Виршевая поэзия (первая половина XVII века) - Коллектив авторов

class="v">Понеже наша тайная деяния свесть.

Разве твоими святыми молитвами дает нам отрад,

Некли будем аки новоросленни сад. Аминь.

Подпись:

Дати сие посланейце в небесоподобныя ограды,

В ней же подвизающися достигают вечныя отрады;

Общия нашея заступницы и молебницы,

Многогрешным душам нашим истинныя целебницы,

Пречистыя Богородицы, честнаго и славнаго ея Успения,

Сиречь дивнаго и пречюднаго ея от телеси представления:

Во обители преподобнаго и богоноснаго отца нашего чюдотворца Кирила,

Его же, государя, еще от чрева матерня огради божественная сила;

В благотворнии руце государя моего старца богословенна,

Поистинне, в лепоту таковым званием нареченна.[145]

Писано лета седмь тысящ во стопятдесятом году,

В самом благочистивом християнском роду.

Послание старцу Симеону

Свидетель господь, хвалим<о> всеми предоброе твое рачительство,

Такожде и добросмысленное твое разумичество.

Аки трудолюбивая пчела от различных цветов собирает,

Реку же, многая божественная писания всегда снискаеш<...>

Учение удержанному, уму нашему страстми великое исцеление.

Сим паки просвещается все наше словесное естество

И вящше сего славится имый самое божество.

Много нам дано от общаго творца нашего и зиждителя,

И ничто же тако предпочтенно от него, всемирнаго украшателя.

О сем бо первие вся поднебесная состоится,

Неискусный же к сему к бесловесному скоту приложится.

Умиление бо и просвещение кождой нашей души словесней,

Пресечение же и воздержание всякой вещи телесней.

Отрочати младу не мощно с совершенным мужем беседу творити,

Паче же неизученному сим в разуме исполнену быти.

Сего ради радуемся о таковем твоем рачении,

Тебе бы нас не сотворити никогда во оскорблении;

Егда будем тебе главою своею много бити челом.

Фарисейское бы кичение отдал своим врагом.

Аще ли на нас мыслию своею всуе и непщуеш,

Но вем, яко добродетелному духу всеревнуеш.

Что бы тебе востребоват<ь> от нашей грубости?

Ей, навыкл еси всякой премудрости.

Или мниши, яко завистию к тебе утесневаемся?

О том господь же зритель, что любовным сердцем к тебе простираемся.

Молим, не держати бы тебе на нас таковаго мнения, —

Бог же видит, не имеем на тебя никоторого зломнения.

И паки не оскорби нас любве ради духовные,

Ею же покрываются всякие вещи греховные.

Такожде и мы, в чем тебе угодни явимся,

Никако же от таковых ни в чем не уклонимся.

Аминь.

Твое и наше гречески глаголется акристихида.

Да избавит нас господь от всякого душевреднаго вида.

Буди, буди тако!

А бывает всяко.

Послание Федору Кузьмичу

Страшных Христовых божественных тайн служителю,

в премудростных же догматех изящному разумителю,

ясносказателю и прочаго богодухновеннаго писания,

щедрому и независтливому дателю таковаго снискания,

еще крепкому снабдителю и ходатаю к богу о душах человеческих,

научену же паки и наказану во многих словесех твореческих,

не поношая и не уничижая, сицевы глаголы творим,

но о самой истинней правде молчати не терпим.

И не троерожные страсти рог[146] восприимши начертоваем,

ей, многаго духовнаго союза любви к тебе желаем.

Разумлива мужа не подобает молчанию предовати,

единаго же в себе в таковем любо деле похваляти.

Юродство есть и буйство уму держати самолюбие,

фарисейское кичение такоже содевает душегубие,

его же бо ради никто в царство небесное будет вселен,

о бозе же имеяй любовь во веки будет вознесен.

Добрый бо он пастырь и учитель повеле друг друга любити,

о еже бы нам всегда в том его исповедании а ходити.

Ревнастна же тя слышим к божественному писанию,

уясненна же паки и пространна к таковому сказанию.

Како же умолчим о таковом доброслужитии,

о нем же некогда много ревнуют и сами пресловутии.

Зритель творец наш и бог, глаголем тебе сия нелестно,

многаго ради твоего разума быти тебе зде невместно.

И слышим из далекасти про твое любомудренное рачение,

чтобы нам и близ видети благоумное твое разумение.

Ухание благовонно услождает человеческия чювства,

паче же муж мудр и разумен исполняет друга благоумъства.

О том себе на нас не позазри, что тако тебе плетем,

понеже слышим тя разумна и изящна во всем.

Сказа же нам про тебе содружебник твой, тезоименит доблести,

ты бо издавна его знаешь в велицей добрей бодрости,[147]

ему же нелепо и просто нарекование замарай,[148]

философственного же своего разума от нас не скрывай.

Аще ли речиши нам, что живем в самом том велицем сем государстве,

неизлиха и ты будешь в таковем добрем избранстве.

Человеколюбец бог свидетель, яко достоин еси зде быти,

ей, не подобает разумну мужу в забвении жити.

Лесть ли возмниши глаголанная нам к твоей честности,

он же, праведный судия, видит, что достоин еси быти у царския светлости.

Много нам писати к тебе не достанет и не год[149],

бог же да подаст ти получити небесный восход.

И отпиши к нам писанейце от своего благоумия,

еже бы нам прияти что от твоего доброразумия.

Такоже буди здрав и покровен всемогущаго бога десницею,

Да воздаст ти во оном веце многосугубною сторицею.

Аминь.

Твое же и наше писано по краегранесии,

вем бо, вем, яко и сам та веси.

Обаче не бранно будет, еже и обявити

и на твою содержателную память и разум положите.

Аще восхощеши и рождьшаго нашего ведати — нам есть тезоименит[150],

некли духовный твой союз писанейцем к нам воспарит.

Велено бо есть и неприятно кому без отечества написати

и самый естественный корень и силу отлогати.

Сопребываем же ныне с преждереченным твоим другом вкупе,

желаем же тя паки видети с собою во едином в купе

У государева дела, у книжнаго правления,

чтобы нам единодушно быти у его царскаго повеления.

И аще всемилостивый бог благоволит

и великий государь и отец его великий святитель повелит,

чаем, что желанная сия