Сборная солянка (Reheated Cabbage) - Уэлш Ирвин

– Конференция начнется завтра, – подтвердила она.

– Где она состоится?

Женщина прищурилась, размышляя. Но тут лицо ее разгладилось, и она объяснила:

– ЗМК проходит во множестве заведений. Я советовала бы вам ознакомиться с флаерами, которые раздают на улицах.

– Благодарю, что уделили мне время, – сказал Альберт Блэк, не узнав ровным счетом ничего полезного. Однако, выйдя из здания, он побрел по оживленной улице и действительно вскоре заметил юношей и девушек, раздающих флаеры, но лишь таким же молодым прохожим. Уже почти заставив себя преодолеть свою нелюдимость и подойти к ним, он случайно увидел, что искомые флаеры в изобилии валяются на земле. Блэк подобрал один. Его украшал знак: Н-СИН. Эварт будет выступать с речью в “Камее”, на Вашингтон-авеню. Завтра вечером, с десяти часов и допоздна. Альберт Блэк твердо решил, что пойдет туда. Странным образом придя в хорошее настроение, он отправился домой по Майами-Бич, через те кварталы в стиле ар-деко, что лежат между Атлантическим океаном и заливом Бискейн.

4

– Ха-ла-со… – повторил упорный ребенок. И еще раз. Погромче. Злополучная мамашка так плотно занималась малышом, что до старшего руки просто не доходили.

Дети этого возраста пугали Хелену. Они наводили на мысли об аборте. Как же можно было быть такими дурными? Всего один раз, после месячных, когда у нее кончился рецепт на противозачаточные. Она думала, все обойдется. Ненужные, мучительные размышления, но все равно при виде ребенка в голову лезли мысли о кусочке плоти, который достали из нее. Во что вылился один дурацкий миг беспечности. Ей надо было сразу сказать, что вопрос решен; что она разобралась с проблемой. Он имеет право знать. Он не религиозен, и про детей они ни разу не говорили. Им было не нужно ничего, кроме удовольствия. Но в тот день, когда она пошла в больницу, удовольствие показалось ей пустыми, бесплодным оковами. Однако его стоило предупредить заранее.

“Дети превращают нас в грешников, – думала она. – Не важно, делаешь ли ты аборт, рожаешь или вообще о них не думаешь. Вон, открой любую газету и увидишь, что привел их в пизданутый мир, с которым не в силах ничего поделать”. Глянув на пацана, она пожалела несчастную сволочь.

В порыве сострадания она улыбнулась ему и шепнула:

– Когда-нибудь ты крепко разозлишься на собственную дуру-мать за то, что родила тебя. А все потому, что она ни фига не хочет устроиться на работу и следить за собой.

Пацан украдкой растянул улыбку, будто соглашаясь. Она решила, что он ей чем-то по душе.

– Привет, – сказала она в полный голос, – как тебя зовут?

Мамаша посмотрела на нее глазами, как у коровы на бойне, выражая ледяную признательность

5

Не доходя до дома, Альберт Блэк снова услышал долбежку этой музыки. Она проникала всюду. Шла из подвала, где подросток, называющий его дедом, жил как пещерный человек.

“Билли”.

Альберт Блэк вспомнил, как этот паренек совсем мальчишкой приезжал в Шотландию, и они вместе ходили на стадионы “Истер-роуд” и “Тайнкасл”. Блэк чередовал, на одной неделе смотрел игру “Хибз”, на другой – “Хартс”. Эдинбург не был его родным городом, и он болел за оба местных клуба – в те времена фанатов и сплоченных клик многие сочли бы такой подход пидорским. Ученики смеялись над ним, издевательства объединяли воюющих болельщиков коричневого и зеленого.

“А откуда ждать дисциплины в классе? Ведь все возможности устроиться на работу были уничтожены, а квартал заполонили наркотики. Само по себе погано, но вдобавок ведь запретили наказывать детей ремнем!”

Блэк вспомнил лоснящуюся, раздвоенную кожаную полоску и страх, который она внушала самым горластым тунеядцам. Как с них слетала вся дерзость, когда они выходили, сознавая, что вскоре их руки покраснеют под жалящими ударами. Для обучения ремень так же необходим, как мел.

Но Билли может рассказать о Зимней музыкальной конференции и Н-Сине Эварте. Есть повод для общения. Спустившись по лестнице, Альберт замер перед дверью внука. Он узнал запах, доносящийся из комнаты. Марихуана. Когда он уходил на пенсию, она начинала победное шествие по школе. Ее курили у флигеля на спортплощадке. Но здесь ее не будет! Блэк распахнул дверь.

– Эй… дед, сюда нельзя врываться…

Билли лежал на кровати. В руке он сжимал косяк. Молодая девчушка мексиканской внешности скорчилась у него промеж ног, и голова ее ходила вверх-вниз! Она тут же прекратила свое занятие и повернулась к нему, лицо ее раскраснелось, а в глазах застыло примитивное, животное выражение.

– Какого хуя…

– Вали отсюда! – заорал на нее Блэк, презрительно тыкнув пальцем в ее сторону.

– Эй, помедленнее на поворотах, – возразил Билли. – Это ты вали! Здесь, блин, моя территория! Не какой-нибудь остров Скай, ебись оно конем!

Блэк стоял на своем.

– Заткнись! – Он уставился на девчонку. – Ты! Встала и ушла!

Та нетвердо поднялась на ноги, а Билли тем временем натянул зеленые шорты и застегнул ширинку.

– Валда, подожди здесь. Ты, – накинулся он на Блэка, – старый, больной на голову козел! Съебни из моей комнаты!

– Это я… я… больной на голову?

Злость праведного солдата вскипела в Блэке, но вдруг он увидел лицо Марион в своем единственном внуке, которого Сатана обманом пытается затянуть в свои сети! Боевой дух покинул его. Пока он пожирал глазами Билли, темные, постыдные воспоминания пробили его, как разряд тока. Развернувшись, он вышел из комнаты со словами:

– Твои родители обо всем узнают!

– Иди в жопу! Охуевший извращенец!

С колотящимся сердцем Блэк взлетел по лестнице и выбежал из дома, ощущая боль и стыд от того, как этот подросток, совсем незнакомый, смеялся над ним, будто хихикающий дебил из начальной школы. До чего нелепым кажется им старик в очках, со своей неизменной Библией, говорящий на странном, почти непонятном языке. Он здесь не к месту и не ко времени. И всегда был таким; но прежде это казалось добродетелью. Теперь же он стал объектом насмешек в гнезде порока, в которое превратилась его собственная семья!

“Я ошибся… прости меня, Господи!

Призри на меня и помилуй меня; даруй крепость Твою рабу Твоему, и спаси сына рабы Твоей;

Покажи на мне знамение во благо, да видят ненавидящие меня и устыдятся, потому что Ты, Господи, помог мне и утешил меня”.

Колено отказалось разгибаться, недовольное стремительностью его ухода, и Альберт похромал по дорожке на улицу. Стало еще жарче; он оказался единственным пешеходом на многие мили вокруг, когда брел по утопающим в зелени улицам назад через Майами-Бич, мечтая слиться с толпой на Линкольн-авеню. Мысли о собственной семье раздавили его. Кто они на самом деле? Уильям, живущий здесь, во Флориде. Дочь, Кристина, уехавшая в Австралию. Она не вышла замуж. Вечно снимала квартиры с другими женщинами. Что с ней не так? Кем они выросли? Что за отцом он им был?

Кто я такой? Тиран. Хулиган. Всем хорошим, что в них есть, дети обязаны Марион: она учила их вежливости, смирению. А я в лучшем случае передал им угрюмое благочестие. Неудивительно, что они сбежали сломя голову!

Как и сам Альберт Блэк. Он едва заметил, что по собственным следам вернулся на Оушен-драйв. Пытаясь взять себя в руки, он нашел кафе, занял место и заказал воды. Потягивая успокаивающе холодную жидкость, он услышал характерный говорок, голос из дома. Этот звук пробрал его до костей.

6

– Я фигею, какие сиськи! – говорю я, толкая в бочину Белобрысика, когда мимо проходит охуенная пышечка. – Ух, я бы подкинул дровишек ей в печку, бля буду! Знаешь, с похмелюги бывает жуткий стояк: пока вчерашнее бухло не выветрилось из организма, все мысли о бабах. Вот у меня такое в полный рост. Не подумай, я и натрезвяк такой же! Номы вчера керосинили в самолете, а потом усугубили, накидались коктейлями в гостиничном баре. Тут хочешь не хочешь, а встанет.

– Терри, где ты был, когда людям раздавати по-литкорректность?

– Пердолил шалав и бегал от тупорылых фанатов “Хартс”, прикинь?

Белобрысик закатывает глаза.

– Терри, надо двигаться в ногу со временем. Хватит жить прошлым, забудь вчерашние войны, – дыбится он.

– Как скажешь.

Мокрощелок тут немерено: по Оушен-драйв пачками разбросаны шикарные забегаловки, и по ходу у каждой тусит клевая телочка. Они пялятся на тебя, заманивают в свои сети, соблазняют. Белобрысику, однако, по фигу. У него есть Хелена: его баба, или правильнее сказать, невеста, завтра прилетает из Новой Зеландии. По мне, так это лишний повод сегодня по ночухе впендюрить какой-нибудь телятинке, выплеснуть все из себя, пока его не связали узами брака, потому что не скоро он увидит другую пизду. Вот я – другое дело. Я иной типаж, вроде Джорджа Клуни, обаяшка, развратник с поволокой в глазах, источающий ауру изысканной учтивости, большой любитель кому-нибудь заправить. Ну вы понимаете. Это ж самый смак в жизни.