Браслет с шармами - Элла Олбрайт

несмотря на погоду.

Ритмичные порывы ветра, похожие на сердцебиение, предвещают шторм, волосы хлещут меня по лицу. Для южного побережья Англии это очень характерно – внезапно устроить жуткую погоду. Я откидываю волосы подальше от накрашенных красной помадой губ, закатив глаза. Знаю, нужно было найти время их подстричь, но я была слишком занята. Поэтому я короной заплела косу, оставив остальные волосы распущенными.

– Да, пап, – отвечаю с усмешкой, – весьма неплохой вид. – Он и меня туда поселил, в качестве подарка на последнюю ночь в Брайтоне. После окончания занятий я задержалась в Брайтоне на пару месяцев, дожидаясь выпускной церемонии. Мне не хочется уезжать. Мне здесь нравится: люди, город, здания, пляж. И все же настало время ехать домой. Я это знаю, хоть и понятия не имею, что делать дальше.

Я держусь за балконные перила, рассматривая запруженную машинами дорогу, растянувшуюся вдоль набережной. Широкий галечный пляж усеян компаниями храбрых отдыхающих, которые бредут по камням, готовясь сражаться с непогодой. Знаменитый Брайтонский пирс со своим узнаваемым куполом и парком развлечений простирается в море.

Это особенное место, и я буду по нему скучать. Пока я жила здесь, я узнала, что каждый год команде требуется три месяца, чтобы покрасить пирс. Я наблюдала, как они трудятся над этой грандиозной задачей, в перерывах между лекциями и подработкой в местном баре. А еще я знаю, что пирс длиной 1772 фута и официально открылся в мае 1899 после восемнадцати лет строительных работ, которым помешал разрушительный шторм. Еще я знаю, что, когда мне грустно, когда я скучаю по дому, устала или просто хочу поднять себе настроение, достаточно постоять на нем и посмотреть на горизонт – и мне станет лучше. И хотя большинству людей это покажется нелогичным – потому что кто знает, что прячется в темноте? – я чувствую себя в безопасности, когда сижу на галечном склоне под пирсом.

– Снова тебя потерял, – голос папы вытаскивает меня из собственных мыслей.

– Извини. – Тряхнув головой, я поднимаю глаза. За пирсом солнце медленно садится в угольно-черное море. Холодно, сурово, красиво. И я знаю, что дома вид еще лучше. – Просто задумалась.

Папа прокашливается.

– Ты в этом похожа на маму. Она часто смотрела куда-то в пространство. Интересно было бы знать, что творилось у нее в голове.

– Я совсем непохожа на маму, – огрызаюсь я. – Для начала я бы приехала на выпускной своей дочери.

Мы оба замолкаем.

– Извини, милая. Я ничего не хотел этим сказать.

Он такой чудесный. Мне повезло. В груди щемит, когда я думаю о том, как не повезло Джейку с отцом. Что за жалкая пародия на родителя. Я должна больше ценить своего.

– Все в порядке. Извини, что сорвалась. – Я дрожу и плотнее закутываюсь в оливковую парку, чувствуя себя маленькой в толстой ткани.

– Вот. – Порывшись в карманах пиджака, он протягивает мне конверт. – Это пришло пару дней назад. – Нахмурившись, он добавляет: – Осторожнее, ветер очень сильный.

– Хорошо. Надеюсь, ты ничего мне не купил. Я тебе сказала, что не надо.

Он смеется:

– Ну, не могу обещать, что дома тебя не будет ждать подарок – вместе с Флер, собачкой, которая по тебе скучает, – но это будет не шарм. Я знаю, что это ваша с мамой фишка.

– Хм-м-м. – Я изучаю конверт: слева вверху – незнакомая почтовая марка возле печатного адреса. – Кажется, она снова путешествует по миру, – горько говорю я. Но когда открываю конверт, один уголок губ уже невольно поднимается в улыбке, сметая негативные мысли о моей своеобразной матери. – О, какой он милый! – Я достаю крошечный шарм в виде шапочки выпускника из пустого конверта. С нее свисает маленькая кисточка – этот шарм на браслете будет напоминать о моем достижении куда больше, чем стопки писем с моим именем или сертификат в папке. На запястье будет ежедневное напоминание, что я сдала экзамены на отлично, что все мучения и часы тяжелой работы того стоили. Мой преподаватель говорит, что у меня многообещающая карьера впереди и огромный талант – нужно только направить его в правильное русло. Приятно слышать, но ему-то легко говорить. А мне все еще нужно оплачивать счета. Даже снова съехавшись с папой, я должна платить за себя сама. Я так хочу. Не потому, что он меня просит, а потому, что в последний раз дома я видела извещение от банка – у папы трудности с деньгами.

Я быстро его обнимаю и делаю шаг назад: хмурясь, замечаю, что его волосы редеют, у глаз появилось больше морщинок. Надо поухаживать за ним, когда будем дома. Я могу снова готовить и убирать.

Он сует руку во внутренний карман пиджака и достает другой конверт.

– Вот. Это тоже сегодня пришло.

– Спасибо. – Изучив маленький аккуратный почерк на нем, я тут же понимаю, от кого письмо, и в животе что-то скручивается. Засовываю конверт в карман пальто, чтобы открыть позже. Я не виделась с Джейком с того вечера у Дердл-Дор, когда он поцеловал меня, хотя он все же начал снова присылать открытки. Всего несколько за год: одна из Александрийского порта в Египте, одна из Дубая, одна с острова в Индийском океане. Каждый раз на них всего пара тусклых фраз о погоде и пожелания наилучшего. Прохладненько, честно говоря. Но я аккуратно складываю их вместе, перевязываю фиолетовой лентой и храню в верхнем ящике, чтобы легко можно было достать, если будет нужно.

* * *

На следующий день, спустя несколько часов после невпечатляющей церемонии вручения дипломов и впечатляющего количества слез и объятий во время прощаний с друзьями, мы с папой заходим в наш дом в Борнмуте. После вчерашнего ужина мы оба договорились лечь пораньше, учитывая то, что мы ожидаемо будем волноваться, и то, сколько коробок мы таскали, пока собирали меня домой. И все равно, несмотря на десять часов сна и легкую дорогу обратно, все было так наполнено событиями, что мы оба очень устали.

Поздоровавшись с восторженной Флер, за которой присматривал сосед, я тащусь наверх с коробкой под мышкой и мусорным пакетом в руке. Я сказала папе оставить все на потом и поставить чайник. Мне нужно побыть какое-то время одной. Распахнув дверь спальни ногой и уронив свои пожитки, я чувствую, как меня охватывает тревога. Хоть я и приезжала домой на выходные и даже на недели в перерывах между семестрами, от мысли, что я вернулась навсегда, я в ужасе. Не знаю почему. Я должна быть рада вернуться сюда, к папе, в дом, в котором росла с четырнадцати лет, в город, который так люблю. А вместо этого я чувствую себя подавленной, обессиленной.

Подойдя к окну, я отодвигаю занавеску и выглядываю в сад соседнего дома, потом в закрытый дворик другого. Мои плечи опускаются, когда я понимаю, что они совсем не изменились с тех пор, как я уехала в универ. Я раньше не замечала: это не казалось важным. Но сегодня кажется. Я вздыхаю, прижавшись лбом к стеклу. Наверно, раньше я знала, что рано или поздно сбегу отсюда. А теперь этого нет. Но почему мне нужно сбежать? От чего именно? Я не могу понять причину.

Встав на носочки, я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на красную крышу дома Джейка – моего дома детства. У меня не получается: не тот угол. Я отхожу от окна, вытаскиваю руки из парки, вынимаю конверт и роняю куртку на ковер. Открытка жжет мне ребра с прошлой ночи, но Брайтон казался для нее неподходящим местом. Я поддеваю ногтем бумагу и вскрываю конверт.

Это открытка на выпускной. «Счастливого выпускного, всезнайка!» – черные буквы красуются на белой глянцевой поверхности, под надписью – картинка с ослом. Я невольно хихикаю, хотя хочу на него злиться за его бездушные послания. Открывая открытку, я гадаю, что он написал на этот раз. Не могу себе представить ничего, что тронет меня так же, как последнее прекрасное письмо; если это хоть вполовину так же хорошо, то этого уже достаточно. Правая часть открытки содержит пару простых фраз: