Гагаи том 2 - Александр Кузьмич Чепижный

стоило большого труда понять состояние Дмитрия Саввича. Сколько лет работает с ним рядом! Малейшее движение души улавливает.

— Пытает-то вас. Да я его отошью, — заговорила она. — Вам после операции отдохнуть надобно. А тому баламуту все одно. Вон разгуливает во дворе. Позже придет, коли нужны.

— Нет, зачем же. Я сейчас... сейчас выйду.

— «А то глядите, мне с ним поладить...

— Нет-нет. Зачем человека зря гонять. И я пройдусь, подышу. Что-то давит грудь.

Апрельская свежесть взбодрила Дмитрия Саввича. Он кивнул Кондрату, с достоинством приподнявшему свой ветхий картузишко, проговорил:

— Весна... — Огляделся по сторонам, продекламировал с чувством:

Идет-гудёт Зеленый Шум.

Зеленый Шум, весенний шум!

— Стало быть, такая стихия природы, — многозначительно изрек Кондрат. И к Дмитрию Саввичу: — То я благодарствие тебе хочу сказать. Выручил мою старуху, ослабонил от тех клятых земляных работ, как хрицы на ров гоняли.

— Когда то было. — Дмитрий Саввич медленно двинулся по аллее больничного сада, приглашая пройтись Кондрата. — Да и не стоит благодарности.

— Не-е, не кажи. За Кондратом никогда не пропадет... То ж меня Маржел надоумил. Хай, мол, идет Ульяна до Дмитрия Саввича. До самога. А ты, значит, и прописал хворь, какую она вовсе и не знает за собой.

Дмитрий Саввич улыбнулся, повторил:

— Не стоит благодарности.

— А хрицы б унюхали?! Ого!.. «Не стоит». Очень даже стоит, поскольку смертельное это дело.

— Определенный риск, конечно, был, — согласился Дмитрий Саввич, вспомнив, как много выдавал справок о болезни. «Но ведь не затем же пришел Кондрат, чтобы высказать столь запоздалую благодарность», — подумал в следующее мгновение. И услышал:

— Выходит, хрицев не боялся. А чего ж ты, звиняй меня, старога, своих боишься?

Дмитрий Саввич внезапно остановился, будто с ходу уперся в невидимую преграду. Он понял, о чем говорит Кондрат, на что намекает. Лицо его болезненно передернулось. А Кондрат продолжал:

— Зараз у Марии был Сбежневой. В колхозе у нас ныне голодно. Вот я и за механика правлю, а натурплаты поки не видать. Урожай-то не сбирали! И Маркела нет. Сыны десь воюют — Санька, Зосим. С дочкой осталась. Ношу им часть сваво пенсионнога пайка. Потому как в лихолетье Маркел нас со старухой подкармливал. Не забуду я таго по гроб жизни. Да чтоб за Кондратом пропало!..

— Говорите, говорите, — глухо проронил Дмитрий Саввич, восприняв это, как упрек: в своих переживаниях и хлопотах совсем забыл о семье Маркела.

— Затем и пришел. — Кондрат решительно поддернул штаны. — Понравится тебе али нет, из песни слова не выкину, поскольку такая стихия во мне заложена. Толкуют, что Маркел разом з тобой в подпольщиках состоял. Токи ты на свободе, а Маркела кудысь запроторили.

— Что?! — Дмитрий Саввич побледнел, прислонился к дереву.

Кондрат испугался, как бы с доктором не приключился удар. Сам-то он не верит россказням, будто, спасая себя, Дмитрий Саввич «притопил» Маркела.

— Люди, они, Дмитрий Саввич, доискиваются, по-всякому судачат. Скоки голов, стоки умов. И кажному не станешь доказывать. Да я вовсе не про то. Чул — выгораживал ты Маркела, добрые слова казал, ездил по начальству...

Дмитрий Саввич все еще держался за спасительный ствол акации. Да-да, защищал он Маркела, говорил добрые слова. Только следственная комиссия не поверила.

— Что ж угомонился? — вклинился в его воспоминания голос Кондрата, — Неужто так настрахали?

Немало озадачив Кондрата, Дмитрий Саввич молча побрел прочь — опустив плечи, сгорбившись. Он уже не знал, как помочь Маркелу, Фросе... Смирился с положением «трофейного». Еще больше подкосило известие о гибели сына. Потом засосали служба, житейские заботы... Полгода прошло. «Ты на свободе, а Маркела...» — пронеслось в голове. «Люди доискиваются, по-всякому судачат...». Эти слова едва не сбили его с ног. Вот как!.. И что хуже всего — люди близки к истине. Пусть они не знают всего, но как бы там ни было, он не имел права оставлять товарища в беде. Его нынешняя пассивность равносильна предательству. С таким клеймом разве можно жить, работать, смотреть людям в глаза?..

* * *

Вновь отправляясь в Югово, Дмитрий Саввич не питал никаких иллюзий. Знал, что придется снова обращаться к Заболотному. Была лишь смутная надежда на то, что, может быть, на сей раз он выслушает до конца, проявит участие. Такие характеры иногда позволяют себе вдруг воспылать любовью к ближнему, сменить гнев на милость. А если нет... Во всяком случае он, Дмитрий Саввич, теперь не остановится ни перед чем. Он скажет все, что думает. Не поможет — тогда уже с полным правом поедет в Москву.

Накануне отъезда Дмитрий Саввич весь вечер провозился со Славиком. Подняли такой тарарам, что пришлось вмешаться Валентине Сафроновне. Однако они и ее втянули в игрище. «Ну-ну, хватит! — кричала на них. — Расходились, как не перед добром...» Уходя из дому, Дмитрий Саввич привлек ее к себе, влюбленным взглядом обсмотрел лицо, поцеловал. «Что это ты? — удивилась она. —  Прощаешься, словно бог весть на сколько уезжаешь». Он не хотел ее тревожить. Само собой получилось вот так. Перевел на другое: «Знаешь, Валюша, после возвращения будто впервые увидел тебя». — «Ну и что?» — «Да ничего особенного, — отшутился Дмитрий Саввич. — Просто обнаружил, что еще больше люблю...»

Теперь он сидел в приемной, ждал, когда подойдет его очередь. Нынче из-за двери кабинета Заболотного не доносились крики. Посетители выходили более или менее довольные. Дмитрий Саввич понемногу успокаивался, подумав, что и в самом деле попал на прием в добрый час. Слева от него шушукались двое. Дмитрий Саввич уловил: «Первый секретарь, говорят, вчера прибыл. Неботов...» Эта фамилия ничего не говорила Дмитрию Саввичу. Просто помнит: до войны первым секретарем был именно Неботов. Значит, возвратился... И сразу же Дмитрия Саввича охватило волнение. Ему пришло в голову, что надо немедленно отказаться от визита к Заболотному и попасть на прием к первому — свежему и, может статься, более объективному человеку. Однако он не успел прийти к окончательному решению — секретарша назвала его фамилию. Дмитрий Саввич перешагнул порог, остался один на один с Заболотным.

— А, это вы, — заговорил Заболотный, — Смотрю — знакомая фамилия. Дубров. Красивая фамилия. Да вот некрасиво как-то поступаете. Тот раз, помнится, хлопотали об освобождении подлеца-старосты. Сейчас вас не устраивают действия секретаря райкома. Ну садитесь, говорите, послушаю.

 — Извините меня... — Дмитрий Саввич помедлил, как человек перед броском в бурный поток. — Об Одинцове, если пожелаете, гоже поговорим. По я снова пришел просить о Сбежневе. Произошла вопиющая несправедливость. Арестовали ни в чем не повинного человека.

Заболотный нахмурился.