Дети города-героя - Ю. Бродицкая

возвращалась Нина домой и не знала, какой счастливый сюрприз ее ждет. Только вставила ключ в замочную скважину, как дверь сама распахнулась и на пороге…

— Ох, мамочка! Наконец-то и ты…

— Чего же ты плачешь? — говорит Мария Владимировна, а у самой голос дрожит.

В госпитале

Весенне-летний учебный год кончился 31 августа, а 1 сентября начался новый, нормальный.

— Амебка, скажи, чего требует фронт?

— Фронт? Снарядов.

— Ну ладно, а наши тимуровские бабушки и дедушки?

— Ухода.

— Правильно! А вожатая чего требует?

— Чтобы мы в госпиталь шли.

— Тоже верно. Ну, а мы с тобой чего требовать будем?

— Не знаю.

— И я не знаю, — вздохнула Нина, что с ней редко бывало.

Разговор этот происходил в тот день, когда вожатая сказала:

— Девочки, ведь в нашей бывшей школе теперь госпиталь. Давайте пойдем туда и сделаем все, что можем, чтобы раненые быстрее поправились, вернулись в строй.

Как решили, так и сделали. И вот они уже на пороге 138-й школы. Раздеваются, входят, останавливаются у дверей и растерянно думают: «И что мы тут можем сделать?»

А палаты хирургические, для тяжелораненых. Бинты окровавленные, дядьки обросшие смотрят. Кто стонет, кто в забытьи бредит. И воздух такой, что хоть ножом его режь. Духота. А им вдвойне жарко — стыд жжет. Вот стоят они, молодые, здоровые, а две старенькие нянечки носятся от одного раненого к другому да еще успевают им говорить что-то ласковое.

В эту минуту явился избавитель.

— Товарищи, — обратилась к раненым женщина-врач, — к нам пришли пионерки. Я надеюсь, что вы с ними подружитесь. А вы, девочки, пока познакомьтесь с нашими больными и выберите себе любого, с кем бы вы хотели дружить. Для начала напишите письма от имени тех, кто не может.

Нина забрела в палату, где лежали четверо. И у всех головы забинтованы. И даже глаза. Подошла она к первой койке, на стул робко присела. Одернула платье, представилась:

— Я пионерка… Иванова Нина.

— Очень приятно… — раздался густой мужской голос. — А я Николай Иванович Горовой. Давай познакомимся. — Он наугад протянул широкую, как лопата, пятерню. Утонула в ней узенькая ладошка. — У-y, какая же ты маленькая. Сколько тебе лет?

И начала Нина рассказывать. Кто у нее папа. Кто мама. А кто она — и без того ясно. Только одно утаила — что отличница. Да это неважно.

Потом майор Горовой о себе рассказывал. Вот было интересно! Ведь он летчик.

Когда Нина попрощалась («до завтра») и вышла в раздевалку, там ждала ее Лиля.

— У тебя кто, Своник? — побежала навстречу.

— Майор Горовой.

— Ай! — воскликнула Лилька. — А у меня лейтенант.

— Николай Иванович — летчик!

— А Витя пе…хотинец. Он говорит: «Пуля дура, а штык молодец».

— Как, как?

— Пулю-дуру, говорит, поймал. Я ничего не поняла, а только спрашивать неудобно.

В первый свой госпитальный день жались они по уголкам, робели. Но работа быстро нашла, закружила всех. Бинтов не хватало, и в госпитале нарезали полосы марли, а ребята сматывали их. Накрутят немного на карандаш, потом ладонь на ладонь, а в середине валик этот и катают бинты. Хоть и рыхлые получаются, зато всем хватает.

Полы мыли ребята, в тумбочках прибирали, слабых кормили, а когда начиналась бомбежка, подставляли плечо, в убежище помогали спускаться.

Раза два в неделю ребята давали концерт. Декламировали, пели. Популярней всех были «Синенький скромный платочек» и «Бьется в тесной печурке огонь». Сами они еще плохо понимали, почему эти песни больше всего нравятся раненым, но майор Горовой так объяснил Нине: «Потому что здесь о любви, а также о верности».

Не поверить такому человеку было нельзя. Но если признаться, самим артистам больше всего нравились собственные частушки. Пели их под гармошку, и главное было, чтоб в рифму да про победу. Ну, а все остальное тоже имелось:

Самолет летит

Да дома бомбит.

Бомбы носятся,

В землю просятся.

Давно ли пришли сюда, а теперь без госпиталя, без новых друзей и не мыслилась жизнь. Гордились ими, грустили, когда наступал час разлуки.

До горизонта и обратно

Весной сорок третьего года ребят приняли в комсомол.

— На огороды поедем, — сказала вожатая, — хоть голод кончился, но люди истощены, нужны овощи, витамины.

Ребята помнили деревенские огородики, а еще те лоскутные грядки, которые появились в первую блокадную весну.

С такими представлениями ребята и прибыли в совхоз «Ручьи». Каково же было их удивление, когда перед ними открылось необозримое голое поле.

— А где же огороды? — спросили они.

— Вот тут и будут, — ответила пожилая работница. — А пока что будем навоз таскать. По закону положено бы на лошадях, да их нет. Так что на себе возить будем.

Это понравилось.

— Мы Свона запряжем! — прыгала вокруг Нины Лилька.

— И Тюленя! И Кису!

Но возить — значило в ведрах таскать. Никогда не думали девочки, что это будет так трудно. Переменок здесь не было. Только одна, на обед, а так с утра и до самого вечера.

Поначалу казалось, что самое трудное — ведра таскать. Но потом, когда рассаду сажали — дистрофичные капустные листики, это было еще тяжелее. И, покончив с посадкой, решили, что самое трудное позади.

Но тогда началась прополка. Заросло все бурьяном — лебедой, сурепкой, крапивой — где, скажите, в тайге этой прячется хилый капустный заморыш? Или кудрявая травка — морковь? А крапива кусается, не привыкнешь.

Ну, учили их — руки поглубже запускать в землю, дергать крапиву за корень. Запускали. И дергали. А идти так, внаклонку, в пояснице сломавшись — до того места, где небо с землей сходится, до горизонта. И обратно.

Бывало, свалится кто-нибудь в межу, уснет как убитый. Да ненадолго — вскочит испуганно, глядит: далеко впереди спины склоненные. Догонять!

От весны до самого октября работали. Пять месяцев. И так — три года. Всего вкусили: и жары, и дождей, и грязи, и заморозков. Все болит, ломит, бывало, руки черные, исцарапанные. Но всегда рядом с девочками вожатая. Подойдет к полю, обернется, крикнет задорно:

— Девочки! Это же не сорняки, не колючки, это фрицы! Нападайте на них!

Когда в Выборгском райкоме партии вручали медали «За оборону Ленинграда», среди взрослых были и школьники. Те, кто трудом помогал выстоять городу. Вся «огородная бригада» была удостоена медалей. От имени ребят Нина прочла полюбившиеся ей стихи неведомого автора:

Мрак. Холод. Вражеская сталь —

Чем ни пытала нас блокада.

К победе нас зовет вперед

Знак непреклонности — медаль