Элоиза и Абеляр - Режин Перну

Результаты усилий Абеляра, воплотившиеся в его следовавших одна за другой работах, составили нечто вроде зародыша тех сочинений, содержащих систематическое изложение знаний, что во множестве появятся в XIII веке. В нем видят «отца схоластики». Дать свод четких определений, ясных и понятных — такова цель его преподавания. «Я сочинил „Трактат о божественном единстве и троичности“ для пользы моих учеников, требовавших от меня по сему вопросу философских и человеческих рассуждений, им, по их утверждениям, нужны были доводы, а не слова».

Этот первый труд Абеляра вызовет вокруг его имени новые пересуды, и вскоре появятся первые признаки надвигающейся бури; он породит в церковной среде беспокойство, вызовет множество подозрений, поспособствует возникновению недоразумений, и все эти подозрения будут рассеяны только в наши дни, когда мысли Абеляра подвергнутся тщательному, взвешенному анализу. Утверждение Абеляра, что «можно уверовать лишь в то, что ты прежде понял», долгое время воспринималось как «настоящая программа» чистого рационализма, а вернее, свободомыслия, что, как мы увидим, было весьма «далеко» от намерений мэтра. Этот труд заключает в себе, по крайней мере в виде «зерен», всю философию Абеляра, все то, что вызовет такое возмущение и смущение у его современников и из-за чего вокруг его имени не просто возникнет шум, а разразится настоящий скандал, — в работе содержится все то, что в глазах последующих поколений будет составлять своеобразие мышления Абеляра. Итак, именно по этим причинам нам необходимо остановиться на данном трактате, хотя предмет изучения и обсуждения и может показаться чрезвычайно сухим и неинтересным — пожалуй, для нашего времени это действительно неблагодарная тема, — но делать нечего.

Прежде всего встает вопрос, почему первый трактат Абеляра был посвящен Троице, или троичности Бога. Для историков науки XIX века, представлявших Абеляра как рационалиста и вольнодумца, намного опередившего свое время, было, как нам кажется, весьма затруднительно найти тому объяснение, ибо напрасно кто-либо попытался бы искать в этом трактате под названием «О божественном единстве и троичности»[19] малейшие следы отрицания или скептицизма по поводу догмата Троицы. Напротив, целью Абеляра в этом трактате, написанном для его учеников, является доказательство, по возможности четкое и ясное, великой истины: Бог един в трех лицах. Подход Абеляра к этой проблеме — это подход человека верующего, верующего искренне, человека, озабоченного тем, чтобы как можно понятнее изложить свой символ веры, а не тем, чтобы поставить его под сомнение, и уж тем более не тем, чтобы разрушить основу основ этой веры.

Кстати, тот факт, что первый трактат Абеляра был посвящен именно вопросу троичности Бога, свидетельствует о совпадении «интересов» Абеляра с «интересами», волновавшими его современников, ибо воистину поражает тот пыл, с которым тогда изучали и рассматривали со всех сторон основной догмат христианской веры. Эта проблема неотступно преследовала святого Августина, она же в некотором смысле стала причиной проведения в Никее так называемого Никейского собора, первого «экуменического» собора в истории, именно по этой проблеме высказались все первые богословы: святой Афанасий, Иларий из Пуатье и другие; эта же проблема в эпоху Абеляра была в центре исследований, размышлений, споров как философов, так и мистиков. Невозможно перечислить все трактаты и проповеди, посвященные вопросу о Троице и датируемые XII веком; назовем лишь несколько имен: следуя примеру таких известных магистров предыдущего столетия, как Фульберт Шартрский и Петр Дамиани, эту проблему разрабатывали Ансельм Кентерберийский, Ансельм Ланский, Гийом из Сен-Тьерри, Гонорий Отенский, Гильберт Порретанский и в особенности известные, прославленные преподаватели Сен-Викторской школы Гуго и Ришар Сен-Викторские; можно смело утверждать, что в то время не существовало ни одного сочинения, в котором не рассматривался бы данный вопрос в том или ином аспекте.

Подобное изобилие письменных источников указывает на грандиозность усилий религиозных кругов того времени, направленных на попытки раскрыть эту тайну, что ощущается даже в некоторых деталях повседневной жизни. Так, например, мы часто встречаем в официальных документах той эпохи, а именно в королевских хартиях и грамотах, а также и в простых документах, заверенных нотариусами, в самом начале следующую формулировку: «Во имя Святой и Непостижимой Троицы». Достаточно сказать, что в жизни христианского мира эту проблему почитали основной, краеугольной проблемой веры, притягивавшей к себе внимание мыслителя и являвшейся средоточием благочестия верующего. В школе вопрос о Троице являлся главным предметом изучения, преподавания и дискуссий. Сама терминология, употреблявшаяся относительно Троицы и троичности, была несколько нечеткой, расплывчатой, ибо говорили и о лицах, и о персонах, и о субстанциях, а также употребляли греческий термин «ипостась». В следующем веке все эти усилия, направленные на осмысление великой тайны, завершатся формулированием ее в выражениях, требовавших непременного признания истинности формулировки — в случае каких-либо сомнений или колебаний человек рисковал попасть в разряд еретиков. Характерно для XII века чрезвычайно острое соперничество исследователей и тот поразительный пыл, с которым они предавались спорам; один за другим иерархи Церкви собирались на соборы, епископы вступали в переписку друг с другом или встречались, чтобы обменяться мнениями по поводу той или иной доктрины, вызывавшей у них какие-то подозрения; дискуссия следовала за дискуссией, одна завершалась одобрением воззрений какого-либо ученого собрата, другая — осуждением, ибо риск совершить ошибку неизбежен в любой сфере, где осуществляется поиск истины.

Все это в наши дни может показаться бесплодными, пустыми спорами, но, однако же, углубляясь в атмосферу той эпохи, мы убеждаемся, что этот вопрос о Троице, троичности Бога открывает для нас новые, совершенно неожиданные горизонты. Если прочитать труды, написанные в стенах Сен-Викторского аббатства, оказавшего столь сильное влияние на мир интеллектуалов своего времени и вообще на все общество, то возникает ощущение, что изучение троичности Бога, изучение отношений между тремя божественными лицами затрагивает каждого верующего (а в тот период практически все были верующими), — проблема эта встает перед нами в новом свете, как проблема всеобщая и всеохватная. Когда, скажем, Ришар Сен-Викторский говорит о Троице, он ставит под вопрос и концепцию личности в человеческом значении этого слова, и концепцию любви. Для него, как и для большинства мыслителей того времени, Бог един, но это единство не воспринимается философом абсолютным, «монархическим» образом, ибо Бог одновременно и триедин, а единым Его делает любовь, Он и Сам есть Любовь. Эта Любовь представляет собой непрерывный и бесконечный обмен при полном равенстве участников, который приводит к возникновению полнейшей и всеохватной общности, ко всеобщему причащению. Таким образом, верующий, думая о Боге, представлял себе не статичное изображение Высшего существа, а лицезрел динамичное видение, являвшееся воплощением движения чувства, движения любви.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});