Сто одна причина моей ненависти - Рина Осинкина

плечом и отцепляя своей рукой Галкину руку.

– Так. Значит, родители живы, – начала успокаиваться Галина. – Просто этот подонок тебя выгнал. Или побил? Где он? Я с ним разберусь. Без помощников. У меня еще два пациента на сегодня, а потом разберусь. И почему я была такой дурой и не прикончила его полтора года назад?

– Потому что за это тюрьма, – оборвала ее кипение в адрес, надо полагать, милейшего Чеслава Людмила и добавила: – Не переживай, Гал, я разобралась сама. Штангу не забросила? Сколько тягаешь?

Она уважительно провела кончиками пальцев по литым бицепсам сестры. Хотя не в бицепсах дело. Когда они учились в школе – Людка во втором, а Галка в седьмом, – отсутствие бицепсов не помешало старшей отмутузить нескольких мальчишек-шестиклассников, которые повадились вымогать деньги у младшей, а второклассники и третьеклассники, специализирующиеся на подножках и тычках, Людку Миколину вообще обходили по большой дуге, вежливо здороваясь.

Людка никогда рохлей не была и со временем тоже научилась бесстрашно отвешивать тумаки – главное, чтобы бесстрашно отвешивать, не думая о последствиях, – однако силовые приемы не были ее коньком. В школе не были и сейчас не являются. Она предпочитала действовать иначе – по-женски, но без истерики, отчего выходило значительно больнее.

С чувством легкого конфуза – совершенно для данных обстоятельств неуместного, но, впрочем, содержащего изрядную примесь самодовольства – ей припомнились костюмы от Бриони, принадлежавшие некогда Чеславику и обратившиеся в широкополосную лапшу, а также уродливая сквозная дыра в крыше «Ниссана», предмете особой гордости бывшего, оставленная пивной бутылкой, сброшенной с высоты двенадцатого этажа и наполненной… впрочем, какая разница – чем. Жидкостью бутылка была наполнена, для утяжеления и окончательного эффекта.

– Три захода по двадцать, – ответила Галка.

– Круто! А блины какие?

– Ну, какие, какие… Обычные блины… Десятикилограммовые. Сейчас спросишь, сколько навешиваю?

– Сколько навешиваешь?

Галка хмыкнула:

– Немного. К стольнику только подползаю. Но подонку слащавому рыло начищу легко. С превеликим удовольствием. Потому что если бы ты разобралась сама – как заявляешь, то не прибежала бы ко мне в таком виде. Вообще не прибежала бы.

– Потому что дура? – грустно улыбнувшись, спросила Людмила.

– Нет. Потому что я дура. Я старшая, я должна была это все перетерпеть, а не доводить ситуацию до беды. А это беда настоящая – все, что между нами произошло.

– Что перетерпеть, Галя? О чем ты?!

Галина прошла к банкетке – в комнате было мало мебели, только шкаф для одежды, стол, несколько стульев и банкетка. На столе – чайник, в углу – микроволновка прямо на холодильнике. Такая вот бытовка для ВИП-персонала ВИП-клиники. Ну и зеркало на створке шкафа.

Галка села. Сняла с головы шапочку, кинула на стоящий рядом стул. Людмила пристроилась рядом. На краешек пристроилась, даже как-то боком. Несмело толкнула сестру локтем в плечо. Говори, мол, объясняй.

Старшая, угнувшись к коленям и туго помассировав ладонями глаза, лоб, щеки, и растопыренными пятернями проведя с силой по волосам со лба к затылку, и круговым движением растерев зачем-то уши, наконец произнесла:

– Понимаешь, Милок… Я не сумела себя заставить на все это смотреть. Как ты рядом с этим лживым фазаном будешь в фате. Как подпись поставишь под согласием на слепоту и унижение. А фазан будет самодовольно лыбиться. Но никто этой ухмылки замечать не будет, никто. Ни родители, ни ты сама. Все будут видеть только то, что он решит показать. Преданность и обожание. Скотина.

Галка тяжко выдохнула и продолжила:

– Поэтому на вашей свадьбе нас с Трофимовым не было.

– А до того я тебе предъявила какие-то дикие обвинения, – виновато добавила Люда.

– Да, еще и это. Но мне нужно было все перетерпеть. Нельзя обрывать такие нити, нельзя, это преступно! И очень, очень глупо.

Люда тихонько сползла с банкетки и села на корточки рядом с Галкиными коленками. И взяла в свои ладони ее руки, стиснула. И заглянула в глаза сестры снизу вверх. И сказала просительно:

– Галчон, прости меня. Прости. Без тебя я больше не хочу. И не могу. И не буду.

Галка тоже сползла вслед за Людой и тоже присела на корточки, но лишь затем, чтобы, взяв младшую за плечи, заставить подняться. А потом они обнялись.

– Хорошо, что я без макияжа, – прогундосила в Людкино плечо Галка.

– В точку, – ответила, прерывисто вздохнув, Люда и крепче прижалась к сестриной груди. – А про Чеслава ты была права.

– Подождешь, пока я закончу? Правда, ждать больше часа придется, наверное. Но тут ведь уютно, да? А потом я позвоню Саше и скажу, что задержусь. Он не обидится, когда узнает почему. Мы с тобой закатимся в хорошую кафешку, наберем вкусной еды, а потом будем говорить. Много говорить, так ведь, Милочек?

– Галка, – виновато-испуганным тоном проговорила Люда, слегка отстранившись, чтобы заглянуть сестре в глаза, – Галка, милая, не сейчас, не сегодня! Мне ведь помощь твоя нужна. Срочно! Мне ведь, кроме тебя, и обратиться не к кому!

С внезапным недоумением, в котором проскользнула горечь, Галина посмотрела на сестру:

– И только поэтому ты здесь?

– А что в этом плохого?! – с болью и вызовом воскликнула Людмила.

– Что плохого? – с тем же недоумением, но уже не с горечью, а с холодной язвительностью переспросила Галина.

Так, по крайней мере, послышалось Людке – именно с холодной язвительностью переспросила. И она выкрикнула в лицо сестре:

– Именно! Что плохого в том, что, кроме тебя, у меня никого больше нет? Хотя ты права. Это скверно. Это очень скверно.

Людкин голос сполз до шепота и предательски задрожал.

Галина вдруг очнулась. Она торопливо заговорила:

– Милочек, опять мой косяк, забудь поскорее! Ну что за натура у меня такая… Из всех объяснений самое поганое выбираю, а если такого нет, то придумываю. Ну, ты как, забудешь? Косяк-то мой простишь, забудешь, а, Милочек?

И зачем она причитала? Если бы не причитала, то не разрыдалась бы Людмила в голос, устав держать нервы в ежовых рукавицах, устав от непосильной ноши одиночки, взваленной исключительно по презрению ко всему и ко вся, от тревоги за Серегу и за Клашку с Анисьей, а еще от того, что зачем-то приняла на себя их – чужие! – проблемы, и теперь никак не может их с себя скинуть, и решить их тоже как-то не очень получается.

Галина поспешно усадила сестру на банкетку, обняла крепкими теплыми мягкими руками, прижала к себе, принялась покачивать, как маленькую. Прошептала в ухо успокаивающе: «Мы справимся». «Угу», – шмыгнула носом Людмила.

– Меня пациент заждался, бежать пора, – досадливо сказала Галка. – Во что бы ты ни вляпалась, можешь на меня рассчитывать. Разгребем. Посиди тут пока.