Дикие карты - Джордж Мартин

Карьера Ким пошла в гору, я почти не видел ее. В конце концов нанятый ею детектив снял меня в постели с косметичкой, которая приходила к ней каждое утро накладывать макияж, и Ким получила дом на Саммит-Драйв вместе с горничными, садовником, шоферами и львиной долей моих денег, а я очутился в маленьком пляжном домике в Малибу с «ягуаром» в гараже. Иногда мои пьянки затягивались на неделю.

После этого было еще два брака, самый долгий из которых продержался восемь месяцев. Они стоили мне остатка моих денег. «Метро» выкинула меня, и я стал работать на «Уорнер». Каждый новый фильм получался еще хуже предыдущего. Я участвовал в шести вестернах, похожих друг на друга как две капли воды.

В конце концов мне пришлось взглянуть правде в глаза. Моя киношная карьера осталась позади, а я сам остался без гроша. Я отправился на Эн-би-си с идеей телевизионного сериала.

«Тарзан — повелитель обезьян» шел четыре года. Я был его исполнительным продюсером и одновременно играл вторую роль после шимпанзе. Я был первым и единственным белокурым Тарзаном. У нас был неплохой рейтинг, и сериал возродил меня к жизни.

После этого я занимался всем тем, чем обычно занимается каждый бывший голливудский актер, в частности решил попробовать себя в недвижимости. Для начала продавал дома в Калифорнии, а потом открыл собственную компанию и стал строить жилье и торговые центры. Я всегда использовал чужие деньги — снова стать банкротом мне не хотелось. В половине маленьких городков Среднего Запада торговые центры построены мной.

Мне удалось сколотить себе состояние. Даже после того, как нужда в деньгах отпала, я не отошел от дел. Все равно больше заниматься было нечем.

Когда Никсон победил на президентских выборах, мне стало совсем худо. Как люди могут доверять этому человеку?

После того как мистер Холмс вышел из тюрьмы, он устроился на работу в «Нью рипаблик», редактором. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году он умер от рака легких. Семейные деньги унаследовала его дочь. Думаю, в ее шкафах до сих пор висит мое барахло.

Две недели спустя после того, как Эрл улетел из страны, Поль Робсон и Дюбуа вступили в коммунистическую партию США. Они получили партийные билеты на открытой церемонии на Герольд-сквер, заявив, что стали коммунистами в знак протеста против недостойного обращения с Эрлом.

После этого в зале заседаний КРААД побывало немало черных. Вызвали даже Джеки Робинсона, который стал добровольным свидетелем. В отличие от белых свидетелей, черных никогда не просили назвать какие-либо имена: Комитет не хотел создавать новых черных мучеников. Вместо этого от свидетелей требовали отречься от взглядов Сэндерсона, Робсона и Дюбуа. Большинство повиновалось.

Все пятидесятые и большую часть шестидесятых я старался не упускать из виду Эрла, хотя это и было нелегко. Он тихо жил с Леной Гольдони в Париже и Риме. Она была очень известной актрисой и вела активную политическую деятельность, но Эрла видели с ней очень редко. Не думаю, чтобы он скрывался, просто старался лишний раз не светиться — это не одно и то же.

Хотя кое-какие слухи все же ходили. Якобы его видели в Африке во время многочисленных тамошних войн за независимость. Якобы он сражался в Алжире против французов и Тайной армии[51]. Когда его об этом спрашивали, он ничего не подтверждал и не отрицал. Его обхаживали разнообразные личности и организации левого толка, но он редко публично принимал на себя какие-либо обязательства. Думаю, он, как и я, не хотел, чтобы его снова использовали. Однако мне кажется, что в то же время он боялся нанести им вред, связавшись с ними.

В конце концов власть террора закончилась, в точности как Эрл и предсказывал. Пока я качался на лианах в гриме Тарзана, Джон и Роберт Кеннеди одним махом уничтожили черный лист, демонстративно пройдя мимо пикета Американского легиона на премьеру «Спартака», сценарий которого написал один из «голливудской десятки».

Тузы начали потихоньку выходить из подполья и участвовать в общественной жизни. Но теперь они носили маски и пользовались вымышленными именами, в точности как в комиксах, которые я читал на воине и считал полной глупостью. Теперь это была не глупость. Парни не хотели рисковать, потому что в один прекрасный день страх мог вернуться.

А я на все вопросы холодно отвечал:

— Я отказываюсь это обсуждать.

То была моя личная Пятая поправка.

В шестидесятые, когда движение за гражданские права начало набирать обороты по всей стране, Эрл приехал в Торонто и обосновался на границе. Он встречался с чернокожими лидерами и журналистами и говорил исключительно о гражданских правах. Но к тому времени Сэндерсон уже успел выпасть из обоймы. Новое поколение чернокожих лидеров взывало к его памяти и цитировало его речи, а «Пантеры»[52], подражая ему, носили кожаные куртки, ботинки и береты, но факт его существования — существования человека из плоти и крови, а не символа — был несколько неуютным. Движение предпочло бы мертвого мученика, чей образ можно было бы использовать как угодно, их не устраивал живой и пылкий человек, который всегда высказывал свое мнение громко и недвусмысленно.

Возможно, Эрл догадался об этом, когда его попросили переехать на юг. Иммиграционная служба, возможно, даже позволила бы это. Но он слишком долго колебался, а потом Никсон стал президентом. Эрл ни за что не стал бы жить в стране, которой правил бывший член КРААД.

К началу семидесятых Эрл прочно обосновался в парижских апартаментах Лены. Эмигранты-пантеровцы, вроде Кливера[53], пытались заручиться его поддержкой, но у них ничего не вышло.

В семьдесят пятом Лена погибла в железнодорожной катастрофе. Все свои деньги она оставила Эрлу.

Время от времени он давал интервью. Я разыскивал их и прочитывал от начала до конца. Если верить одному из интервьюеров, в числе прочих условий интервью был запрет задавать вопросы обо мне. Возможно, Сэндерсон хотел, чтобы некоторые воспоминания умерли своей смертью. Мне хотелось поблагодарить его за это.

Существует одна история, почти легенда, которую передают из уст в уста те, кто в шестьдесят пятом участвовал в марше из Сельмы в Монтгомери[54] за избирательные права. Якобы когда копы набросились на них со слезоточивым газом, резиновыми дубинками и собаками и участники марша начали падать, некоторые из них, как они клянутся, посмотрели на небо и увидели летящего по воздуху человека — черную фигуру в летной куртке и шлеме. Тот человек просто парил в воздухе, а потом исчез — так ничего и не сделал, не смог решить, поможет ли он демонстрантам, если пустит в ход свои способности, или лишь ухудшит их участь. Магия не вернулась даже в такой решительный момент, и после этого в его жизни больше не было ничего, кроме кресла в кафе, трубки, утренней газеты и кровоизлияния в мозг.

* * *

Время от времени я задумываюсь — может быть, все уже кончилось, люди по-настоящему забыли обо всем? Но тузы — часть сегодняшней жизни, часть прошлого, и весь мир вырос на истории «Четырех тузов». К тому же каждая собака знает Туза-Иуду и как он выглядит.

В один из моих периодов оптимизма дела привели меня в Нью-Йорк. Я отправился в «Козырные тузы», ресторан в Эмпайр стейт билдинг, где прожигает жизнь новое поколение тузов. У двери меня встретил туз, некогда носивший кличку Фэтмен, пока правда о его истинном имени не всплыла наружу, и я мгновенно понял — он узнал меня, а я делаю большую ошибку.

Он был со мной достаточно любезен, врать не стану, но его улыбка явно стоила ему немалых усилий. Меня посадили в самый дальний и темный угол, вдали от любопытных взглядов. Я заказал выпивку и жаркое из лососины. Когда мне принесли еду, вокруг рыбы был выложен аккуратненький кружок из десятицентовиков. Я пересчитал их — ровно тридцать.

Я поднялся и ушел, чувствуя, как Хирам сверлит взглядом мою спину. Но ни разу не обернулся.

Я не мог его винить.

* * *

Когда я играл Тарзана, меня называли хорошо сохранившимся. Потом, когда я продавал недвижимость и занимался строительством, все наперебой твердили, что работа идет мне на пользу. Я прямо помолодел с тех пор, как стал ею заниматься.

Когда я смотрю в зеркало, то вижу того же паренька, который спешил по Нью-йоркским улицам на прослушивания. Время не добавило мне ни единой морщинки, ни капли не изменило меня физически. Сейчас мне пятьдесят пять, а выгляжу я на двадцать два. Возможно, старость никогда не придет ко мне.

Я все еще чувствую себя крысой и, возможно, навсегда останусь Тузом-Иудой.

Но я поступил так, как приказала мне моя страна.

Иногда я задумываюсь — а не стать ли мне снова тузом? Надену маску и костюм, чтобы никто не мог меня узнать. Назовусь Мистером Мышцей, или Пляжным Мальчиком, или Белокурым Великаном — или еще как-нибудь. Пойду и спасу мир — или хотя бы крошечную его часть.