Элоиза и Абеляр - Режин Перну

Ришар Сен-Викторский основывает свою веру в Троицу на потребности в глубинной, сильнейшей и значительнейшей природе любви: «Главнейшим элементом истинного милосердия и любви является не только способность любить другого, как себя, и быть им любимым таким же образом, но желание, чтобы другого любили, как любят тебя»; итак, истинная любовь будет полной только при условии стремления, чтобы это была «разделенная» любовь; совершенная любовь требует существования Третьего Лица, «чье равное участие в любви и радостях Двух других Лиц является требованием той же любви, доведенной до совершенства». Чтобы передать дух того времени, добавим, что красота этой концепции, основанной на абсолютной ценности и абсолютном значении любви, требующей множественности лиц, воспринималась как своеобразное доказательство истинности этой доктрины. Для Ришара Сен-Викторского подобное видение Бога «слишком прекрасно, чтобы не быть истинным».

Итак, «быть», «существовать» для Бога означает «любить». И человек как бы оказывается в положении, когда его словно «подстрекают» этим взаимообменом любви к такому же обмену. В тот период не считали, что божественная любовь может проявиться властно, так сказать авторитарным образом, принуждая человека любить или, напротив, патерналистским образом изливая на него потоки любви; любовь, напротив, приглашала человека принять участие в цикле триединства, то есть найти в себе самом «образ Божий». Тогда именно так понимали, воспринимали и представляли себе отношение Господа к человеку, и это отношение, как в зеркале, отражалось в соотношении священного, церковного и мирского, светского. «Любовь — это изобретение XII века…» — говорил Сеньобос. Человек получал живительную частицу духовности в тот момент, когда он оказывался в русле потока литургии, потока, пропитавшего живительной влагой всю повседневную жизнь, и нет ничего удивительного в том, что проблема, занимавшая умы духовных властителей эпохи, находила продолжение в различных способах выражения мыслей в искусстве и поэзии. Когда мы знакомимся с этим «задним планом», когда обнаруживаем, с каким рвением мистики и теологи склонялись над Книгой Песни песней Соломона, чтобы выявить в ней те поиски Невесты Божественным Женихом, то есть Иисусом Христом, тогда мы уже не удивляемся, что в литературе в те времена расцветала куртуазная любовь. Итак, тогда все было взаимосвязано, и все, казалось, действовало и развивалось одновременно, рождая то, что стало сутью философии эпохи. В такое время, как наше, когда невозможно обнаружить какое-либо сочинение, даже чисто литературное, которое не было бы написано под влиянием того или иного философского течения: марксизма, экзистенциализма и т. д., — в такое время не найти доводов и доказательств истинности какой-либо доктрины, которые оказались бы равноценны самой доктрине и были бы всеми восприняты и приняты одинаково. В XII веке можно было легко уравнять экстатическую любовь Ришара Сен-Викторского и то, что на языке трубадуров именовалось «joy» (радость), подобно тому, как различные концепции светской любви были изложены в «Трактате о любви» Андрея Капеллана или представлены в рыцарских романах.

Если мы хотим понять историю Абеляра, надо и ее поместить на уровень этого «заднего плана» и рассматривать на его фоне. Ее суть проявляется во всей своей парадоксальной силе только тогда, когда мы вспоминаем, что Абеляр был современником самых знаменитых представителей богословия, исповедовавших теорию экстатической, то есть восторженной, исступленной любви, таких, как учителя Сен-Викторской школы; Гуго умер на год раньше Абеляра, Ришар на тридцать лет его пережил, так что эта школа оказала на всю ту эпоху огромное воздействие, ибо она была в центре всех событий, а мысль Абеляра еще только робко «пробивалась из-под спуда». Парадокс заключается в том, что для нас Абеляр — прежде всего герой любовной истории, тогда как в свое время окружающие воспринимали его прежде всего как философа.

Если положение Абеляра в наших глазах выглядит парадоксальным, то на взгляд его современников оно было «чрезвычайно критическим» и заслуживало осуждения. Он взялся за разрешение проблемы, являющейся главной проблемой его времени, он начал разрабатывать тему, над которой трудились лучшие умы и по поводу которой собирались местные церковные соборы (весьма многочисленные); он начал ее разрабатывать не только как магистр богословия, как теолог, но и как диалектик — магистр искусства рассуждения. Он сам — мы уже могли в этом убедиться — подчеркивал то «двойное достоинство», которое отличало его методику преподавания и составляло ее ценность. Однако это не было таким уж «нововведением», другие делали до него примерно то же самое с разным успехом; если вопрос об универсалиях и заставлял бушевать страсти в мирке школяров и их преподавателей, происходило это потому, что данный вопрос, относившийся к сфере чистой диалектики, находил некий отзвук в вопросе о троичности Бога. Когда Абеляр вел споры с Гийомом из Шампо и своими доводами и доказательствами принудил бывшего наставника дважды изменить свое мнение на прямо противоположное, то есть изменить той доктрине, постулаты которой составляли основу его преподавания, это был не просто философский спор из-за мелочей, не просто необязательные рассуждения; нет, и учитель, и бывший ученик ощущали, насколько важны и серьезны занятые ими позиции, потому что эти воззрения могли проецироваться на чисто религиозную плоскость. Если универсалий не существует, если они являются всего лишь простыми словами, если между отдельными существами нет никакой тождественности, если допустимо говорить только об отдельных людях, не улавливая между ними никакой связи, не находя в них никакого общего элемента, присущего всему роду человеческому, то можно ли видеть в Единстве Бога нечто иное, кроме самого понятия? Догмат о троичности Бога, о Троице в таком случае предстает перед верующим, увлекшимся рассуждениями, только в виде тритеизма: есть три божества, три отдельных лица (персоны), но между ними не может быть того сущностного Единства, которое является предметом библейского откровения.

Трудясь над своим трактатом, Абеляр вступил в очень давний спор, в результате чего подверглись осуждению Беренгарий Турский и старый учитель Абеляра Росцелин. Возвысив свой голос против Росцелина, Ансельм Кентерберийский изложил суть всей проблемы следующим образом: «Еретики! Еретики все эти диалектики, которые думают, что универсалии есть всего лишь простые слова… все эти диалектики, чей разум настолько помрачен этими вымышленными представлениями о вещественности, о телесности всего сущего, что он не в силах выбраться из этих тенет и неспособен распознать то, что он один может созерцать в чистом виде! Тот, кто не понял, каким образом множество отдельных людей являются одним человеком как представители рода людского, разве сумеет понять, что в этом чрезвычайно таинственном явлении, в этой чрезвычайно таинственной породе есть множество Лиц, что каждое из этих Лиц есть совершенный Бог и что они есть Единый Бог?» Далее Ансельм продолжает приводить доказательства своей правоты, подкрепляя свои доводы многочисленными примерами такого свойства: «Если человек не в состоянии понять, что масть лошади может представлять собой нечто, отдельное и отличное от самой лошади, что стена может рассматриваться, как нечто иное, чем дом…» и т. д. Абеляр, кстати, последует в том же направлении и выступит против своего бывшего учителя Росцелина. Итак, однажды (установить точно дату практически невозможно, но совершенно ясно, что это было до Суассонского собора, состоявшегося в 1121 году) он написал письмо Гилберту, епископу Парижскому, сетуя на то, что является жертвой нападок и нечестных действий человека, чьего имени он не называет, но опознать которого довольно легко, ибо он давно привлек к себе внимание своей дурной репутацией и своим вероломством. «Некоторые из наших учеников, — говорится в этом письме, — пришли и сообщили нам, что сей старинный враг католической веры, чьи гнусные, отвратительные, еретические воззрения, заключающиеся в утверждении, что якобы существуют три Бога, а не один Единый, были разоблачены иерархами Церкви на Суассонском соборе (1093 года)… изрыгает в мой адрес проклятия, мерзкую брань и угрозы по той причине, что мы сочинили небольшой по объему труд касательно веры в Святую Троицу; труд сей направлен против той самой ереси, в коей повинен сей человек. С другой стороны, один из наших учеников известил нас о том, что этот человек только и ждет вашего возвращения, чтобы изобличить меня в якобы еретических воззрениях, изложенных в сем труде; таким образом, этот человек пытается опередить меня, обвинив меня перед вами, подобно тому, как он пытается поступить со всеми. Если дело обстоит именно таким образом, то мы просим вас всех, поборников Господа и защитников веры, чтобы вы приняли решение о подходящем месте, куда бы вы могли пригласить одновременно нас обоих, и чтобы мы там были выслушаны истинными католиками, достойными всяческого уважения, коих вы сами изберете; пусть люди услышат, в чем он меня обвиняет втайне от меня и за глаза, и пусть они вынесут свое суждение, основанное на их просвещенном мнении, так, чтобы всем стало известно, не понапрасну ли он выдвигает против меня подобные обвинения, не клевещет ли он на меня, или он прав и я виновен в том, что осмелился написать подобные вещи».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});