Путь Найденыша - Евгений Щепетнов

– Почему я не пью вино? – переспросил Нед. – Потому, что не нравится. Оно… горькое!

Некоторое время Дранкон сидел молча, глядя на Неда, его губы подергивались, как будто от холода, потом он не выдержал и начал хохотать так, что из слез потекли глаза:

– Горькое?! Ох, уморил… ну дает… я думал, шутит, а он и правда. Дитя дитем… Не обижайся, парень. Я же тебе по возрасту в отцы гожусь. Всякое видал, но такое… чистая душа, как же тебя к нам занесло? – грустно спросил он, закончив смеяться. – Не могу тебя понять. Более праведного человека, чем ты, встретить практически невозможно. И при этом – закрою глаза и вижу голову того парня. Ты убил его так, как будто прихлопнул муху. Без эмоций, без сожаления. Это был первый убитый тобой человек? – неожиданно спросил Дранкон, не ожидая ответа.

– Нет.

– Сколько?

– Десять. Они были плохими людьми. Пришли меня убить и убили моего друга. Я не хотел их убивать, они…

– Тихо, тихо! Все! Это в прошлом, не нагружай меня твоими проблемами. Я тебе не мать родная и не отец. Убил – значит, они заслужили. Зная тебя, уверен – ты и мухи просто так не убьешь. Все, парень, беги отсюда. Обедать иди в офицерскую столовую. Железо сдашь после обеда, все равно на складе сейчас никого нет – все разбежались жрать, проглоты проклятые. Ну что еще сказать – удачи, сержант! Служи. Уцелей…

В казарме никого не было, кроме дневального. Он с любопытством посмотрел на Неда, кивнув головой, само собой, весть о том, что солдата приказом полковника повысили до сержанта, разнеслась по всему корпусу как ураганным ветром.

Это был, конечно, исключительный случай. Обычно такие назначения происходили после военных действий, из тех солдат, что на самом деле проявили себя на войне, и не только индивидуальными действиями, но в основном в групповых военных стычках. Например – убили сержанта, и солдат (капрал) взял на себя командование ротой. А тут за что? Ну, подрался на поединке, да. Красиво оторвал голову противнику (зачем, спрашивается?!). И что, теперь всех поединщиков в офицеры? Эти мысли были написаны на лице дневального, а еще – он их думал.

Нед редко теперь включал сверхчувствительное восприятие, хотя и научился слегка приглушать фон общих мыслей, собираясь подслушать мысли определенного объекта. Ему стало просто неинтересно. Слушать друзей – так они что думают, то и говорят. Слушать солдат? Зачем? Узнавать о том, как они выпивали, как занимались кувырканием с грязной теткой? Какой в этом интерес? Нет – ну так-то познавательно, ага. Нед в отношении женщин был не слишком просвещен, и поначалу его очень интересовали и забавляли некоторые подробности физической любви между мужчинами и женщинами, описанные солдатами и представляемые ими в виде картинок. Но когда прослушиваешь это в сто тридцатый раз во всех подробностях – новизна теряется, и все это просто надоедает. Да и лишнее возбуждение ни к чему…

Нед был здоровым половозрелым парнем, неглупым и быстро схватывающим, что к чему. Он так же, как все юнцы этого возраста, хотел женщину, мечтал о женщине, женщины ему снились – манили, улыбались, сверкали своим гладким, привлекательным телом… Просыпаясь, он иногда обнаруживал, что получил разрядку во сне, и во время умывания, сторонясь товарищей, без стеснения обсуждавших процесс самоудовлетворения, уходил подальше в сторону и отмывался в душе, не желая выставлять напоказ свои проблемы и мечтания.

Честно сказать, в тот раз, когда друзья звали его к девке в «Красном жеребце», он пожалел, что отказался. Вначале пожалел. И его благовоспитанная речь по поводу луж была ничем иным, как страхом перед тем, что кто-то, например девушка, узнает, как он необразован и неумел.

Нед с досадой обнаружил в себе такое свойство – легкое тщеславие. Как это кто-то узнает, что он такой необразованный, неумелый, не знающий простых вещей? И это после того, как Нед стал известным всему корпусу как умелый боец?

После того как обнаружил в себе эту нехорошую черту, Нед стал решительно подавлять тщеславие и робость. Стесняется спросить? Берет и спрашивает. Не умеет? Подошел, спросил у того, кто умеет. Так было и на воинских упражнениях, так было и во время учебы чтению и письму.

Как ни странно, люди с удовольствием показывали и рассказывали Неду все, что он спрашивал. Приятно ведь осознать, что такой грозный боец, уважаемый Нед, чего-то не знает! Человек, у которого он спрашивал, как будто приподнимался на самим собой, возвышался в своих глазах, и ему было приятно. А раз ему стало приятно за счет Неда – значит, и Нед ассоциировался у него с удовольствием, с хорошим настроением. Потому у Неда были прекрасные отношения с большинством солдат из тех, с кем он общался.

Да, были исключения. Завистники, злопыхатели и кроме того – те, кого он заставлял соблюдать правила, нести службу. Тот же Дитас, которого Нед уложил в трактире, едва не убив. Уголовник обзавелся дружками, такими же, как он сам, в том числе и из других рот. Но Неда не трогал, не задевал, стараясь к нему даже не подходить, потому Нед не прощупывал его мысли. Да и зачем прощупывать? Живет себе и живет, и демон с ним. Дружить с ним Нед не собирался, так что… не наплевать ли?

Уложив вещи в мешок, Нед оглядел свою постель, ровно застеленную так, как учили. Тут он провел несколько месяцев, и надо признать, что это было лучшее время его жизни. Ему даже немного взгрустнулось – друзья остаются, а он уходит… Как он будет теперь дружить с Ойдаром и Арнотом? Не посмотрят ли парни на него, как на выскочку, как на того, с кем теперь нельзя общаться? Начальство, мол… Он лично не собирался прекращать дружбу, а вот как на все посмотрят они?

Вздохнув, взвалил два мешка – с броней и одеждой – на плечи и побрел на выход из казармы. У входа подхватил из пирамиды свое копье, отполированное ладонями до блеска за долгие месяцы тренировок, и направился к воинскому складу, находящемуся за штабом.

Здание арсенала, сложенное из крупных белых камней, нависало над штабом, как огромный десантный корабль нависал бы над рыбацкой лодчонкой. Да и немудрено быть таким большим: в складе хранилось все – от оружия и брони до шнурков и пуговиц. Все, что нужно солдату, для того чтобы весело положить свою голову на алтарь государственной власти и уйти в могилу, восхваляя щедрость короля.

С обратной стороны здания вещевого склада стояли продовольственные склады, до половины углубленные в землю и заполненные мешками с крупами, сушеным мясом, солониной, в общем, всем, что долго хранится и что можно съесть здесь и взять с собой в командировку. Эти продукты, возможно, были не очень вкусны, но зато питательны, а еще – долго хранились даже в условиях сырого морского климата, например – на судах.

Полковник Хеверад строго следил за сохранностью содержимого складов и некогда приказал завести кошек для войны с крысами, коих ненавидел всеми фибрами своей души – крыс настоящих и крыс канцелярских. Вторых он истребить не мог при всем своем желании, а для первых заказал подарок – кошек-крысоловов, некогда разводимых в Исфире.

Война войной, а товарооборот между государствами происходил исправно, без задержек, и скоро на складах воцарились полосатые здоровенные кошаки, безжалостно расправляющиеся с хвостатыми террористами. После этого солдаты перестали находить к котлетах крысиные хвосты и в каше мышиное дерьмо.

Кошки размножились и частенько ходили по плацу даже во время строевых занятий, недовольно поглядывая на топающих людей, почему-то не понимавших, что сейчас время кошачьей прогулки, и нарушавших их покой.

Эти полосатые разбойники стали с некоторых пор таким же символом корпуса морской пехоты, как высокие фуражки с тремя блестящими буквами КМП. Кошек не трогали, не обижали, а солдаты еще и подкармливали, таская зажравшимся котам кусочки, оставшиеся с обеда. Полковник одно время даже запретил кормить котов – под страхом репрессий, боясь, что перестанут ловить крыс. Но они все равно ловили, оставляя трупы мерзких тварей под дверями штаба, как будто зная, кому обязаны своим существованием. Запрет был снят.

Кошки служили чем-то вроде отдушины для черствых солдатских душ, не имеющих ни семьи, ни нормальной жизни, а в будущем – никакой жизни вообще.

– А-а-а! Новообретенный сержант! – лениво протянул дежурный кладовщик, лежа на скамейке у входа и почесывая пузо через расстегнутый мундир. – У меня вообще-то обед! Приходи через часок – все приму, все выдам. Ты же в обед не маршируешь? Вот и я тоже – не работаю, когда обед. Иди, сержант, иди отсюда!

– Ну хоть прими, что ли? – возмутился Нед. – Я что, с мешками таскаться буду?

– А чего ты думал, когда шел сюда? Что, нельзя было после обеда прийти? А теперь стоишь тут и мозги крутишь! Вали, вали отсюда! Мне все равно, сержант ты или… В общем – закрыта лавка!

Кладовщик, кряхтя, встал со скамьи и начал демонстративно закрывать ворота, не обращая внимания на Неда.