Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

В дверном проеме высилось кошмарное существо — огромное, мощное и бездушное. Вегонаба сразу узнал его: именно этот монстр был изображен на подвеске, которую носил когда‑то Корс Торун.

— О боги! — ужаснулся советник, поняв, что именно изменилось в Дженнине Эльвагане. — Подвеска! Как же я раньше не понял!!!

И старый вельможа протянул руку к груди адмирала‑шаммемма в безнадежной попытке сорвать с нее колдовское украшение. Дешевый перстенек, призванный определять наличие магии в том или ином предмете, ослепительно полыхнул разноцветными искрами, на миг затуманив зрение Вегонабы.

Отшатнулся в испуге Эльваган, судорожно вцепившись в талисман побелевшими пальцами, — мысль о том, чтобы расстаться с подвеской, была для него невыносимой.

Отвратительное существо, похожее на жабу, вставшую на задние лапы, — склизкую, бородавчатую, обзаведшуюся к тому же клыками, шипами, рогами и даже перепончатыми крыльями, — шлепало по направлению к первому советнику, оставляя за собой на полу влажные темные следы. Вегонаба попытался было позвать на помощь, но оказалось, что голоса нет и из горла вырывается сдавленное шипение. В этот момент тварь распахнула необъятную — во всю морду — пасть, и оттуда вылетел длинный липкий язык…

Стемнело необыкновенно быстро; и в высокое стрельчатое окно заглянула луна — желтая, мутная, сумасшедшая.

* * *

Предоставленные самим себе на время отсутствия Кахатанны, ее друзья развили бешеную деятельность. Они были столь активны, что Нингишзида двенадцать часов в сутки сожалел о том, что великая богиня не взяла их на сей раз с собой, а остальные двенадцать корил себя за то, что сам не составил ей компанию.

На западной границе было неспокойно. Нынешний правитель Джералана — Хентей‑хан — прислал татхагатхе Сонандана письмо, в котором сообщал о мятеже, поднятом его двоюродным братом Альбин‑ханом. Тагары, которые так и не смогли смириться с тем, что фаррский аита завоевал их страну, решили наконец сбросить ненавистное иго. И кто знает, как бы сам владыка Хеyтей отнесся к этому, если бы не творимые Альбин‑ханом и его приспешниками зверства.

Восставшие тагары начали с того, что ворвались во дворец бывшего правителя Хайя Лобелголдоя, перебили стражу, вырезали слуг, а самого старого хана ослепили, привязали к коню и несколько часов подряд таскали по степи. Только затем полуживого и истекающего кровью старика прилюдно казнили в Дарвешане — небольшом городке на севере от столицы. Народ ужаснулся этому злодеянию, и хотя прежде многие недолюбливали Хайя Лобелголдоя и возлагали на него вину за гибель хана Богдо Даина Дерхе, большинство людей сочли его убийство бессмысленной жестокостью. Рассвирепевший оттого, что его не поддержали жители Дарвешана, Альбин‑хан сжег весь город.

А вскоре была взята приступом крепость Тэджон. Ее защитников сбросили с высоких стен на воткнутые в землю копья.

Какое‑то время Хентей‑хан пытался справиться с бунтовщиками собственными силами, не желая звать на помощь Зу‑Л‑Карнайна. Он справедливо опасался, что в гневе и горе император не различит правых и не правых. Однако отряд Альбин‑хана вторгся на территорию Урукура и напал на кочевое племя саракоев, большинство мужчин которого служили в войске аиты. Тагары не пощадили ни женщин, ни стариков, ни детей. Даже верблюдов, собак и кошек убили и сожгли на одном огромном костре вместе с телами их хозяев.

Взбешенные саракои созвали Большой Желтый совет, который после недолгих споров постановил: возмездие! Только вмешательство Зу‑Л‑Карнайна не дало разгореться кровавой и страшной войне между двумя народами.

В своем письме Хентей‑хан предупреждал о том, что мятежный Альбин‑хан может предпринять безумную попытку напасть на Салмакиду или ее окрестности, и просил татхагатху Сонандана принять меры к защите. Естественно, он умолял Богиню Истины и светских правителей страны простить народ тагаров и не держать на него зла, при этом Альбин‑хан был объявлен вне закона. Владыка Джералана сообщал также, что одновременно отправляет гонца к Зу‑Л‑Карнайну с просьбой прислать войска для усмирения бунтовщиков, дабы не разгорелась гражданская война в и без того неспокойной стране.

Прочитав послание, Тхагаледжа приказал удвоить количество дозорных отрядов и высылать их на большее расстояние от столицы. Князь Малан‑Тенгри, обрадовавшись тому, что появилось хоть какое‑то дело для его скаатов, взял на себя охрану Шангайской равнины. На берегу Охи, ниже по течению, возводили под руководством Куланна еще одну крепость, и Магнус вместе с Номмо часто туда наведывались.

Конечно, разумнее всего было обратиться с этой задачей к бессмертным, но они покинули Салмакиду одновременно с Богиней Истины. Джоу Лахатал отправился в Тевер, как и обещал Каэтане. Арескои и га‑Мавет хотели навестить А‑Лахатала и остальных братьев, а также попытаться разузнать что‑либо о судьбе Шуллата. Когда они отправлялись в путь, в Сонандане все было спокойно, и все единодушно решили, что четырех фенешангов хватит для того, чтобы справляться с неожиданными трудностями, буде таковые вообще возникнут.

Они и возникли, словно на заказ.

Поздно вечером, когда утомленный, голодный Нингишзида приказал подать ужин к себе в рабочую комнату и сам прошествовал туда, чтобы разобрать старые свитки, он столкнулся у дверей с Магнусом. Видимо, молодой чародей уже давненько поджидал его, потому что жрец застал его сидящим на полу, на подстеленной мантии, и мирно дремлющим. Так что вернее будет сказать, что Нингишзида об него споткнулся.

— Что ты тут делаешь? — спросил он у Магнуса.

— А‑а, — обрадовался тот. — Похоже, что я успел заснуть, дожидаясь тебя. Кажется, мне даже сон приснился… Я к тебе по делу, Нингишзида: мне очень нужен твой совет.

— Давай зайдем внутрь, — ворчливо сказал жрец, но было очевидно, что просьба мага ему польстила.

Расторопный слуга, не дожидаясь отдельного распоряжения, притащил поднос, уставленный тарелками и тарелочками, а под мышкой держал высокую бутылку. Он быстро и бесшумно расставил принесенные блюда на столе, откупорил вино и растворился в темноте коридора.

— Я такой голодный, — пожаловался Нингишзида. — Сегодня был на приеме у владыки, пообещал остаться обедать, но так закрутился, что вспомнил об этом только сейчас.

— Так пошли за своей порцией, — рассмеялся Магнус. — Дай‑ка мне, пожалуйста, вон ту тарелочку. Да‑да, ту, над которой поднимается аппетитный дымок…

Несколько минут молча жевали. Наконец жрец не выдержал:

— Рассказывай, заговорщик. Знаешь ведь, что мне далеко не безразлично, что ты там удумал.

— Знаю, — согласился Магнус. — Оттого и пришел к тебе, а не к кому‑нибудь другому. Наверное, не правильно начинать с того, с чего начну я, однако выхода нет: я обязан признаться, что я — один из самых сильных магов этого мира.

— Не удивлен, — ответил Нингишзида, принимаясь за свиную ножку. — Я именно так и думал всегда. И госпожа Каэ тоже так считает, только она упоминала о том, что некоторые моральные принципы мешают тебе по‑настоящему заниматься этим ремеслом… или искусством.

— Искусством, — кивнул Магнус. — Госпожа Каэ всегда права. К сожалению, сейчас она настолько занята, что я не хочу ее преждевременно беспокоить. Видишь ли, я тут набросал чертежик. — Чародей вытащил из‑за пазухи сложенный вчетверо лист плотной желтоватой бумаги и, развернув, предъявил его Нингишзиде.

Жрец вытер жирные руки льняной салфеткой и только потом бережно взял чертеж.

— Так, так, — покивал седой головой. — Понимаю, понимаю… и это понимаю… а вот тут — извини… А здесь что?

— Сейчас все объясню. Сперва я нанес на карту Арнемвенда все места, где Каэ добыла талисманы Джаганнатхи, — видишь точки? Потом соединил их. У меня вышло что‑то крайне знакомое, но я долго не мог понять, с чем сие изображение ассоциируется. И только позавчера меня осенило — это же знак Лавара! Только неполный, недорисованный.

— Милый мальчик, — мягко сказал жрец, — я тебе верю на слово, но только учти, что я понятия не имею ни о каком знаке Лавара. И если ты хочешь, чтобы я что‑то понял, начни сначала.

Магнус помолчал, собираясь с мыслями, затем произнес:

— Каждый чародей может наложить на любой предмет или место охранное заклинание — запереть тайник, сделать его невидимым, недоступным, поставить возле него демона. Повторяю, что это может сделать любой сообразно своим способностям и силам. Естественно, что таких заклинаний может быть до нескольких тысяч, и разобраться в них довольно сложно. Вот почему самые сильные, самые могущественные маги, встречаясь с подобными сложностями, не пытаются разгадать, что именно изобрел очередной их коллега, а снимают запрет, пользуясь своим заклинанием. Знак Лавара — самый мощный отпирающий символ. И всего несколько магов (заметь, что я даже не говорю — человек!) могут им воспользоваться. Да и то не всегда.