Тамо далеко (1941) (СИ) - Соболев Николай Д. Н. Замполит

Поначалу Иво больше обсуждал маршрут с улыбчивым парнем, старшим над двадцатью партизанами охраны, но через час после выезда оказался рядом со мной и принялся задавать вопросы.

Сначало прямо по анкете — кто, откуда, родители, где жил, где учился, а как услышал про кадетский корпус, попросил подробностей. Ну я и выдал все, что помнил, не слишком уклоняясь от правды, но добавляя труднопроверяемые детали. Могла, например, в библиотеке корпуса быть книжка «Характер операций современных армий»? Или книжка с описанием штурмовых групп первой мировой? Да запросто, но не факт, что их читали. Худо-бедно объяснил, откуда у меня нетривиальные военные знания.

Дорога от самой Лесковицы вела все больше под уклон, наши лошади двигались скорым шагом, А Иво не торопился окончить разговор, прощупывал и у меня нарастало чувство, что я ему нужен, только пока не понимал зачем.

— Ну вот скажи, ты же почти военный, долго нем воевать?

— Долго, года три-четыре.

Дернулся Иво, даже стремена стукнулись, но подбрал поводья и отодвинулся. Вряд ли он, как Лука, надеялся на всеобщее восстание пролетариата, но такого срока точно не ожидал.

— Почему столько?

— Так вся Европа под Гитлером и на него работает.

— Англия же осталась?

— А что Англия? Это остров, а Германия — сухопутная держава, ее на земле бить надо.

Замолчали, наверняка думая одну мысль — некому сейчас Рейху морду набок сворачивать, кроме Советского Союза, а там сейчас ой как хреново.

— Русские выстоят? — не удержался от животрепещущего вопроса Иво.

— Обязательно. Думаю, уже зимой побьют немцев.

— И погонят назад?

Надежду пришлось обломать. Изложил краткую историю Второй мировой, естественно, в виде прогноза, с упором на экономический анализ. Дескать, пока СССР эвакуированную промышленность раскочегарит, пока Америка с поставками развернется, немцы и до Волги дойти смогут. И придется все долго и трудно отбивать обратно, никак меньше трех лет не получится. Дай бог, чтобы англичане в Африке удержались, тогда есть шанс что через год-два они высадятся либо здесь, на Балканах, либо в Италии.

Иво переспрашивал, уточнял, а я каждый раз зависал все дольше и дольше, чтобы лишнего не ляпнуть. Хорошо хоть СССР на пару с англичанами только что занял Иран — я привел это как создание транспортного коридора и доказательство включения в программу ленд-лиза.

— Слушай, — малость притормозил Иво, — а почему ты с нами, с коммунистами? Случайно вышло?

Ну вот.

— Я против фашистов. Навидался, что усташи творили…

Марко, следовавший чуть позади нас, при этих словах дал шенкелей и рысью отъехал к головному дозору, мало приятного такое вспоминать. А Иво насторожился — ну да, он же хорват. Выдал ему мои воззрения на расовую теорию: если считать себя лучше других, то остальные автоматически встают на ступеньку ниже и значит, с ними можно поступать хуже, чем со своими. И все, стопор снят, дальше только под горочку, имея в финале «окончательное решение». Причем не важно, по какому вопросу — национальному или классовому, уклон все в ту же сторону. Правда, про последнее я умолчал, рано еще таким пугать, сейчас фашистов надо бить.

За разговорами проехали Сушице, Ровне, каждый раз после тщательного осмотра дозорами — если где и были недичевские жандармы, так попрятались. А после поворота на Станину Реку смотрю — Марко совсем грустный, так я голову и ломал до Пецка, где встали на обед и где удалось краем глаза залезть в карту у Иво. Елки-палки, так Марко надеялся, что мы через Каменицу поедем, где Живка! Но в Пецке у нас нашлось куда более важное дело — Лука еле слез с седла. И как он не поворачивался к лесу задом, а к нам передом, улыбчивый начальник охраны заметил кровяное пятно на штанах и погнал нашего идейного друга на перевязку под шуточки остальных.

Но Лука все вытерпел, штаны подтянул и твердо заявил, что поедет с нами дальше, несмотря на возможность остаться в Пецке и присоединиться на обратном пути. Прямо молодец — упорный, поставил цель и к ней, невзирая на препятствия! Лишь бы на пользу делу.

Похлебали наваристой чорбы, выехали на дорогу, но только я хотел по-кавалерийски подремать после еды в седле, как снова за меня взялся неугомонный Иво. И мне это нравилось — въедливый, даже настырный, причем въедливый и настырный по делу. Весь небольшой отряд проверил, расспросил, убедился, что все по уму, да и слушаются его не только потому, что он из Главного штаба — видно, что партизаны его уважают. По всем приметам, хороший организатор, а вот вояка из него не очень, его оружие — бумага и карандаш.

— Скажи, Владо, а почему ты не с равногорцами? С фашистами можно воевать и в четниках?

Ну что же, пришло время удивлять.

— Ваша же теория, марксизм которая, — прищурил я глаз на Иво, — построена на классовой борьбе. Так четники классово ближе к капиталистам, чем к вам.

— Ого, откуда такие знания?

— Да так, почитывал понемногу…

— Неужели в корпусе?

Я засмеялся:

— Скажешь тоже! За такое месяцем карцера не отделаешься!

— А где тогда?

— Так, — я неопределенно покрутил кистью, — были знакомые в городе.

И вернул разговор обратно, чтобы не началось выяснение знакомых поименно:

— А фашизм или национал-социализм как раз диктатура именно капиталистов…

— Верно…

— То есть ваша же теория говорит, что от четников до коммунистов куда дальше, чем от четников до королевского правительства и даже до гитлеровцев. Так что антифашисты из них так себе, легко могут продаться.

Иво помолчал, разглядывая меня из-под надвинутой на правую бровь пилотки со звездой и спросил прямо:

— Получается, ты коммунист?

— С чего вдруг? Мой отец — белогвардеец, семья дворянская…

— Товарищ Ленин тоже из дворян.

— Нет, мне у вас методы не нравятся. Сперва революцию сделали, потом тех, кто делал, расстреляли.

— Значит, мы плохие? — набычился Иво. — И ты все-таки с нами?

— Политика, как говорил один знакомый родителей, это не выбор между плохим и хорошим, это выбор между плохим и очень плохим. Остальные еще хуже, а вы можете стать лучше.

Только вот кругом кровавая бойня и вряд ли у коммунистов прямо сейчас получится стать гуманнее, но выбора у меня как не было, так и нет.

Но до смягчения методов коммунистам как до Берлина раком, нынешняя кровавая драка на полмира никак этому не способствует. Сейчас рулят твердокаменные догматики, готовые за идею идти на смерть и требующие этого же от остальных, иначе никак. И что характерно, после войны все пойдет тем же путем.

Но тут настала очередь Иво удивлять:

— А знаешь, это даже хорошо, что ты не коммунист.

Я повернулся в седле, ожидая продолжения и не ошибся.

— Давно думаю над созданием организации молодежи, объединить всех, кто борется против фашизма, — пристально глядел на меня Иво.

— Всех-всех?

— Да, и наших, и четников, и кто не определился тоже.

Ну да, а руководящая и направляющая роль партии никуда не денется. Но сейчас это, пожалуй, благо — чем сильнее объединение, тем больнее немцам. И если я правильно все понял, то Иво хочет из меня сделать эдакую витрину — смотрите, люди, с нами даже дворяне, да к тому же с белогвардейскими корнями! Вот не было печали, эдак он на всю страну прославит, а зачем мне такое счастье? Вон, у него самого руки совсем не рабочие, больше привычные к блокноту с карандашом, чем к серпу с молотом. Нет, мне высовываться совсем некстати, тем более тут после войны Тито начнет сталинских шпионов ловить и русских высылать.

Крупань, куда мы добрались к вечеру — центр местной горной промышленности. Сербия, оказывается, давала до сорока процентов европейской выработки сурьмы, и в городе имелся завод по выплавке, где также получали свинец из добываемой в округе руды. После таких сведений я ожидал увидеть, наконец, индустриальный центр, полный сербских шахтеров и рабочих, но увидел обычный городок, почти деревню, тысячи на три-четыре жителей.