База-500: Ягдкоманда - Алекс Берн

— Да, — кивнул Флюгель и тут же спросил: — А Крюгер?

— Вы задаете слишком много вопросов, Флюгель! — счел нужным я поставить Флюгеля на место. — Но хочу вам напомнить, что Крюгер в составе нашего батальона воюет с самого начала войны, он прошел ад Демянска. Потому вы не вправе критически судить о нем… по крайней мере до тех пор, пока на вашу долю не выпадет столько испытаний, сколько их выпало на долю Крюгера. Все, идите и принимайте командование над оцеплением!

Флюгель подтянулся, выбросил руку в приветствии бодрым «Хайль Гитлер» и растворился в лесу в полном соответствии с выучкой, полученной в составе моего батальона.

Похоже, он овладел собой. Но это уже не важно: теперь он мой, со всеми потрохами. Он не смог выполнить мой приказ и теперь с трепетом ждет моего решения: предам я его суду СС или нет.

Не мучайся, дружок! Я давно принял решение: теперь ты мой, в моих руках. Теперь ты выполнишь любой мой приказ.

Именно так в свое время Гейдрих получил полную власть надо мной. Я отлично запомнил его уроки.

Учебники, написанные кровью, запоминаются гораздо лучше.

* * *

Я не стал вдаваться в объяснения насчет Крюгера не столько потому, что не был обязан давать какие-либо объяснения своему подчиненному, а столько потому, что Крюгер действительно был, мягко говоря, не вполне адекватной личностью и это не подлежало обсуждению. Проще говоря, он был психопатом.

Впервые я познакомился с ним в 1931 году, когда расследовал дело о чудовищном убийстве крестьянской семьи на уединенной ферме. Бежавший из сиротского приюта семнадцатилетний воспитанник Николас Крюгер убил владельца фермы, его жену и двоих детей, после чего еще пару недель преспокойно проживал на ферме, пока его не арестовала полиция. Этот случай привлек мое внимание своей странной и необъяснимой на первый взгляд жестокостью происшедшего. На мой вопрос, зачем он это сделал, Крюгер ответил с предельной откровенностью:

— Я не хотел ничего такого, господин следователь! Я всего лишь хотел наняться к хозяину на работу и честно зарабатывать на жизнь своим трудом. Но так получилось, что у нас с дочкой хозяина… ну, это… любовь образовалась. Так что хозяин сам виноват: помыкал домашними как хотел. Когда выяснилось, что его дочка беременна от меня, он пришел в ярость и хотел убить нас обоих. А я надеялся, что наконец нашел себе семью, ради которой буду жить и трудиться! Ну и… дальше я сам, честно говоря, плохо помню!

Потрудиться во имя благосостояния простой крестьянской семьи Крюгеру было не суждено: он в ссоре убил хозяина, затем прибежавшую на шум хозяйку. Двенадцатилетнего сына хозяина он убил, чтобы тот ничего не рассказал… Ну а несостоявшуюся шестнадцатилетнею невесту он убил, поскольку она не поняла порыва влюбленного юноши и пришла в ужас от убийства своих родных. Впрочем, Крюгер убил ее не сразу: вначале он сожительствовал с ней с неделю, а потом, когда отчаявшаяся девушка попыталась убежать, зверски избил ее. Он не хотел ее смерти: он всего лишь пытался ее образумить. Лишь спустя три дня он понял, что несчастная умерла. Опущу подробности, что он делал с трупом: судя по всему, он не был некрофилом — просто никак не мог осознать, что его «возлюбленная» умерла.

Честно говоря, я не поверил, что такое примитивное существо, как Николас Крюгер может испытывать такое чувство, как любовь: скорее всего, ему очень хотелось обрести свой дом, семью и независимое положение в жизни. И он всего лишь не умел соотносить свои желания и чувства с желаниями и чувствами других людей. Пожалуй, это не его вина, а его беда.

В любом случае, он не мог рассчитывать на снисхождение суда — даже с учетом его сиротского детства. Поэтому я добился, чтобы его признали психически больным и отправили на лечение в больницу для душевнобольных.

В то время я весьма интересовался проблемой психических отклонений среди преступников и периодически навещал Крюгера, чтобы узнать, как идет его лечение. Врач высказал свое убеждение, что Крюгер не является сумасшедшим, а представляет собой «абсолютно асоциальный тип» человека, не способного жить в обществе ему подобных. Тем не менее его пытались лечить, хотя, по моему мнению, это «лечение» скорее напоминало отработку экзотических медицинских методик на никому не нужном пациенте. При встрече со мной Крюгер разрыдался.

— Скажите им, чтобы они больше не лечили меня электрошоком и этими ужасными уколами, после которых пылает все тело! Я буду себя хорошо вести!

Он целовал мне ноги, а я в потрясении смотрел на трясущийся обтянутый кожей скелет, менее чем год назад бывший здоровенным парнем.

Я сумел вырвать Крюгера из лап светил современной психиатрии и отвез его в обычный приют. Это удалось потому, что для государства содержание психически больного преступника в приюте обходилось в несколько раз дешевле, чем в психиатрической лечебнице. Там он пробыл несколько лет, выполняя обязанности садовника, пока мне не пришло в голову использовать его для операции «Марьяж». Профессор согласился со мной: Крюгера нельзя рассматривать как обычного психически ненормального. Скорее, он просто не понимает разницы между хорошим и плохим, ему безразличны чувства других людей: так маленькие дети с удовольствием мучают животных, не задумываясь, что ради своей забавы причиняют им жестокие страдания.

В процессе работы Крюгер обнаружил весьма полезные и ценные качества: он обладал не только исключительной силой, но и поистине звериным чутьем и профессор одно время даже подозревал у него наличие паранормальных способностей. Поэтому, когда мне поручили формировать спецподразделение, я без колебаний включил в его состав Крюгера. На запрос из Главного штаба СС о пребывании Крюгера в лечебнице для душевнобольных я ответил, что Крюгер был помещен туда, чтобы избежать осуждения за убийство, которого не совершал. А после длительных процедур у профессора Крюгер легко преодолел препятствие в виде психиатрической комиссии СС, признавшей его абсолютно психически здоровым.

Честно говоря, главным качеством Крюгера, за которое я его ценил, была преданность. Он был животным — но, как все животные, помнил сделанное ему добро. Пожалуй, именно это качество принципиально отличает животных от людей.

На следующий день после экзекуции ко мне пришел приказ: Бах приказал мне и моим людям передислоцироваться в бывшее имение Пусловских близ Коссова.

Я вначале подумал, что в послании содержится какая-то ошибка: ведь мы и находимся в бывшем имении Пусловских, в пригороде Слонима Альбертине. Однако я немедленно приказал готовиться к выступлению и через два часа мои люди на грузовиках покидали Слоним. Я ехал с Махером на своем броневичке с неизменным Максом за рулем.

На выезде из Слонима я увидел стоящую на обочине легковую машину. Возле нее четко вырисовывались силуэты нескольких человек: в одном из них я узнал Гилле. Поравнявшись с ним, я приказал Максу остановиться.

— Вы приехали проводить меня, гауптштурмфюрер? — небрежно осведомился я, обменявшись с Гилле приветствиями.

— Нет, оберштурмбаннфюрер, — ответил Гилле. — Я хотел лишь выразить вам признательность за активное содействие в выполнении ответственного задания зондеркоманды «Минск» и отметить образцовое исполнение своего долга приданными мне служащими вашего подразделения.

— Разумеется, я отмечу указанных солдат в приказе, — ответил я и, решив прервать бессмысленный обмен любезностями, осведомился: — Что-нибудь еще?

— Лишь один момент, оберштурмбаннфюрер, — улыбнулся Гилле. — Мне бы не хотелось, чтобы вчерашний досадный инцидент… э-э… имел какое-нибудь развитие. Я полагаю, что вчерашний досадный инцидент должен рассматриваться всего лишь, как… э-э… ну, как всего лишь случайный эксцесс.

— Господин гауптштурмфюрер, — сухо отозвался я. — Должен заметить, что вчерашний, — как вы изволили выразиться, — «досадный инцидент» мог бы рассматриваться в качестве эксцесса в том случае, если бы в нем участвовали исключительно унтерменши из латышской или украинской вспомогательной полиции. В таком случае все можно было бы списать на свойственное недоразвитым народам дикарское проявление ненависти к евреям. Но в данном случае именно вы, офицер СС, отдавали совершенно недвусмысленные приказы, позорящие честь офицера СС. И я не могу оставить без внимания этот позорный инцидент по двум причинам: во-первых, как офицер СС, верный своему долгу перед фюрером, Отечеством и товарищами, верный рейхсфюреру и присяге; во-вторых, как командир подразделения, солдат которого вы вынудили участвовать в недостойных их высокого звания членов СС действиях. Я требую от своих подчиненных беспрекословного и безукоризненного выполнения долга — и потому не могу оставить без внимания то, что идет вразрез с безукоризненным выполнением долга. Вам понятно?