Колумбы российские - Виктор Петров

— Не посрамим вашего доверия, Юрий Федорович… выполним все, как надо!

Сразу же после того как лодка Арбузова отошла от корабля, Лисянский подозвал своего старшего офицера Повалишина, который был полной противоположностью живому, нетерпеливому, прыткому Арбузову. Сухой, высокий, с тонкой талией Повалишин всегда действовал холодно и расчетливо. Он меньше всего полагался на случай или на удачу. Во всех его действиях был холодный расчет. Может быть, его действия были результатом страстного увлечения математикой. Прежде чем предпринять что-либо, Повалишин производил детальные расчеты и делал предварительные выводы с математической точностью.

— Василий Иванович, немедленно берите десантную партию в составе, уже решенном нами вчера, и высаживайтесь около барановского кекура. С вашими двумя пушками и десантной партией начнете движение к западным воротам крепости, а лейтенант Арбузов, по получении сообщения о вашем продвижении, выступит со своими пушками против восточных ворот…

Он помолчал, потом продолжал:

— Вам обоим вменяется в обязанность разбить ворота к вечеру, чтобы под покровом наступающей темноты «вольница» правителя Баранова могла броситься через бреши в атаку на индейцев… Нужно отдать должное этим барановским молодцам, им можно было бы позавидовать в храбрости, но… храбрость — это не все, нужна дисциплина и согласованность, а этого у них, как людей невоенных, нет…

Лисянский провел рукой по своим белокурым кудрявым бакенбардам, задумался на минуту… потом продолжал…

— В случае малейшей заминки или, не дай Бог, Паники среди наших ушкуйников и особенно у туземцев-алеутов, немедленно окажите им поддержку как огнем своих пушек, так и участием в самом штурме… Бросайтесь с вашим отрядом в огонь битвы и окажите Баранову поддержку…

Он опять снял свою парадную морскую шляпу, широко перекрестил Повалишина и повторил:

— С Богом!

4

Баранов, находившийся на наблюдательном посту на своем кекуре, заметил, как с «Невы» отвалили баркас и ял Арбузова, а потом к берегу пошла партия лейтенанта Повалишина.

— Ну, хлопцы, — громко закричал он, — пришел час отомстить неверным! Сегодня пойдем на приступ… Готовы ли вы отомстить за наших братьев, убиенных здесь погаными колошами?

— Готовы! — все как один, вскричали промышленные, окружавшие Баранова.

Вся эта сцена на вершине холма, ярко освещенного все еще горячими лучами полуденного осеннего солнца, поразительно напоминала сборище вольницы в стане запорожских казаков времен Тараса Бульбы.

— Покажем окаянным нашу рассейскую удаль! — опять громко закричал Баранов. — А ну, ребята, нашу боевую песню! Запевай, Иван! — крикнул он Кускову.

Эту песню еще давно сложил сам Баранов, не совсем складно, не совсем грамотно, на примитивный мотив, — но пришлась она по душе промышленным, которые пели ее постоянно на своих пьяных сборищах.

— Начинай, Иван!

Кусков вышел вперед, в центр круга, и красивым баритоном, который принято называть «бархатным» по необыкновенной красоте его тембра, запел первые строки песни, которая потом стала известной под названием «Песня Баранова»:

Ум российский промыслы затеял,Людей вольных по морям рассеял…

— А ну, все! — закричал Баранов, и своим высоким звонким тенором присоединился к голосу Кускова. Мощный, довольно стройный хор голосов промышленных поддержал его:

Стройтесь зданья, в частях Нова Света.Росс стремится, — воля его мета.Дикие народы, варварской природы,Сделались многие друзья нам теперь!

Тихо рокотали басы, с чувством выводя слова мелодии, такие близкие им, соратникам Баранова, покорявшим дикие народы, которые —

Сделались многие друзья нам теперь!В Свете Новом, в странах полунощныхМы стоим в ряду к славе людей мощных.Народы мирятся, отваги боятся,Бодрствуйте, други, — русаки бо есть!

Опять мощно выделился баритон Кускова в последнем куплете песни:

Нам не важны чины, ни богатства,Только нужно согласное братство.То, что сработали, как ни хлопотали,Ум патриотов уважит потом…

Матросы лейтенанта Повалишина, высаживавшиеся на берег со своими пушками, услышав стройное пение, невольно остановились.

— Вот непутевые варнаки! — с сердцем проговорил боцман, здоровый, широкоплечий моряк с пышной черной кучерявой бородой. — Люди к бою готовятся, может, на смерть идут, а они тут песнями развлекаются.

— А ты не чертыхайся, Степаныч, — степенно остановил боцмана пожилой маленький коренастый матрос с серебристой сединой на висках, по имени Харитон Бридько.

— Слышь, поют-то не плясовую ведь. Песня грустная, но стройная… под такую песню и в бой пойдут…

Матросы прислушались. До них ясно донеслись звуки заключительного куплета:

Ум патриотов уважит потом…

— Что ж, слова неплохи… — примирительно заметил Степаныч.

— А ну-ка, братцы, за дело… — стал подгонять их Повалишин, — нечего песни слушать… У нас дело не терпит… Давай… давай… стягивай пушки на берег!

Все замолчали и бросились исполнять приказание.

В это время люди Баранова заметили, что небольшой отряд лейтенанта Арбузова высадился на берег и, подтягивая свою пушку, направился по склону горы в обход крепости, где ему надлежало уничтожить амбар.

— Александр Андреевич, флотские пошли на штурм! — закричал кто-то, решив, что Арбузов начал генеральное наступление на крепость.

Баранов схватил ружье:

— Вперед, братцы!.. На приступ, на злодеев! — и быстро побежал к крепости. За ним бросилась вся его ватага, вооруженная, кто чем попало. Во всяком случае среди нескольких сот его сподвижников не менее ста пятидесяти были вооружены ружьями.

— Пушки тащи, пушки! — закричал опять Баранов.

Люди впряглись в две пушки и потащили их вслед за воинством.

Когда Повалишин увидел, что громадная толпа промышленных и алеутов понеслась на крепость, ему ничего не оставалось, как тоже броситься в атаку, но с другой стороны, как ему и было приказано Лисянским.

— Что они так рано сорвались? — сердито проговорил он. — Все планы перепутали. Мы даже пушек не успели подтянуть к назначенной позиции!

Он стал подгонять своих людей:

— А ну скорее, тащи пушки через речку… Нам надо огнем поддержать атаку.

Нужно отдать должное обоим морским офицерам. Они быстро установили свои орудия, и не прошло и нескольких минут, как на крепость понеслись ядра пушек Арбузова и Повалишина. Правда, эти ядра не наносили большого вреда противнику. Они просто отскакивали от толстых бревенчатых стен крепости.

— Картечь! — скомандовал Повалишин.

Пушки дали несколько выстрелов картечью, которая оказалась более эффектным оружием, чем ядра. Позже Баранов в письме своему сподвижнику Куликалову писал на Крысьи острова, что, как оказалось, даже картечь не испугала индейцев. Те заранее выкопали глубокие ямы, где и отсиживались.

Вслед за людьми Баранова, как саранча карабкавшихся по довольно крутым склонам горы к воротам крепости, лейтенанты Повалишин и Арбузов тоже повели своих матросов на приступ.

Все время впереди наступавших по крепости били ядра и картечь артиллерии. Можно было ожидать, что «армия» Баранова, с таким безудержным воодушевлением и энтузиазмом бросившаяся на штурм, с налету ворвется в крепость, тем более что следом за этой стихийной армией стройными рядами бежали моряки «Невы», на ходу стрелявшие по индейцам, появившимся на стенах крепости.

Еще несколько десятков шагов и, казалось, загрохочут, повалятся крепостные ворота.

Индейцы, как видно, хорошо приготовились к атаке. Ворота крепости вдруг открылись, и в них показались две пушки, которые сразу же открыли огонь прямой наводкой по нападавшим. В это же время из форта выбежали несколько десятков индейцев и стали из ружей в упор расстреливать поднимавшихся на гору врагов.

Сразу же были убиты несколько промышленных и алеутов и столько же ранены. Первыми дрогнули алеуты, которые вдруг повернули и бросились вниз, наутек. Многие побросали свое оружие, промчались мимо пушек, оставленных ими без защиты, и ринулись к берегу, к лодкам.

— Куда, сукины дети… назад! — не своим голосом закричал Баранов, но в это время пуля ударила ему в руку и пробила ее навылет. Он схватился за нее, чтобы остановить кровь.