Разговоры о (не)серьезном - Юлия Поселеннова

class="p1">И она снова повесила трубку.

Я сидел еще минут 5, глядя на мобильник, будто он вдруг заговорит со мной и объяснит, какого черта я все это сделал. Но мобильник только издавал короткие гудки…

«Что ж, пора переходить на кофе» — подумал я.

В огромной голубой чашке сидела моя бывшая девушка. Ее колени, грудь и плечи, а так же голова выглядывали из зеленоватого оолонга, она смеялась и плескалась в ароматном вареве. «Я все еще пью твой чай»— прошептала она голосом Хильды и вот уже она купается в ласковом мареве, держа в тонких пальцах ароматизированную сигарету. «Ты выйдешь сегодня на работу» — консервным голосом моего начальника спросила она.

— У меня выходной! — заорал я на девчонку и проснулся с трубкой у уха.

— И не за чем так орать, не можешь, выходи завтра. — сказала трубка и повесилась. Гудки.

Я пошел на кухню, чтобы осознать произошедшее и заварил себе натурального кофе без сахара. Я сегодня все же выходной, несмотря на то, что начальник — консерватор и самодур, у меня сегодня свидание с 15-летней девчонкой на другом конце города. На этом мозг отказался воспринимать реальность, и пришлось допить кофе, чтобы вернуться к ней.

Свидание в 18–00, до этого времени можно заняться домашними делами, которые раньше выполняла бывшая девушка. Завтра на работу, а у меня ни одной чистой рубашки, а брючина порвана по шву. Не в джинсы же влезать. Я и не заметил, как на часах вырисовалось 17–25. Пора было собираться. Я залез в кухонный шкаф и достал оттуда любимый чай. Надо же хоть какую-то радость получить от встречи с соплячкой. Выпью чашку чая.

«Целует, будто наказывает» — хрипел в ушах Шклярский, трамвай хрипел колесами в тембр. «Не придуман еще мой мир» — шептал я одними губами, дабы не пугать пожилую даму, примостившуюся рядом со мной и пахнущую старостью и кошками — «Нет закона пока». «Будто я египтянин» — промолвил я тихонько и вышел на нужной остановке.

Хильда встретила меня в сногсшибательном платье и при макияже, напомнив мне Одри Хепберн. От вчерашней девчонки только голос и сигарета в руках, еще больше дополняющая образ.

— Я принес чаю. — растерялся я.

— Проходи на кухню — будничным голосом бросила Хильда и потушила сигарету.

На кухне стояли две чашки и чайник в японском стиле. А на стене висела та самая картина, что красовалась на визитке. Но это не Босх. Да и видно, что написана недавно.

— Я ее написала 5 лет назад, когда начала собирать вздохи. — девчонка бесцеремонно села, закинув тонкие ноги друг на друга. — Давай свой чай.

Я тупо смотрел на нее, завороженный невероятным зрелищем: на ее ногах красовались тапочки с меховыми шариками, как в 60-е, и она была похожа на зависшего вниз головой удава, с раскрытой пастью, в которой бьются два маленьких кролика. Я почувствовал себя третьей жертвой. Я даже начал раскачиваться на стуле, как аутист, но тут Хильда встала и, схватив своей маленькой ручкой огромный железный чайник, поставила его на плиту.

— Мои родители в молодости пересмотрели немецких порнофильмов, вот и назвали меня так странно — отправила она в пустоту еще одну фразу, которую я слышал как сквозь сон. Ее тело продолжало двигаться подобно змее, зависшей на ветке в тропических джунглях, а заячьи хвостики на ее тапочках выплясывали одним им известный танец, покоряясь змеиной магии. Я поймал себя на мысли, что хочу ее…

Я вскочил и прыгнул к раковине, подставив руки под ледяную струю. Змейка шевельнула хвостом, уселась на стул и стала распаковывать чай.

— Что ты от меня хочешь? — со странной мукой в голосе, неожиданно спросил я.

— Попить с тобой чаю. — просто ответила она.

Я сел на место, отряхая замерзшие руки. Удивительно, как может преобразить девушку платье. Вчера это было нечто между девчонкой-неудачницей и мальчишкой, а сегодня фея. Стройный стан гибко колышется на стуле, в такт колышутся маленькие груди удивительной формы спелых миниатюрных яблочек, тонкая длинная шея управляет, словно волшебная палочка, элегантной головкой, с тонким, как змеиное жало, профилем…

— Тебе не кажется, что у твоего чая кончился срок годности. Он так воняет. — вдруг сказала нимфа.

— Это пуэр. Он должен так пахнуть. Между прочим, самый крутой чай. — Обиделся я, но магия еще не отпустила.

— Вот и пей сам свой крутой чай, а я заварю себе зеленый с гибискусом.

— Может, ты будешь сама пить свой чай, а я пойду. — Наконец сбросил я марево ее нового образа.

— Нет, я еще не рассказала тебе свою историю, а я чувствую, что это важно. Я не зря вчера встретила тебя.

Она снова села в ту же позу, перебирая кончики платья змейками пальцев с острыми красными коготками. И я снова впал в гипнотический транс.

«Все началось, когда мне исполнилось 10 лет» — начала она, словно полоз разворачиваясь вставая со стула и выключила огромный железный чайник. Но, несмотря на свою хрупкость, она справилась с ним так же легко, как перебирала кончики платья. Чай заваривался в японских кружках. Было тихо, лишь шелестел вентилятор. Она закурила.

«Я всегда мало общалась со сверстниками. Мне был интересен свой собственный мир, который я создавала из пластилина. Я могла часами вылепливать фигурки людей, которые злятся, смеются, ненавидят, веселятся, умирают. Смерть я видела часто, когда мама брала меня с собой, ничуть не щадя мои детские чувства. Она говорила — привыкай, так же умер твой отец. Однажды одна старая женщина подозвала меня к себе. У нее была вскрыта брюшная полость и из нее торчали бесконечные трубки. Сама она больше походила на восковую куклу, утыканный гигантскими иголками. Она попросила взять пузырек, дохнула туда и умерла. Я не знала, что с ним делать, а мама сказала, чтобы я сохранила его. Я поставила пузырек рядом с кроватью, и мне приснилось, что я выпускаю вздох на странную картину. Утром я ее нарисовала и выпустила вздох. Так я стала собирать последние вздохи, а мама сделала мне визитки. Моя картина живая, они живут собственной жизнью, и я каждый раз добавляю в нее новые мазки. Один мужчина с трубкой в горле сказал, что когда я смогу начать свою собственную жизнь, картина исчезнет. Это был тот самый вздох, который ты услышал вчера. Вон он, в лилово-желтых тонах». Она махнула рукой в сторону картины.

«Ну бред же» — думал я все это время, прихлебывая свой пуэр и раскачиваясь в такт змеиной головке и улетая куда-то в