Лето в Михалувке и Вильгельмувке - Корчак Януш

Бочкевич, ложась спать, каждый вечер задает один и тот же вопрос:

— Господин воспитатель, вы, конечно, скажете, что я ужасный зануда и что вы меня уже терпеть не можете, но как вы считаете: получу ли я завтра письмо?

— Пять писем получишь, только ложись скорее.

— Вы так говорите, только чтобы от меня отвязаться, — продолжает Бочан, взбивая уже в десятый раз подушку и расправляя какую-то складку на простыне.

Пока какой-то мальчик не крикнет ему:

— Бочан, ты ляжешь или нет? Из-за тебя господин воспитатель не может начать сказку!

И каждый раз во время написания писем кто-нибудь обязательно прольет чернила. На второй неделе чернила пролил Баласиньский, тот самый, который первым бросился в атаку.

Глава двадцатая

На поляне. — Лапта, змей и шашки. — Сказки о драконе.

Между колонистским леском и большим лесом есть поляна. Если погода не очень хорошая или нет времени на прогулку вглубь леса, мальчики идут на поляну, и каждый делает, что хочет.

Некоторые играют в лапту. В лапте кто-то теряет очки, а кто-то зарабатывает. Здесь есть капитаны, игроки, город, пригород, кон[27], выкупы[28]; здесь есть подавальщики[29] и метальщики[30]; есть даже такие, которые ловят мяч с лёту одной рукой.

Здесь мячики теряются, лопаются; кто-то может сглупить, и из-за него теряются очки; а кто-то специально подставляется, чтобы очки отобрать. Те, кто заработал очки, шапки подбрасывают вверх от радости…

Где-то в сторонке бег наперегонки, салки и, наконец, воздушный змей.

Ветер сильный, значит, змей хорошо взлетит — он большой, из холстины, натянутой на рамку из дощечек, и хвост, наверное, локтя три.

— Взлетит?

— Не взлетит.

— Взлетит!

— О, летит!

— О, падает!

— Нехороший ветер.

Ветер хороший, только у змея маловато веса в хвосте. К хвосту привязывают четыре холщовые шапки — для веса.

— Теперь взлетит.

— О, летит.

— Как ровно летит!

— Тяни за веревку.

— Не тяни.

— Ой, какой маленький.

— А какой хвостик!

— А шапок уже и не видно…

— Хочу тоже высоко-высоко, как этот змей.

— Может, еще вырастешь, подожди…

Неподалеку мальчики играют в змея: берутся за руки, двадцать-тридцать человек, самые сильные ведут, закручивают, разворачивают змея; чем ближе стоишь к концу, тем сложнее тебе успевать за остальными, и вот весь хвост — десять мальчиков — отрывается и шумно валится на землю.

Тут и там мальчики лежат на траве, играют в шашки или в мельницу. Самые предусмотрительные заранее уточняют:

— Назад можно бить или нет?

— Играем с фуками или без?

— Только, чур, не подсказывать. И не жульничать.

Раньше на поляну приносили и книги, но однажды Ахцык потерял книгу, где было в самом начале о диких людях, потом о похоронах крысы, а дальше он уже забыл, что было, потому что дальше он не читал. Поэтому брать книги в лес запретили. Но Ахцык нашел ту книгу, и вдобавок еще нашел чужую шапку, а Виктор Малый взялся следить за игрушками и книгами, и тогда их снова разрешили брать на поляну.

Якубовский читает вслух про куропаток, про свадьбу зяблика и про ежа.

— Еж питается личинками, всякими маленькими существами…

— Видишь, он тобой питается, потому что ты маленький.

— Перестань!

— Замолчи!

— Не мешай!

Но хуже всего, когда кто-то мешает во время сказок…

В Михалувке самые прекрасные сказки рассказывал Наймайстер, в Вильгельмувке — Каза. Это не значит, что другие не умеют рассказывать, но или не так интересно, или сказки все одни и те же, или они не такие длинные.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ну, слушайте.

Начинают слушать обычно немногие, но кто-то, проходя мимо, остановится, потом на колени опустится, потом сядет — и круг слушателей растет.

— Не толкайтесь, мешаете говорить.

Иногда подойдет кто-то в середине сказки, но знает начало или догадается, что там было; или так и не разберется, в чем дело и, грустный, уйдет; или ждет следующую сказку и тем временем скучает и не дает слушать другим.

Иногда бежит кто-то с важной новостью, а видит, что тут сказка, умолкает и сразу уходит.

— И вот принцесса идет, идет, идет по лесу, но ей уже так пить хочется, что слов нет. Смотрит — а тут речка, ручеек такой бежит. А это специально так сделал тот волшебник, который тогда с дьяволом играл в кости…

— О, смотрите, какой червячок.

— Где червячок?

— Успокойтесь вы со своим червячком! Не хотите слушать — уходите.

— Ну и принцесса не знала, и выпила воды, и сразу стала вся черная. Идет дальше, идет, идет. И тут смотрит на руки — черные. Смотрит на ноги — тоже черные, прямо как из чернил…

— Ты перестанешь уже песок сыпать?

— Ты зачем мне в ухо солому засовываешь?

— Чтобы ты думал, что у тебя по уху муха ходит, и чтобы почесался.

— Да перестаньте же.

И вот в самом интересном месте, где рыцарь нечеловеческим усилием расколдовал принцессу уже до шеи, потому что с головой сложнее, — снова кто-то находит дырявый листок, или дохлого жука, или замечает бородавку на руке соседа. И снова:

— Перестаньте!

— Уходите!

Если сильно рассердить слушателей, то можно и по шее получить.

— А принцесса и лев сели в последнюю карету и едут. Когда гости во дворце увидели, что принцесса со львом сидят в карете, то ужасно перепугались…

Сказка подходит к концу, который звучит так:

— И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, да в рот не попало…

— Вот и сказке конец, а кто слушал — молодец, — говорит кто-то, с трудом вставая, потому что отсидел себе ногу.

А остальные хотят еще:

— Расскажи, пожалуйста! Если устал, то расскажи какую-нибудь короткую.

— Про Белоснежку знаете?

— Я знаю, ну и ладно, ничего страшного.

— Это не «про Белоснежку» называется, а про Чернобровку.

— Раз ты такой умный, то сам и рассказывай.

Хуже всего рассказывать сказку, если ее еще кто-то знает. Ты говоришь: «У дракона было девять голов», а он: «Неправда, двенадцать».

— Неправда, девять, так воспитатель рассказывал в Псарах…

Ты говоришь, что принцессу положили в серебряный гроб, а он: «А вот и нет, в золотой». — «Именно что в серебряный, он просто был с золотой оковкой. Может, ты по-другому слышал».

Слушатели начинают выходить из терпения:

— Если ты и так все знаешь, значит, уходи и не слушай.

Но он не хочет уходить, потому что не может позволить, чтобы ближних его ввели в заблуждение…

Лучше всего рассказывать совершенно новую сказку.

— Положили принцессу в гроб.

— Наверное, из чистого золота? — спрашивает кто-нибудь.

Если ему сказать, что из серебра, то он не спорит, верит.

И идет сказка за сказкой — о принцессе, которая вышла замуж за рака, о ксендзе и крестьянине, о дьяволе, о разбойниках, о дурачке, о волшебной дубинке, о драконе.

Интереснее всего сказки о драконах, а самую красивую сказку о драконе знает Каза; ее рассказывала одна женщина, которая живет у родителей Казы, сказка эта занимала в книге двадцать страниц. Дракон там всем драконам дракон: «Слышит на сто миль, а нюх у него на тысячу миль, а сила такая, что мог бы весь мир разнести в пух и прах, даже тигра не боится».

— Боже, как страшно! — кричит кто-то, будто испугался.

— Иди отсюда, ишь, нашелся тут…

Потому что Каза может обидеться, что над его сказкой смеются, и не захотеть дальше рассказывать. А маленький капитан Сулеевский говорит, вздыхая:

— Я еще никогда дракона не видел…

Пальчик знает две сказки — про барана, которому если скажешь «Баран, встряхнись!», то сразу будет целая комната денег, и про солдата и бабу.