Семь лепестков - Cергей Кузнецов

– Ничего я не помню, – ответила Женя.

Машина тронулась по опустевшему ночному городу. Сквозь сон она чувствовала, как Леня гладит ее бедро, и слышала, как Дэвид Боуи поет:

Ashes to ashes, funk to funky

We know Major Tom's a junkie

Все так же не просыпаясь, она думала о том, как все странно обернулось, что никогда бы она не подумала, что это будет Леня… скорее уж – Альперович, если бы он был чуть сообразительней… между ними же проскочила тогда какая-то искра, тогда, полгода назад. Но она уже понимала, что они едут к Лене домой, знала наперед, что останется у него ночевать, что первый раз изменит Ромке – но она еще не догадывалась, что за этой ночью последуют много других ночных свиданий, дневных встреч, теплых снов, испуганных торопливых поцелуев в коридорах на общих праздниках, торопливых совокуплений и прерванных телефонных звонков. Только через полгода она поймет, что если пятый лепесток не сдержал своего обещания, то шестой исполнил свое сполна.

В электричке, везшей его мимо покрытых знакомыми граффити мокрых заборов к даче Владимира, Антон почему-то вспомнил, как Сашке однажды принесли амстердамской травы. Он щедро забил косяк «на двоих», и они с Антоном дунули. Антона срубило почти мгновенно и, честно говоря, ему никогда не было так плохо. Состояние high если и наступило, то где-то между третьей и четвертой затяжкой – и тут же ему на смену пришла тошнота и ощущение полного бессилия. Несколько часов он сидел на полу на кухне и слабо мычал. Вероятно, то же самое испытывает обычный человек, выпивающий залпом бутылку спирта: чувство опьянения сменяется тяжелым алкогольным отравлением так быстро, что не успеваешь получить удовольствие. Он помнил, что в какой-то момент его глаза сконцентрировались на портрете Боба Марли, висевшем у Сашки на стене, и он подумал, что на самом деле Боб Марли был антихристом, потому что призывал всех курить траву. А ведь непонятно, как человек добровольно может ввергнуть себя в такое омерзительное состояние, думал тогда Антон. И, значит, это колдовское наваждение, можно сказать – сатанинское. В тот момент он напрочь забыл, что никто не заставлял его курить этот злосчастный косяк – напротив, это он сам уговаривал Сашку не скупиться и забить побольше. Самым ужасным было то, что из этого состояния никак невозможно было выйти.

Вероятно, именноневозможность выйти и стала главной темой размышлений Антона. Еще он вспоминал печальную историю о том, как несколько лет назад впервые угостил травой одну свою приятельницу. Зная, что первый косяк может и не вставить, он забил «с запасом». Он не рассчитал – и после второй затяжки девушка села на пол и сказала: «Я хочу выйти из этого самолета».

Антон тоже был бы рад выйти из того самолета, в который сам себя посадил. Почему-то он не ждал ничего хорошего от поездки на дачу к Белову. Можно было бы, конечно, сказать, что после смерти Зубова он сел на измену – но, так или иначе, ехать ему совсем не хотелось. Он думал даже сказаться больным, но решил, что это не путь воина – и потому поехал. Но всю дорогу мысль о том, что было бы очень здорово найти способ выйти из этого самолета, не давала ему покоя.

Идя под осенним дождем по знакомой дороге, Антон внезапно понял, что как мантру повторяет себе под нос «мне ничего не грозит, мне ничего не грозит». Смысл мантры, как известно, заключен не в словах, а в их звучании, и совпадают они только в сакральных языках. Является ли русский язык сакральным? И если нет, то каков настоящий смысл произносимой им мантры? И есть ли он вообще? Сработают ли слова как заклинание – и если да, то в какую сторону? Может быть, на том языке, которые понимают Неведомые Божества, «мне ничего не грозит» значит «сегодня я умру». Впрочем, возможно, это и так одно и то же.

Резкий гудок за спиной заставил Антона прервать размышления. Обернувшись, он сквозь струи дождя увидел роскошный мерседес, притормозивший в нескольких метрах от него. Сказав себе «роскошный мерседес», Антон покривил душой – он не разбирался в машинах, и потому считал любой мерседес роскошным. Возможно, подумал он, на этой машине давно неприлично ездить.

За рулем сидел Леня.

– Садись, – сказал он, – я тебя подброшу.

Антон кинул мокрый рюкзак в багажник и сел рядом с Леней. Из динамиков что-то пел про кокаин Борис Гребенщиков.

– А вы еще слушаете БГ? – спросил Леня.

– Ну, редко, – ответил Антон, – лет пять назад слушали.

– Да, – кивнул Леня, – сейчас Гребень уже не тот.

– Я хаус сейчас слушаю, – сознался Антон.

– Хаос? – переспросила Леня.

– Ну, электронную такую музыку, – сказал Антон, – знаешь, техно, транс … всякое такое.

Леня кивнул, и некоторое время они ехали молча.

– Ты не знаешь, – спросил он, – зачем нас Белов собирает?

– Ну, кажется, он хочет довести до конца расследование, – и, поколебавшись, добавил, – его как-то смерть Зубова взволновала.

– А чего Зубов? Передознулся?

– Нет, его застрелили.

Леня резко затормозил и повернулся к Антону. Только тут он заметил, что сегодня на Лене нет очков.

– То есть как?

– Я не знаю. Я же не милиция.

– Наверное, какие-то его драг-дилерские дела, – задумчиво сказал Леня, по-прежнему не трогаясь с места.

– Может быть, – промямлил Антон и спросил: – А ты откуда с ним знаком?

– Не помню уже, – ответил Леня и почесал переносицу, – в каком-то клубе встретились, кажется. А какое дело Белову до Зубова?

– Ну, есть подозрение, что именно он продал эту марку… ну, которую Женя приняла.

Только сказав это, он понял, что на самом деле подозрение ни на чем не основано. Точнее – основано на внутреннем убеждении Антона во внутренней связи двух смертей, к которым он оказался причастен.

– А откуда вообще взялась идея, что это – убийство? – спросил Леня.

– От кислоты просто никто не умирал еще, – сказал Антон.

– Нуууу, – протянул Онтипенко, – я в этом не так уверен. И ты это сказал Володьке? И он тебе поверил?

– Не только я, – ответил Антон, – вот Альперович тоже говорил.

Леня включил передачу и машина поехала.

– Альперович тоже так говорил? – с каким-то удивлением в голосе спросил он.

– Ну да. Он же первый пришел к Белову и…

Внезапно Антон понял, что все происходящее напоминает допрос. Только на этот раз подозреваемый допрашивал его. Решив перехватить инициативу, он спросил:

– А правда, что вы с Женей были любовниками?

Леня повернул голову и посмотрел на Антона.

– Мы любили друг друга, – сказал он. – Вот это – правда.

Вдалеке показались ворота беловского дома. Дворник перед лицом Антона описывал полукруг по ветровому стеклу, и беловский дом был вписан в этот полукруг, как в раму. Времени почти не оставалось, и Антон понял, что надо спешить. Одновременно с этим он понял, что ему, собственно, не о чем спросить Леню.

– А почему она не развелась с Ромой?

– Ты думаешь – из-за денег? Ничего подобного. Деньги у нее были. У нее не хватало сил на это. Потому что развод – это всегда страшно трудно. Ты Поручика спроси. Ей нужно было откуда-то взять энергию, найти в себе что-то, на что она могла опереться…

– Сдвинуть точку сборки, – подсказал Антон.

Леня, казалось, не услышал его.

– Снова почувствовать себя молодой, – продолжил он, – тогда бы – да, тогда бы она развелась.

Ворота мягко открылись, и они въехали во двор.

– Ну, пойдем, – сказал Леня, открывая дверь. Он окинул взглядом стоявшие во дворе машины и задержался на одной из них. – А это еще чья?

– Это Альперовича, – раздался голос Романа.

Антон поднял голову. Белов и Роман стояли на крыльце. Оба были немного смущены – в руках Белов держал странный предмет, которым водил по телу своего приятеля.

– Это что у тебя? – спросил Леня, – металлоискатель?

Белов серьезно кивнул.

– Да. Я решил всех проверить на тему оружия. Слишком много трупов тут уже.

– Да ты сдурел просто – проверять. Сказал бы – мы бы сами не брали. – и засунув руку под пиджак он, к изумлению Антона, отстегнул кобуру и бросил ее на сидение, – и что дальше с этим делать?

– Дальше, – ответил Владимир, – мы все пойдем в дом, запремся и будем говорить, пока не разберемся, что к чему. А потом сядем по машинам, пристегнем свои пистолеты назад и поедем по домам. А до этого – никто из дома не выйдет.

– Ты сошел с ума, – сказал Леня и снова почесал переносицу. Антон обратил внимание, что это не был вопрос – скорее, утверждение. Типа «ага, я понимаю, что тут происходит». Чувство это было ему знакомо: по крайней мере один раз ему в самом деле казалось, что его собеседник сошел с ума. Это было год назад, когда Вадим появился ночью в его квартире под грибами и с рассказом о том, что за ним следит «мафия мертвецов».

– Мне тоже провериться? – сказал Антон Белову.

– Конечно, – кивнул Белов, и Антон посмотрел ему в глаза. Ни грана безумия не было в них – они были такими же, как обычно.