подкрашивать чёрной гуашью. Посмотрев в крохотное зеркальце, полученное от гримёрши, вождь остался довольным.

Из «Киностудии» вышел басмач с чалмой на голове, изготовленной из простыни.

– Абдула, иди сюда, – позвал его Троцкий. – Вам вместе с Крупской ночью необходимо сделать подкоп под каземат, и освободить Ленина, – принялся объяснять режиссёр предстоящую съёмочную сцену.

В это время на площадке показалась библиотекарша в образе Надежды Константиновны. Её тёмные длинные волосы, обильно посыпанные мукой, были калачиком схвачены на затылке. Для большей достоверности образа на носу у неё красовались очки с толстенными стёклами, взятыми ею у своего подслеповатого деда, для придания глазам базедовости.

Женщина, естественно, в них ничего не видела. Натыкаясь на людей и реквизит, Крупская двинулась в сторону голосов. Не подрасчитав траекторию движения, подруга вождя мирового пролетариата наткнулась на равелин, прорвала «стену» и ухнула в бумажный пролом.

Все возмущённо закричали.

– Чего разорались! – вылезая на волю, обиделась Надежда Константиновна. – Не беспокойтесь, Сейчас скотчем склею пролом, и будет как в лучших домах Лондона. – Очков на ней уже не было, она отыскала их в каземате и спрятала в карман.

– Ночью копать с Крупской не пойду, сильно страшная, – закапризничал Абдула в исполнении привередливого местного фельдшера. Он и в быту был постоянно недовольным. – Найдите другого человека.

– Надежда Константиновна олицетворяет собою для Ильича союз партии и борьбы за народное дело, а ты дружбу восточного населения, – пояснил Троцкий несогласному абреку.

– Могёт, лучшим будет для Володьки зробить шалаш, як в Затопле? – с пренебрежением сказал Сталин.

– Как это шалаш? А как тогда делать подкоп? У нас по сюжету подкоп. Мы не можем менять патриотическую направленность, – заерепенился Троцкий.

– Всё. Готово. Заклеила, – появляясь из-за угла каземата, доложила Крупская, уже в очках.

– Сказал, с Надькой копать не пойду, – стоял на своём Абдула. – Что обо мне подумают люди? Я с какой-то бабою шастаю по ночам у этого самого сарая.

– Какие люди? Какой сарай? Ты решаешь политическую стратегию, а не шастаешь с бабою, – надрывался Троцкий.

– Тогда реабилитируйте меня в глазах будущих зрителей – гаремом.

– Каким ещё гаремом?! – ахнул режиссёр, то есть Аскольд Модестович. – Где я тебе его возьму?

– Давайте я поснимаю девок на речке, вклеим плёнку в сюжет, с пояснением, дескать, это Абдулаевские адалиски, – предложил помощник Троцкого – деревенский киномеханик.

И, взяв кинокамеру, прямиком рванул к речке. Благо та была рядом, за «Киностудией».

– Ну вот и выход, а ты, Аскольдушка, горевал, – потрепал по плечу режиссёра мятежный Абдула.

– Перерыв на обед, – объявил режиссёр.

Спустя не более двадцати минут появился киномеханик с кинокамерой. Просмотрев плёнку, Троцкий едва не упал в обморок. Среди одалисок, каковыми они решили считать деревенских девок, лежало несколько пузатых мужиков с дачного посёлка.

– Ты что наснимал? Где ты видел в гареме мужиков, валявшихся среди голых баб? – закричал он на коллегу.

– Да я… я, что… я это… подретуширую мужиков.

– Толстые, с кривыми волосатыми ногами адалиски мне не нужны, – снова закапризничал привередливый Абдула.

– Может их зачернить в намордники, под хашидок? – подал ценную мысль киномеханик.

– Ладно, что-либо придумаем, – пообещал Троцкий.

Из дверей «Киностудии» вышел эсэсовец. Задрав голову к небу, проследил за стаей ворон, пролетевшей в сторону деревенского пляжа, подёргал плечами и вприпрыжку поскакал к съёмочной площадке.

– Салям алейкум, Гитлер-ага! – кинулся навстречу фюреру подхалимный Абдула.

Гитлер, роль которого играл учитель истории, радостно обнялся с басмачом, и тут же, отойдя вместе с ним к равелину, принялись о чём-то оживлённо шептаться.

– Вот, вот где расцветает махровый оппортунизм! – вскидывая руку в характерном жесте, воскликнул Ленин, изобличительно указывая на парочку.

– А это кто такой? – спросил Троцкий, заметив незнакомую личность, незаметно просочившуюся на съёмочную площадку, с укутанными женским платком ушами, будто страдающими отитом. Поверх платка красовалась надетая на голову красная эмалированная кастрюля.

– Це ж чекист Дзержинский, мий охранник, – пояснил Сталин.

– У чекиста должны быть чистые руки… кстати, ты их помыл? – поинтересовалась Надежда Константиновна, из-за очков она ничего не видела. На ощупь, отыскав голову чекиста, постучала по кастрюле палкою. – Пусто. Чекист не должен иметь мозгов. Враги могут в любой момент их использовать. Здесь всё хорошо, наблюдается полное их отсутствие.

Неожиданно на съёмочную площадку дымя, чихая, и припадая на заднее левое спущенное колесо, примчался «Запорожец» с оторванной правой дверкой. Из автомобиля выскочил батька Махно с деревянной шашкой на боку.

– Кого треба порубать на куски?! – закричал он.

– Сидай, рубака, на лавку, не гневись шибко. Нема тутычки врагов. Все други, – спокойным голосом сказал Сталин.