Взгляни на дом свой, путник! - Илья Штемлер

Бесчисленные стенды: от предметов, связанных с письменным трудом, до многочисленных альбомов по искусству, что, как известно, требует высшего полиграфического пилотажа. Особенно контрастно смотрелась продукция советской полиграфии – убого, бледно, второпях.

Черт возьми, ведь у нас могут издавать превосходные книги. Куда же они подевались? Впрочем, если богатейшая в мире страна живет полуголодной жизнью, то задавать вопрос о книгах бестактно… Или я предвзято сужу? Может быть, меня раздражает какая-то конструктивная прямолинейность многих изданий, что мешает воспринимать даже удачную полиграфию? Скажем, если это видовой альбом, то непременно с какими-то картинными успехами в сельском хозяйстве и промышленности, с непременным набором гениев всех времен и народов, ведущих босоногую ватагу граждан в светлое будущее. А ведь столько изменилось в стране. Вероятно, книги заказывали еще в те времена, а выполнили их сейчас…

Вот, написал и посовестился. Печатники из Белоруссии выставили нестыдную экспозицию, особенно по детской литературе. Издательство «Искусство» тоже постаралось. А великолепные книги издательств «Художественная литература» и «Советский писатель» предлагали посредники – русскоязычные магазины Израиля. Закупленная через «Международную книгу», продукция наших известных издательств притягивала к себе покупателя, точно светильник ночных мотыльков. А ведь эти книги могли украсить советские павильоны, изменить их суховатый облик…

Я бродил по залам выставки, обдумывая свою авантюру.

Можно было уплатить пятьсот долларов, купить место и продавать свой товар, как подобает порядочному коммерсанту. Но пятьсот долларов!

Нередко поступки обретают решительность благодаря какому-то внешнему толчку. Воистину меня по залам водила сама судьба. Водила и привела!

У павильона Швейцарии я замер, испытывая некоторое замешательство и слабость в ногах. На стенде крупной издательской фирмы «Диагенос» я узрел… свой роман «Поезд», непривычно звучащий – «Дер цуг». Вот так номер! Едва переведя дух, я обратился к администратору павильона, молодому швейцарцу, с разъяснением, что имею к этой красиво изданной книге самое прямое отношение. И фотография на черном супере моя. Швейцарец сверил фотографию с оригиналом, кивнул головой: он очень рад видеть писателя, чья книга пользуется сейчас в Швейцарии популярностью. Тем не менее книгу продать он не может, книга выставлена по каким-то деловым соображениям. В конце ярмарки – другое дело, если у меня найдется тридцать девять швейцарских франков или их израильский эквивалент.

Встреча со своей книгой придала решительности поступкам. Много ли писателей шастают сейчас по ярмарке, чьи книги демонстрирует известное издательство Цюриха?!

Столик, складной, удобный, я обнаружил у входа в кафе, там же прихватил и стул. Все это оттащил к белорусскому павильону издательства «Юнацтво» – все же свои ребята. На оборотной стороне какого-то плаката намалевал призыв покупать книги с автографом у живого писателя из России. И дело двинулось на зависть официальным делегациям. Особенно я запомнил пожилого покупателя в отличном костюме. Оказалось, что он сын знаменитого Болеславского, владельца крупнейшего магазина русскоязычных книг. Я продал почти шестьдесят экземпляров, что и явилось серьезной поддержкой в задуманном путешествии по Земле обетованной.

Самое удивительное, что в обстановке тщательного контроля, среди агентов службы безопасности и сквозном досмотре, мой сиротский столик с намалеванным плакатом не привлекал внимания администрации ярмарки. Лишь однажды подошел парень в комбинезоне и с телефонным аппаратом в торбе. Парень поинтересовался, не я ли потребовал установить телефон. Ну просто контора «Рога и копыта»…

Возникали встречи со старыми читателями, они помнили меня по журналу «Юность» и удивлялись, что я еще жив. Вспоминали мой роман «Гроссмейстерский балл» начала шестидесятых годов – того самого благословенного времени оттепели, позволившей многим выбраться из России не оглядываясь. Не без кокетства я ссылался на название романа: дескать, именно оно запало в память, а не содержание. Нет, горячо разубеждали ватики, по тем временам роман был довольно острым, привлекал внимание. Подходили и знакомые, даже товарищи по школе. Как нас раскидала судьба, бывших мальчиков и девочек!

«Девочка» смотрела на меня вскинув глаза. Она была маленького роста, а темное бесформенное платье скрадывало некоторую возрастную полноту. Глаза ее улыбались, освещая милое лицо…

– Неужели ты меня не помнишь? – тормошила она мою память. – Мы когда-то жили по соседству. Меня зовут Рая. Слушай, плюнь на свою ярмарку, поехали завтра на Мертвое море. У меня машина.

С этим предложением я вернулся вечером к двоюродной сестре, семья которой приютила меня в Иерусалиме.

– А у тебя есть оружие? Нет? Тогда поезжайте на Мертвое море новой дорогой, – советовал добряк Изя, муж сестры. – Без оружия по старой дороге ехать опасно, она проходит по территориям.

Термин «территории» уже вошел в мое понятие о стране – это места, где проживали арабы. И где израильтянам-евреям появляться небезопасно.

– Скоро вы с оружием будете ходить в туалет, – буркнул я.

– Таки да, – подхватил Изя, отдуваясь: он только что вернулся из супермаркета с продуктами на неделю. – Ирония судьбы! Закон Книги запрещает евреям носить оружие. А в стране практически нет мужчины, не думающем об оружии. Закон жизни. Фима, где ты носишь пистолет? – обратился Изя к сыну.

Фима – мальчик, который двадцать лет назад лежал с соской в коляске на бакинском бульваре у неистового Каспия, – улыбался широкой улыбкой сильного мужчины. Наклонившись, он достал упрятанный где-то у ботинка пистолет. Я изумился: почему так далеко?

– Так мне удобно, дядя.

– У него реакция кошки, – подтвердила мать Фимы, моя двоюродная сестра Фаина. – Их так тренируют в армии.

С уважением я смотрел на своего племянника, майора Армии обороны Израиля. А то, что он может, несмотря на внешнюю фундаментальность, перемахнуть разом лестничный марш из двадцати ступенек, я уже видел. Но пистолет в ботинке?

– Не совсем в ботинке. Просто кобура крепится поверх лодыжки, – терпеливо вразумил Фима. – Дядя, вы приехали в Израиль. В страну Господа Бога и нестандартных решений.

Пристыженный, я умолк. В этой семье я испытывал робость, несмотря на родственное радушие и королевские условия моего гостевания – отдельная комната с видом на Вифлеем, родину царя Давида и место рождения Христа.

– В Вифлеем я тебе тоже не советую ехать, – наставлял добряк Изя. – Территории. Там недавно мерзавцы кокнули какую-то англичанку-туристку. И англичане даже не пикнули. Не то что Израиль. За каждого своего гражданина мы готовы объявить войну, не говоря уж о карательных экспедициях.

– И правильно, – вставила Фаина. – Не трогайте нас. Мы живем на своей земле. Записано в Свитках Мертвого моря, им чуть ли не пять тысяч лет. Живите с нами в мире. И нам будет хорошо, и вам. Во всяком случае, простой араб живет у нас лучше, чем в своей Арабии. И дом есть, и работа.

Я помалкивал. Накануне мы вдоволь поговорили, вот я и оробел. Речь шла о социализме. Я рассказывал, до чего довела идея социализма такую богатейшую страну, как Россия. Не будь этой идеи, Россия давно бы обрела блага, которыми славится цивилизованный мир.

– Швеция тем не менее – тоже страна социалистических идей, – буркнул Изя. – И вообще, мне больше по душе Израиль социалистический, чем Израиль капиталистический. Я работаю сейчас на государственном, а вернее, на профсоюзном заводе, считай, в сфере социалистической. Мне гарантируют всё: и медицину, и пенсию, и отпуск. Привозят на работу и увозят с работы… И думаешь, наш стиль работы отличается от России? Те же перекуры, те же планы, тот же бардак. Правда, мы не пьем во время работы водку, тем, вероятно, и достигаем приличных результатов, не то что в России. И многих это устраивает. Конечно, заработок меньше, чем у капиталиста. Но всех денег не заработаешь. А на приличный жизненный уровень нам хватает. А капиталист? Завтра он тебя вышвырнет на улицу, и ты не пикнешь. Никакой профсоюз не поможет…

– Но сам ты… капиталист, – вставил я. – Ты купил три квартиры и сдаешь их в аренду.

– Капиталист, – согласился Изя. – В сфере собственного труда меня устраивает социализм, в сфере собственных интересов – капитализм. Я свободен в своих проявлениях, потому что живу в свободной стране. Как мне выгодно, так и живу. И любой так может жить, если он способен так жить. Свободная страна! А те, кто не способен, требуют уравниловки, бунтуют. Вместо того чтобы работать, они завидуют и злятся. Отсюда и все несчастья.

– Но, насколько мне известно, бунтовали и на вашем заводе, узнав, что его хотят приватизировать, – вставил я.

– Конечно. Я же сказал – нам не нужен капитализм, – засмеялся Изя, – мы сами хотим быть капиталистами.