Оазис (СИ) - Сагирова Елизавета

– Дайка, ничего не бойся. Мы с тобой – особенные. Мы в приюте показали всем, чего стоим, и здесь покажем. Разнесём этот курятник, если будет надо! А когда придёт время уходить – уйдём опять красиво, да? С огнём, дымом и грохотом!

И я невольно улыбнулась, близко-близко глядя в её прищуренные зелёные глаза с карими крапинками.

– Яростная Ярина…

Глава 9.

Ян.

Наш с Яринкой разговор в вечерней столовой успокоил меня, ещё на шаг приблизил к тому, чтобы окончательно смириться и принять новую жизнь. Но о своём будущем здесь, в Оазисе, я по-прежнему старалась не думать, довольствуясь сегодняшним днём. А он, надо признать, был совсем не плох. До обеда я продолжала мыть посуду в кафе, заодно потихоньку узнавая, как готовятся разные блюда и какая кропотливая работа стоит за тем, чтобы красиво и вкусно накормить наших гостей. Во второй половине дня спешила на занятия. Мне нравилось учиться новому, но особое предпочтение я отдала английскому языку, помня о своей мечте попасть на Запад, как велела мне мама. Разумеется, только после того, как я найду и её, и папу. Вот они удивятся, узнав, что я говорю по-английски! Думаю, это может очень нам помочь.

В свободное от учёбы и работы время я продолжала жадно читать, к счастью, книг в библиотеке оставалось ещё много, а их разнообразие меня не пугало. Я с одинаковым интересом глотала как исторические романы и научную фантастику, так и поэзию, детективы, психологию отношений или эзотерику.

В основном, за книгами я и проводила вечера, лишь иногда отвлекаясь на телевизор и игры. Но всё чаще и то, и другое мне приходилось делать в одиночестве, без Яринки.

Подруга теперь до ночи пропадала в студии танцев, как, оказывается, назывался здесь зеркальный зал Гаспаровны. Она и другие девушки тренировались без устали, готовясь к традиционному рождественскому торжеству, которое должно было состояться с большим размахом. Так мне говорила Яринка, но я догадывалась, что не только танцы влекут её прочь из нашего уютного домика. По оброненным фразам, по несвойственным подруге выражениям и узнанным откуда-то сплетням, которыми она делилась с нашими соседками, я поняла, что Яринка завела приятельниц среди танцовщиц. И, наверное, очень хороших приятельниц, раз в наш номер она возвращалась теперь только для сна.

Как ни странно, обидно мне не было. После Яринкиных слов о том, что мы с ней особенные и ещё всем тут покажем, я не беспокоилась, что она вдруг может отдалиться от меня, и на её увлечение новыми подругами смотрела снисходительно. Тем более, вынужденное вечернее одиночество давало мне возможность посвятить себя тому, что я сейчас считала самым важным. Чтению и английскому.

Сама я с местными девушками почти не общалась. Исключением были разве что официантки из нашего кафе, но они быстро менялись. В Оазисе ни у кого не было постоянного места работы, кроме конечно, основного – по ночам, с гостями… Если девушка хотела чем-то занять себя днём, тем самым поправив своё финансовое положение, она шла на подработку либо официанткой, либо горничной. Были, конечно, и те, кто посвятил себя какому-то одному поприщу, как, например, Машута, ассистирующая в клинике нашему доктору Ватсону. Или ученицы поваров, желающие когда-нибудь занять их место. Оазис бурлил как котёл, и дел здесь всегда хватало на всех.

Вскоре после того, как Ирэн назначила дебют Яринки на Рождество, мою подругу перевели на дневную работу в иное место, да в какое! В сам Айсберг, точнее, в большой клуб-ресторан на его первом этаже. Занималась там подруга тем же, чем и раньше в кафе: мыла посуду да чистила овощи, – но сам факт того, что она была допущена в святая святых, самое дорогое заведение на острове для самых дорогих гостей, говорил о повышении её статуса.

В темноте номера, перед сном, Яринка рассказывала мне о просторном зале с хрустальными люстрами, о высоком освещённом подиуме, на котором весь вечер и ночь извиваются под музыку обнажённые девушки, зачастую буквально ступая по ковру из купюр, которые швыряют им под ноги пьяные и оттого щедрые гости. О безумно дорогих блюдах, виртуозно приготовленных лучшими поварами на сияющей чистотой кухне, о музыкантах с причудливыми инструментами, на заказ исполняющих какую угодно мелодию. Рассказы подруги развлекали меня, но не вызывали желания стать частью этой шумной и отвязной жизни, мне было хорошо в нашем тихом прибрежном кафе, куда гости являлись в основном выпить утреннего кофе или пообедать и которое пустело ближе к вечеру.

Когда кончился дождливый ноябрь и началась зима, я стала всё чаще ловить себя на том, что мне трудно ориентироваться во времени. Казалось, месяцы, проведённые в Оазисе, слились в один бесконечный день, в течение которого менялась лишь погода. Я смотрела на календарь, потом в окно, и испытывала чувство, похожее на клаустрофобию. То же море, то же небо, тот же песок, те же вечнозелёные пальмы. О приходе зимы говорил разве что термометр на крыльце, который теперь показывал градусов на двадцать-тридцать ниже, чем летом. Но ни разу, даже по ночам, он не опустился за нулевую отметку. Я спрашивала у соседок, бывает ли здесь снег и как они встречают Рождество без снеговиков и горок, без ёлок и тихих морозных вечеров. Но на меня смотрели снисходительно, и отвечали только, что, когда я начну работать, в рождественские праздники подобные вопросы у меня даже не возникнут.

Смысл этих слов я начала понимать примерно к середине декабря. Каждый день в Оазис прибывали новые гости. Об их растущем количестве я могла судить не только по числу праздношатающегося на улице народа, но и по объёму свалившейся на меня работы. Сейчас, приходя утром в кафе, я вставала к раковине и до обеда мыла посуду за бесконечным потоком посетителей, не имея возможности даже перекинуться парой слов с официантками, как делала это обычно. Вика, Ася, Алла и другие девушки теперь возвращались в наш домик, только чтобы принять душ и на несколько часов упасть в постель, после чего, поспешно наложив макияж и сменив наряд, исчезали до следующего утра, невыспавшиеся и раздражённые. Только Яринке, казалось, всё было нипочём, энергия фонтаном била из моей подруги, и она умудрялась не только работать, учиться и танцевать в прежнем темпе, но даже вспомнила своё появившееся в приюте хобби и заявила, что сама хочет сшить себе костюм для дебюта. Правда, Гаспаровна всё равно ей этого не позволила, и выкройки отправились куда-то на берег, в профессиональное ателье.

А за неделю до начала января Яринка впервые не пришла ночевать домой. Я провела ту ночь одна в номере, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к шуму ставшего теперь холодным моря. Не то что бы мне было тревожно, в безопасности Яринки на острове сомневаться не приходилось, но я грустила. Эта ночь стала первой за долгие годы, что мне пришлось провести в полном одиночестве, и я невольно думала о том, сколько ещё таких ночей у меня впереди.

Подруга появилась утром, когда серый рассвет заползал в окна, а я только-только погрузилась в дремоту. Она зашла на цыпочках и, косясь на меня, принялась торопливо раздеваться, распространяя вокруг запах пряных духов и табачного дыма. Я притворилась, что сплю, задавать какие-то вопросы не хотелось. Как ни старалась я понять и поддержать Яринку в её стремлении стать частью Оазиса, но сейчас мне было обидно. Обидно за эту одинокую бессонную ночь и за принесённый подругой чужой неприятный запах, вторгнувшийся в наш номер, в место, которое я почти начала считать своим домом. И поэтому даже днём, когда мы встретились в библиотеке, я не спросила у Яринки, где она была и что делала до утра, хоть и не раз ловила на себе её выжидательные взгляды.

На следующую ночь подруга не пришла снова, и теперь я уже не ворочалась с боку на бок, а уснула, хоть и с ощущением некой утраты. Так продолжалось до Нового года. Теперь мы виделись только на занятиях, а там не было времени болтать о своём. Исподтишка наблюдая за Яринкой, я видела, что она рассеянна, что её взгляд блуждает, а мысли далеко. Даже наши преподавательницы заметили эти перемены, но не делали ей замечаний, зная о предстоящем дебюте моей подруги и, видимо, списывая всё на её волнение по этому поводу.