Золотоглазые - Джон Уиндем

— Все не так просто, — возразил Бернард. — Если вы разрешите мне пойти с вами и увидеть его еще раз, он более охотно ответит на ваши вопросы и лучше объяснит ситуацию.

С этими словами он поднялся. Остальные тоже встали. Бернард и констебль вышли. Зеллаби откинулся в кресле, глубоко вздохнул и рассеянно потянулся за сигаретой.

— Я не встречал доктора Торранса, — сказал я, — но очень ему сочувствую.

— Нет необходимости, — ответил Зеллаби. — Осторожность подполковника Уосткота пассивна, а у Торранса — агрессивна. Но сейчас меня больше всего волнует отношение к делу нашего подполковника. Если он сможет найти общий язык с сэром Джоном, думаю, он сможет сообщить нам нечто важное. Мне кажется, что именно подобной ситуации он и старается достичь с самого начала. Почему же тогда он выглядел озабоченным?

В это время появилась Анжела. Зеллаби некоторое время задумчиво глядел на нее и не сразу обратил внимание на выражение ее лица.

— Что случилось, дорогая? — спросил он и тут же добавил, вспомнив: — Ведь ты собиралась в Трейнскую больницу?

— Я поехала. И вот вернулась, кажется, нам не разрешают покинуть деревню.

Зеллаби выпрямился.

— Ерунда какая-то. Этот осел не имеет права держать под арестом всю деревню. Как…

— Это не Джон. Это Дети. Они пикетируют все дороги, не давая нам покинуть Мидвич.

— В самом деле? — воскликнул Зеллаби. — Это ужасно интересно.

— Мне не до шуток! — рассердилась его жена. — Это ужасно неприятно, к тому же неизвестно, что последует дальше.

Зеллаби попросил рассказать о происшествии. Анжела рассказала, закончив так:

— Запрет наложен на местных жителей. Остальные свободно въезжают и выезжают.

— Они не применяли силу?

— Конечно, нет. Просто принуждают тебя остановиться. Кое-кто обратился в полицию, она вмешалась, но безрезультатно. Дети не стали их останавливать — они и не поняли, из-за чего поднялся шум. Te, которые слышали, что Мидвич наполовину помешался, совершенно в этом уверились.

— Но у Детей должна быть какая-то причина, — сказал Зеллаби.

Анжела обиженно посмотрела на него.

— Возможно, это и имеет социологический аспект, но я хочу знать, что будет предпринято.

— Дорогая, — мягко сказал Зеллаби, — мы уважаем твои чувства, но мы уже знаем, что не можем препятствовать Детям влиять на нас, а теперь по какой-то причине это им нужно.

— Но, Гордон, в Трейне наши сограждане, многие тяжело ранены, и их хотят навестить родственники.

— Дорогая моя, другого пути, как найти одного из них и объяснить им все, я не вижу. Они могут понять меня, но все зависит от причины, по которой они это делают, согласна?

Анжела неудовлетворенно нахмурилась. Она хотела ответить, но передумала и вышла. Когда закрылась дверь, Зеллаби вздохнул.

— Мужское высокомерие завистливо, а женское… Мы обычно размышляем, как динозавры, и думаем, когда и как наши дни подойдут к концу. Но не женщина. Ее вечность — это вера. Великие войны и катаклизмы могут сотрясать мир, империи разваливаться в страданиях и смерти, но женщины вечны. Она, женщина, — первородное, главное; она будет существовать всегда, она не верит в динозавров, она едва ли верит, что мир существовал, пока не появилась она. Мужчины будут строить, играть со своими игрушками, а женщина остается в загадочной связи с великим древом жизни.

Он замолчал, и я спросил:

— А в отношении сегодняшних событий?

Кажется, он снова стал серьезным:

— Если вы подозреваете, что миссис Зеллаби не понимает чего-то, что ясно для нас, то мне страшно. Для нас существуют два пути: либо самоуничтожение, либо уничтожение конкурирующих с нами видов. Мы столкнулись с видом, превосходящим нас умом и силой воли. Что мы можем противопоставить?

— Ваши слова напоминают приговор побежденному. Не слишком ли сильно сказано для события, происходящего в маленькой английской деревеньке?

— Моя жена сказала почти то же самое. Тщетно я пытался убедить ее в том, что неважно, где все произошло.

— Меня беспокоит не то, что все произошло именно в Мидвиче, — сказал я, — а ваша уверенность. Ведь вы считаете: Дети могут делать все что угодно, ничто не может остановить их.

— Наивно рассуждать подобным образом. Возможно, нам тяжело будет справиться с ними. Но ведь люди физически слабее многих животных, тем не менее мы побеждаем их за счет развитого мозга. Единственно, кто может победить нас, — существа с более развитым мозгом. Может показаться невозможным, что подобные существа появились, но еще более невероятно, что мы позволим подобным существам занять главенствующее положение в мире. И вот — очередная штучка из ящика Пандоры — концентрированный мозг. Две мозаики — одна из тридцати, другая из двадцати восьми элементов. Что можем мы, с нашим автономным мозгом, сделать против тридцати, работающих как один?

Я возразил, что даже если это так, Дети едва ли смогли за семь лет достаточно усвоить знаний и навыков, чтобы успешно противостоять целой массе человеческого мозга и опыта. Но Зеллаби не согласился.

— Правительство имело какие-то свои соображения, снабжая их прекрасными учителями, так что сумма их знаний будет значительной. Всем известно, что сказал Фрэнсис Бэкон. Но знания сами по себе не сила. Толпа ходячих энциклопедий ничего не может сделать, если носители знаний не умеют ими пользоваться. Знания — это просто горючее, нужен еще мотор понимания, чтобы извлечь из него силу. И что меня пугает, так это мысль о силе, которую может произвести способность к пониманию, в тридцать раз превышающая мою. Я даже не могу представить…

Я нахмурился. Как всегда, я немного не понимал Зеллаби.

— Вы серьезно уверены, что мы не имеем возможностей, чтобы отвести этих пятьдесят восемь Детей с того пути, что они выбрали?

— Уверен, — ответил Зеллаби. — Что вы предлагаете нам сделать? Вы знаете, что случилось с толпой прошлой ночью. Люди намеревались атаковать Ферму — вместо этого их заставили избивать друг друга. Пошлите полицию — и случится то же самое. Пошлите против них солдат — и они будут стрелять друг в друга.

— Возможно, — сказал я. — Но должны быть другие способы. Из того, что вы сказали, ясно: никто ничего о них не знает. Они очень рано были отделены эмоционально от своих матерей, если, конечно, от них можно было когда-либо ожидать эмоций. Большинство из них пошло на полный разрыв, в результате в деревне о них ничего не знают. За прошедшее время вряд ли кто-нибудь думал о них как об индивидуумах. Стало трудным различать их, появилась привычка рассматривать их как коллектив, так что они стали двумя фигурами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});