Учебник рисования - Максим Кантор

— От вас, Семен, — сказала Алина, — я приму что угодно. Но, прошу, не провоцируйте московскую публику. Послушайте друга, остановитесь.

— Я собирался продемонстрировать, как работает фонтан Дюшана — и только. Зачем любоваться испорченным фонтаном? Заметьте, Алина, мы привыкли к бездействующим объектам. Летательный аппарат Татлина не летает, фонтан Дюшана не работает — а стоит заработать, все оскорбятся.

— Хорошо, что вы отказались от этой идеи, — сказала Алина. — Наряды Аминьхасановой стоят дорого, вы бы их испортили.

— Вам, Алина, как другу, скажу: мне не хватает последнего штриха. Стараюсь быть правдивым, как сама жизнь, но скатываюсь в искусство. Сегодняшнее представление — полумера. Выдумка с фонтаном — неудачна. Я ищу.

— Чего же, Семен?

— Помогите мне, Алина, — сказал Струев. — Есть идея — и мне нужна помощь.

— Вы знаете, я вашем распоряжении. — Алина шевельнула бедром.

— Составим маленький заговор, — сказал Струев, — соберите на Бронной гостей, а я устрою представление.

— Никакой грязи и разрушений?

— Приведу несколько артистов, если пожелаете, они наденут перчатки, чтобы не оставлять следов.

— Сценарий имеется?

— Старая пьеса, хочу оживить постановку.

— Актеры известны?

— Уверен, гости их узнают, не раз видели по телевизору.

— Что ж, наметим список гостей.

— У вас есть карандаш? Я художник, Алина, — а современные мастера ни бумагой, ни карандашом не располагают. Хотя зачем список? И так ясно. Зовем партию Кротова — в том составе, который собирается на Бронной, Партию прорыва — по списку галереи Поставца, и несколько светских персонажей. Вашего супруга и Германа Басманова — безусловно.

— Большое общество, Семен.

— И спектакль готовлю не маленький.

— Глядя на вас, я всегда думала — почему он не станет режиссером? Вы умеете манипулировать людьми, Семен. Вот, уже бегу исполнять поручение — как послушная девочка. Мне испечь пироги?

— Как вы добры. И мои артисты не откажутся от пирогов.

— А что, — сказала Алина, — если провести предвыборные дебаты? Пусть Тушинский встретится с Кротовым публично.

— Отличный план. Вы имеете влияние на Димочку, убедите его.

— Ах, вы обещали не ревновать. Если вам действительно интересна моя жизнь… Ах, Семен.

— Я рассчитываю на вас. Как обычно, буду работать на грани возможного.

— Наконец, общее дело, — сказала Алина Багратион, — бегу писать приглашения и печь пироги.

— А я, — сказал Струев, — перечитаю сценарий и поработаю с костюмером.

II

В намеченный вечер гости собрались, и Алина Багратион вместе с Марианной Герильей внесли в зал пирог.

— Распределение кусков пирога — существенная часть программы, — заметил Струев, беря нож, — предлагаю нарезать пирог неравными долями и погасить свет. Согласны?

Предложение было отвергнуто.

— Здесь одни друзья, — сказал Однорукий Двурушник, — и каждому достанется равная доля.

— Во всяком случае, не из-за этого пирога мы поссоримся, — сказал Тушинский.

— Я заранее уступаю свою долю, — сказал Басманов.

— Я не ем сладкого, — сказала Юлия Мерцалова.

— Я возьму с краю, — сказал Кротов.

— Если вам трудно справиться со своей порцией, Юленька, — сказал отец Павлинов, — я помогу.

— Запивать чем будем, — спросил бестактный Пинкисевич, — неужели чаем?

— Пирог должен резать беспартийный, — сказал Бештау.

— Думаете подсластить дебаты? — спросил Маркин.

— Интересно, с чем пирог? — полюбопытствовал Кузин, принюхиваясь.

— Пирог, — сообщила Алина, — с малиной.

— С малиной? — оживился Ситный. — В середине, думаю, начинки больше.

— Малина, — заметил Соломон Рихтер (старика привезли на интеллектуальный вечер), — лечит от повышенного давления. Врачи рекомендуют.

Струев разрезал пирог.

В обширной гостиной на Малой Бронной улице гости разобрали пирог на тарелки, разбились на кружки. Началась обычная московская беседа, похожая (и непохожая одновременно) на беседы в других столицах просвещенного мира. Была в московских разговорах своя особенность. Особенность состояла в том, что москвичей в Москве не осталось.

Некогда русский писатель сравнил сонную Москву с мягким грязным халатом, это сравнение верно и по сей день. Впрочем, Петербурга, в далекие годы олицетворявшего парадный мундир, уже в прежнем качестве не существовало: а значит, Москва была одновременно и мундиром, и халатом, большие дела и сонное безделье соседствовали. И постепенно люди сообразили, что ленивую часть года не обязательно проводить среди московской слякоти. Солидные люди жили в городе два месяца в году, иногда — четыре. И то это лишь говорится так: живу в Москве. Живут солидные люди не в городе, а в особняках по загадочному Рублевскому шоссе. И даже там, средь сосен, жили они не слишком часто — люди состоятельные давно стали гражданами мира и, встретившись в столичной гостиной, рассказывали о вояжах.

Тахта Аминьхасанова поведала о средиземноморском круизе, отец Павлинов усладил собрание историей о посещении храмов на Майорке, философ Бештау рассказывал о буддистских центрах Лондона, художник Дутов — об острове Мадагаскар, где предавался медитациям. Ефрем Балабос молчал — но все отлично знали, что живет Балабос в Женеве, а в Москву приезжает лишь затем, чтобы сходить в Кремль, подтвердить лояльность к президенту, перешерстить менеджеров, проверить, все ли на месте, и сразу же — обратно: кушать фондю на берегу Женевского озера.

Поговорили о домашней прислуге — вот тема, где сказывается знание мировой географии. Общеизвестно, что в Швейцарии прислуга — из португальцев, в Португалии — филиппинцы, а кто пол метет на Филиппинах — неизвестно, не исключено, что москвичи. Москвичи же предпочитают украинцев: мажордомы из них выходят надежные, хотя и вороватые. Подождите, расправит крылья свободная Украина и тоже подыщет парий — недвижимость сторожить. Круговорот прислуги в природе — вот где реальный пятый интернационал.

Одним словом, жило московское общество интересами мира — а не приоритетами, замкнутыми кольцевой автодорогой, и темы бесед выбирали соответственно интернациональному статусу. Война в Ираке? Стреляют и сегодня. Войдут ли американцы в Иран? Отчего нет? Экономика Германии? Покосилась конструкция, если не падает. Акции Бритиш Петролеум? Покупка тюменской нефтяной компании себя не оправдала. Организация Объединенных Наций? Отжила свое. Говорят, Нельсон Мандела собирает европейское интеллектуальное сообщество: войдут ли туда русские? А почему именно Мандела? Он же, простите, не европеец. Но — авторитет. А возрожденная Украина? А Грузия и ее либералы? Вы бывали весной на Сицилии?

Говорили о разном, не забывали и тему дня: отлично помнили, что предстоит дискуссия двух мужей, что претендуют возглавить реформы в России. Россией как таковой заняты были мало: зачем рассуждать о Волоколамске, если можно обсудить Сан-Тропе; но вот вопрос, кто возглавит отечественных либералов, — волновал. Все-таки отвечаем мы перед историей — за либерализм и свободу.

— Вы довольны? — шепнула Алина Струеву. — Устроила, как вы хотели. Не пойму, зачем вам это нужно?

— Все просто, — Струев шептал ей на ухо, и Алина Багратион была взволнована, — я объясню. Проблема искусства в том, что трудно определить зрителя. При советском режиме ответственный зритель — начальство: ему льстят, ему и гадости говорят. А сегодня кто? Начальства нет — все друзья. И толпы тоже нет — все пошли в начальство. Но главный зритель должен быть. Хочу найти главного.

— А как мы найдем? — шептала взволнованная Алина.

— Следите внимательно. Когда актеры начнут работать — главный зритель появится.

— А когда начнут? Помощь нужна?

— У меня здесь ассистент — даст сигнал. Знаете, Алина, — заметил Струев, — я впервые у вас в гостях. Имею в виду — днем.

И Алина мило улыбнулась:

— Вам нравится?

— Африканские маски красивые.

— Иван Михайлович любит дикарей.

Дмитрий Кротов собрал вокруг себя группу единомышленников; другая группа собралась подле Тушинского. А что, пусть они поспорят! Пусть, вот сегодня, когда все по-семейному здесь в гостиной, за пирогами, пусть решат, кто сделает больше для нашей победы! Чьей победы? Как, чьей? Нашей, конечно, прогрессивной победы! Пусть их, полемизируют! Ну-ка, дайте лидерам место!

Лидеры держались в отношении друг друга колко: не смотрели, отворачивались.

— О чем же он вещает, этот господин? — спрашивал свой круг Тушинский. По обыкновению, он зло выплевывал слова, словно окружавшие его единомышленники были виновны в существовании Кротова.

— Вероятно, Владислав Григорьевич рассказывает что-то очень грустное, — говорил своему кругу Кротов. — У них такие печальные лица.