Невезучие - Татьяна Устименко

К утру у короля зудели и слезились глаза, в висках тяжко ломило от недосыпания, но волшебная книга не отпускала… Он прочитал ее целиком, всю, от корки до корки. А в тот самый момент, когда усталый, но довольный Рагнар перелистнул последнюю страницу, в его спальню ворвались два старших сына, спешивших пожелать отцу доброго дня. Юноши дружно вцепились в удивительный раритет, поочередно вырывая его друг у друга и восторженно зачитывая вслух строки и целые абзацы. Король с доброй улыбкой наблюдал за тянущимися к знаниям непоседами, немного обижаясь на самого младшего своего отпрыска, принца Тайлериана, скорее всего, опять не вылезающего из кровати очередной смазливой пассии. Но, как выяснилось чуть позднее, тяга к чтению не всегда является благом, оборачиваясь иногда самым чудовищным злом.

Первым заболел средний сын, и так не отличавшийся крепким здоровьем и от рождения имевший крайне субтильное телосложение. Мгновенно заподозривший неладное отец спешно провел строгое расследование, выясняя причины столь скоропалительного недуга. Предположив изначально, что причина болезни кроется в книге, он с пристрастием допросил библиотекаря и всю дворцовую прислугу. Но расспросы не дали ничего, а главный архивариус клялся и божился в том, что не имеет ни малейшего понятия, откуда сей странный манускрипт объявился в королевских покоях. И более того, повторно книгу уже не нашли – она исчезла таким же загадочным образом, каким и появилась.

Маги и лекари оказались бессильны. Чувствуя себя нездоровым, Рагнарэль упрямо проводил дни и ночи у ложа мечущегося в бреду принца, обреченно следя за его быстрым угасанием. А вскоре схожие зловещие симптомы проявились и у старшего наследника престола. Беспощадная смерть забрала юношей одного за другим, оставив безутешного отца проливать слезы отчаяния у свежевысеченных из мрамора надгробий. Династия угасала. Жив и здоров оставался лишь самый последний ее представитель – уродливый красавец, горбатый распутник, легкомысленный поэт принц Тайлериан, давно прославившийся своим вошедшим в поговорку невезением и выдающейся неспособностью к управлению государством.

Распластанный на смертном одре король Рагнарэль кусал губы от безысходности, отчетливо понимая, что вынужден вверить судьбу своего народа в столь ненадежные и неподходящие для подобной роли руки. Но иного выбора у него просто не оставалось.

Принц Тайлериан бездеятельно сидел у себя в комнате, излишне заумно и весьма высокопарно размышляя о неоднозначной природе добра и зла. Так сказать, маялся от личностной невостребованности. Во дворце творилась проклятая гоблинова суматоха, охватившая всех и каждого. Всех – кроме принца. Тай мерзко ругался и порывался распустить руки по отношению к тупым слугам, но даже подобная вопиюще грубая крайность не возымела ожидаемого эффекта. К отцу юношу не пускали категорически, опасаясь дальнейшего распространения неведомой заразы, поразившей членов королевского рода. Хотя то, что его батюшка находится при смерти, от Тая не скрывали. Чего уж там сантименты разводить – до этикета ли сейчас?

«Вот именно, а до чего им сейчас? – Пальцы принца нервно пробежались по струнам любимой гитары, извлекая из нее не музыку, а какой-то заунывный стон, полностью соответствующий его нынешнему сумбурному настроению. – Да знаю я до чего! – Тай конечно же подразумевал батюшкиных советников. – Небось сидят себе в зале совещаний да до онемения в мозгах прикидывают так и этак, какое же злобное провидение подсунуло им в качестве следующего правителя самого бездарного представителя древнего рода эль-Таваор? И что доброе из всего этого может в итоге получиться?»

– Да ничего! – подвел самокритичный итог Тай, вслух резюмируя свои долгие размышления. – Ну не хочу я становиться королем, не хочу! Считаю отчетливо замаячившую впереди перспективу трона самым страшным невезением в своей и так до жути неудавшейся жизни! Вон, оба моих покойных брата, да примет их Обитель затерянных душ, с радостью уцепились бы за подобную возможность, представься она любому из них, и без колебаний поспешили бы возложить отцовский венец на свою голову. А мне этакой судьбы ни за деньги, ни бесплатно не надо. Я-то догадываюсь, что хорошо не просто там, где нас нет, а там, где нас никогда не было и не будет!

Принц вполне отдавал себе отчет в том, что страх – чувство весьма неприглядное, и поэтому признавать себя трусом открыто, да еще перед всеми окружающими не стремился никогда. «Не бойся ничего!» – властно приказывал рассудок, приводя доводы один весомее другого и особенно напирая на чувство долга, совесть да ответственность перед семьей и страной. Но шквал неуправляемых эмоций, порожденных острой неуверенностью в себе, снова возобладал над здравой логикой, вызывая низменное желание забиться в самый темный угол дворца, спрятаться, испариться, провалиться сквозь землю, исчезнуть, сбежать навсегда… Принц не понимал, что подобная всепоглощающая неуверенность происходит от полнейшего незнания своих сил, точно так же, как слепая уверенность в себе случается от незнания сил чужих.

Тайлериан, не без расхолаживающего участия семьи, привык считать себя самым младшим, никчемным и невезучим. В общем, тем, кому до сегодняшнего дня разрешалось потакать малейшим своим прихотям и жить, руководствуясь лишь одним принципом – «Я это хочу», начисто забывая о двух других, гласящих: «Я это могу» и «Я это должен». В конце концов, героями не рождаются. Становиться таковыми нас заставляет жизнь. Но до тех пор, пока коварный случай не выпнет нас на путь совершения подвигов, мы обычно остаемся ничем не примечательными персонажами, не способными без подсказки судьбы адекватно оценить то, что мы можем, и абсолютно не желающими совершать то, что должны. К лени, достатку, сытости и безоблачному счастью, как, впрочем, и ко всему хорошему, мы привыкаем быстро. А вот как можно привыкнуть к обязанностям, долгу и тяжелой, кропотливой работе, направленной во благо других людей? О-о-о, для этого требуется особая форма мужества, являющегося не чем иным, как умением искусно скрывать от посторонних глаз испытываемый нами страх. И это вполне естественно, ибо опасениям подвержены все, и одни только мертвые не боятся никого и ничего.

И, возможно, если бы Тай понял это еще тогда, то все последующие события его жизни пошли бы совсем по-другому… Но, увы, подобным предположениям было суждено навсегда остаться всего лишь ничем не подтвержденной и не опровергнутой на практике теорией, более уместной не в жизни, а в красивом философском трактате. Потому что жизнь рассудила иначе и повела самостоятельную игру, не гнушаясь непорядочных шулерских приемов. Все оказалось предопределено заранее, ведь нужные карты уже выпали, а уйти от Расклада Судьбы пока еще никому и никогда не удавалось…

Насколько мне помнится, столичный храм богини Аолы закрыли на реставрацию лет этак пять назад, а возможно, и того поболее. Да так с тех самых пор и не сподобились открыть. Гневно брюзжащему волхву Никодиму теперь приходилось читать свои ежедневные проповеди в крохотном боковом приделе, там же отправляя и частые брачные церемонии. Одно дело, что для венчания членов боярских семей стены щелястой боковушки завешивали серебристым офирским ковром. Вот и вся отличительная разница от свадьбы купцов или простолюдинов. Плачевное состояние главного берестянского святилища являлось предметом незатухающего раздора между моим отцом и дородным, несдержанным на язык первосвященником богини. И вечно-то у князя какие-то увертливые отговорки находились, оправдывающие затянувшийся ремонт: то год выдался неурожайным и поток налогов, поступающих в государственную казну, истощился до тоненького ручейка, а то пришлось разориться на прием очередной иноземной делегации. Самодержец прижимисто хмурил брови и раз за разом предлагал красному, до хрипоты накричавшемуся волхву проявить положенное божьему человеку смирение и подождать до лучших времен. Исчерпавший все дозволенные цензурой аргументы Никодим обиженно замолкал и отступался, обещая потерпеть еще. Вот так и ждали год за годом, пока не дождались…

Князь Елизар гневно пыхтел, аршинными шагами меряя узорчатый ковер, устилавший пол главной палаты. Дородный первосвященник, давно уже замучавшийся вертеть головой вслед порывистым движениям свого государя, устало опустился на скамью, с натужным кряхтением потирая жирную шею. Да уж, спорить со вспыльчивым монархом, это тебе не послушным прихожанкам подолы на голову заворачивать, тут одними посулами и благословениями не отделаешься. К тому же тяжеленное парадное облачение, вздетое по случаю бракосочетания княжны Рогнеды, ничуть не способствовало успешному проведению негаданной противоостеохондрозной разминки.

– Это ты во всем виноват, Никодим! – разъяренно шипел самодержец, тоже порядком запыхавшийся от своей бестолковой беготни. – С твоей дурной подачи богомаз Фрол все понял неверно и слишком прямолинейно воспроизвел на стене храма содержание заказанного ему эпического полотна «Голубые дали»… Вот и пришлось непотребную фреску срочно соскребать, а само святилище закрывать на реставрацию…