Покаяние - Элоиса Диас

теперь рейда и спешно перебазируются. Ладно. Теперь, когда известны все вводные, можно и план обсудить. Вряд ли ты позвал меня сюда, просто чтобы сообщить о беде. Или о своих идеях. Нет. Пускай всех деталей я и не знаю, но сегодняшнее твое поведение было крайне красноречиво.

Хоакин невольно коснулся его руки, все еще уязвленный.

– Ты пригласил меня сюда, потому что знаешь, что делать. И теперь вам что-то от меня нужно.

Хоакин опустил глаза. Восхищение, которое в нем вызывал начальник, уже давно омрачалось знанием о его темных делах. «Когда я стану комиссаром, то такого не допущу», – поклялся себе Хоакин. Но это было давно.

– Смотришь вниз? То-то же. Как отыщешь свои яйца, – прошу прощения, сеньора…

Паула хранила невозмутимость.

– …так и проси. Ты же ради этого меня позвал, разве нет?

Хоакин колебался. Эта мысль не давала ему покоя с тех самых пор, как Галанте ему отказал, но облечь ее в слова значило рискнуть карьерой, если все кончится хорошо, и жизнью – если плохо. Инспектор опять сглотнул. Оставить его до конца дней в участке, считать пули в затхлом подвале, будет еще мягким наказанием за дерзость.

– Давай, Хоакин. О чем твоя просьба? – наседал Вукич.

Что это? Он впервые за пятнадцать лет назвал Альсаду по имени. Комиссар подался вперед. Глаза его алчно блеснули. Так вот почему он произнес мое имя. Все так. Вукич приехал по его зову. И теперь сидит у него на кухне. Вроде бы бояться поздновато. Осталось только сказать вслух.

– Я должен туда поехать.

Хоакин напрягся, ожидая реакции. Вукич достал из пачки новую сигарету и расплылся в веселой улыбке.

– Ну вот и все! Видишь! Не так уж и трудно, а? – Он глубоко затянулся. – Что ж. Раз мы уже вытащили эту тему на поверхность, можно перейти и к хорошим новостям.

Хорошие новости? Ну конечно, он все знал с самого начала! Не так уж и много найдется объяснений тому, чтобы подчиненный, у которого есть проблемный брат, в свой выходной врезал одному из коллег прямо в участке, а потом попросил комиссара о личной встрече. Вукич знал, с чем к нему обратится Хоакин. Тем не менее приехал и сидит теперь у него на кухне и широко улыбается. Почему?

– Думаю, ты еще миллион раз будешь прокручивать в голове нынешний вечер, – заметил комиссар, выводя Хоакина из задумчивости. – Но до этого еще надо дожить. И тебе, и мне. Хватит мечтать. Хватит думать. Что до меня, то я скорее пожалел бы о том, что сделал, чем о несделанном. Так что давай по существу. – Вукич едва заметно кивнул на Паулу.

Он хочет, чтобы я попросил ее выйти. Но в семействе Альсада этого не было принято.

– Так вот. Начнем с главного. Нам нужен как минимум еще один человек. Сдается мне, кандидатура, которую я хочу предложить, тебе не понравится… и все же выслушай, прежде чем возражать. – Вукич пристально взглянул на Хоакина. – Знаешь одного парнишку, который работает у нас в участке, – не полицейский, но в дневную смену подменяет медика…

– Нет, – перебил его Альсада. В участке он бы такого себе не позволил. Он сразу понял, о ком толкует комиссар. Только через мой труп.

– О ком это мы говорим? – спросила Паула.

Хоакин знал: на самом деле вопрос означает «А не слышала ли я о нем за ужином, когда ты сплетничал о коллегах?».

– Нет, – повторил Хоакин, одновременно отвечая и Вукичу, и жене. Он докурил сигарету и скрестил руки на груди.

– Он… Ну да, что уж там. Готов признать. Он довольно… – Вукич попытался подобрать определение, – своеобразный.

Хоакин, точно ребенок, решивший, что окружающие не в полной мере оценили меру его отвращения, скривился и негромко зарычал.

– Хоакин, мы поняли, что ты не согласен, – отчеканила Паула, показывая, что гримасы мужа ее мало впечатлили. – Скажите, Фернандо, а он и впрямь так уж хорош?

Фернандо? Ничего себе!

– Очень хорош, – подтвердил Вукич. – Его зовут Элиас. Смышленый. Умелый. Он разберется, где их искать. А главное – ему хватит ума держать язык за зубами.

– А почему вы в этом так уверены? – спросила Паула.

– Он… – Вукич замялся, подыскивая нужное слово. – Он… Не чужой человек в системе.

– Коллаборационист он! – вставил Хоакин.

Паула метнула на него язвительный взгляд.

– Строго говоря, нет, – поправил Вукич. – Его задача в том, чтобы… следить… – Комиссару, казалось, самому было неловко. – Следить за тем, чтобы такие, как они, оставались живы.

Если бы в ту минуту Хоакин посмотрел на жену, он заметил бы, какое впечатление произвели на нее слова Вукича: как застыла улыбка, как участилось дыхание. Но он как раз вскочил со стула и накинулся на комиссара:

– Он следит, чтобы они не погибли, ведь тогда их нельзя будет дальше пытать! А мы ведь не хотим, чтобы они умерли до того, как будет установлена их невиновность, правда?

– Альсада, каких слов ты от меня ждешь? Что хочешь услышать? – Вукич тоже поднялся с места и угрожающе навис над Хоакином. – Что он – эксперт по боли? Это так! Что он знает, сколько ударов человек способен вынести, прежде чем потерять сознание? Знает! Сколько дней человек продержится без еды и воды, пока не наступит смерть? Сколько вольт нужно, чтобы причинить невыносимую боль, но не поджарить мозг? Потому что, если его поджарить, человек уже не сможет отвечать на вопросы и назвать больше имен? Да, он все это знает, и еще много такого, чего тебе и не вообразить. Это его работа! Не всем же быть Сократами, Альсада, и пить яд в случае чего! Кому-то приходится жить в реальном мире!

Вукич задохнулся, и на мгновение показалось, будто он и сам смутился, что повысил голос. Комиссар обвел кухню взглядом и снова сел. Альсада последовал его примеру.

– Так что же ты хочешь услышать? – продолжил комиссар уже мягче. – Может, тебя утешит, если я скажу… что на самом деле он хороший человек? Что под суровой личиной скрывается…

– Она у него совсем не суровая, – возразил Хоакин.

– И то верно. – Вукич улыбнулся и подался вперед. – Послушай. Он человек находчивый. И дотошный. Он знает все ходы и выходы во всех исправительных заведениях. Разбирается в медицине.

Хоакин опустил голову и уставился на кофейную гущу на дне своей чашки. Скажи ему кто прежде, что он окажется в таком положении, он рассмеялся бы ему в лицо. Хоакин покрутил чашку, наблюдая, как гуща меняет форму. Это не может быть по-настоящему. Есть еще время все поменять. Человек ведь способен обмануть судьбу?

– Моя матушка могла