Риск, борьба, любовь - Вальтер Запашный

Не сумело нас поссорить даже описанное выше варварское лечение от микроспории. Султан стоически терпел и первичную обработку известью, и даже вторичную, когда мы безжалостно сдирали образовавшиеся на коже корочки и вновь повторяли пытку.

В один из злосчастных дней мы обрабатывали Султана не частями, а целиком. В запарке никто из нас почему-то не вспомнил, что заметно подросшая грива львенка впитывает в себя гораздо больше влаги, чем короткая шерсть, покрывающая его тело. В результате началось такое бурное выделение хлорки, что и я, и мои помощники вынуждены были надеть противогазы. Оградив таким образом от ядовитых испарений себя, мы забыли о самом главном — о льве.

Закончив обработку львенка, мы выпустили его из фиксатора и заперли в глухой клетке с единственной отдушиной — решетчатой дверцей.

Едва я успел снять с себя халат и достать таблетки (постоянная нервотрепка и еда всухомятку уже наградили меня язвой желудка), как в комбату ворвался Ионис.

— Вальтер, скорее! — кричал мой помощник. — Султану плохо! Он задыхается!

Я кинулся за ним.

Лев лежал со стекленеющими глазами. В его раскрытой пасти судорожно подергивался совершенно синий язык.

— Султан! — неистово закричал я и кинулся к нему.

Из клетки, как из газовой камеры, пахнуло на меня удушающим запахом хлорки.

Я рванул решетку. Гасюнас, Ионис и девочки бросились на помощь. Я обнял Султана, изо всех сил стараясь вытащить его из клетки. Ионис тянул за хвост, остальные тащили за лапы. От боли львенок схватил меня зубами за руку, но все же не позволил себе сомкнуть челюсти.

Задыхаясь от запаха хлорки, мы волокли умирающее животное во двор, на свежий воздух. Я крепко прижимал к груди тяжелое обмякшее тело и последними словами проклинал собственную глупость и беспечность. Изредка Султан дергал задней лапой и упирался ею в меня, глубоко раня мои бока острыми когтями. Не замечая боли, я молился об одном: «Только бы дотащить его живым!»

Наконец мы достигли двора и опустили львенка на землю.

— Куда подевался врач?! — вне себя заорал я. — Найдите этого жалкого труса!

— Я здесь, — обиженно ответил доктор, манипулируя возле носа львенка каким-то флаконом.

Оказывается, едва заслышав крики Иониса, ветеринар сообразил, что дело дошло до эмфиземы легких, и немедленно кинулся в свою каморку за медикаментами.

Вдохнув нашатырного спирта, Султан резко дернулся. Он даже поднял голову, но она тут же бессильно упала на передние лапы. А доктор уже вводил иглу в бедро львенка, ласково приговаривая:

— Ну вот, маленький, сейчас поддержим тебе сердечко, укрепим общий тонус, и все будет хорошо.

Трое суток организм Султана боролся со смертью, и все эти трое суток мы ни на минуту не отходили от львенка. Ночью я накрывал его одеялом и фуфайками, утром поил парным молоком. Через каждые полтора часа, положив его голову себе на колени, осторожно вливал лекарство. Вслушиваясь в дыхание своего любимца, поминутно щупая его пульс, я мысленно ругал себя. А он смотрел мне в глаза, словно пытаясь сказать: «Что ты, брат, наделал?! Спасай же теперь! Моя судьба в твоих руках».

На третьи сутки ему стало хуже. Наступил кризис, Султан бился в судорогах и задыхался.

Ионис бросился на поиски ветеринара, но не смог его найти: измученный врач, видимо, где-то уснул.

Лев погибал, и мы ничем не могли помочь ему. Я был в отчаянии. Не находил себе места, колотил кулаками по голове, рвал на себе волосы.

Внезапно Султан дернулся и стих.

— Ионис, адреналин! — не своим голосом заорал я.

Шприц с длинной иглой давно был подготовлен доктором, предвидевшим подобную ситуацию. Трясущимися руками я сделал укол в сердце львенка и замер в ожидании чуда.

И оно свершилось. Адреналин подействовал: сердце Султана снова забилось!

Я плакал, словно мать над умирающим ребенком, и без конца целовал морду льва. Эти нос, уши и глаза стали для меня такими дорогими…

Лев задышал ровнее. Тут подоспел врач, который действительно уснул… на станции «Скорой помощи», куда забежал за лекарствами. Там присевшего на минутку к столу и немедленно забывшегося тяжелым сном человека не стали будить, и он чуть не проспал жизнь замечательного зверя, о котором все дрессировщики мира в скором времени скажут: «Этот лев достоин памятника».

Но об этом позже. А сейчас Султан смотрел на меня с надеждой и благодарностью. С усилием раскрывая его пасть, я по ложечке вливал туда молоко, смешанное с яйцами, алоэ и кагором. После нескольких глотков снадобья львенку становилось лучше, он даже пытался облизнуться, но пока что не мог от бессилия. Мне приходилось «выносить за ним горшки» и ухаживать за шерстью. Разглаживая жесткие усы львенка, я повторял: «Жить, только жить!» Наконец он стал поднимать голову. Смерть отступила. Султану становилось все легче, и свое выздоровление он связывал с моим присутствием. Теперь его любовь превратилась в настоящее обожание. Задремав, я порой просыпался от его рыка: это Султан охранял меня от служащих. Бедному Ионису приходилось теперь палкой придвигать еду, которую он приносил мне и львенку.

Султан выздоровел, но не изменил отношения ко мне. Он постоянно облизывал меня, терся головой о колени. Если я хоть немного передвигал лежащие под его головой ноги, он удерживал меня, обхватывая лапами, и успокаивался, только когда я переставал шевелиться. Если же я вставал, намереваясь выйти из комнаты, львенок обнимал меня лапами, небольно прикусывал и норовил перетащить поближе к себе. Его привязанность была очень трогательной, хотя и создавала мне определенные проблемы.

Время летело удивительно быстро, и вскоре Султан превратился в мощного льва с царской осанкой и довольно внушительной гривой. Теперь на мои попытки покинуть комнату он отвечал угрожающим рычанием. Развалившись всей своей тушей под дверью, лев ловил меня за одежду, не давая выйти. Я был вынужден прибегать к обману: бросал в угол кусок мяса и быстро выскальзывал за дверь.

Его любовь становилась мучительной. Ходить с ним по цирку стало невозможно: Султан никого не подпускал ко мне. Спать он ложился только рядом с моей кроватью, а иногда плюхался прямо на меня. Когда же я шел готовить себе пищу, он неизменно следовал за мной. Ласкаясь, терся об меня головой, отчего суп, если я нес в руках тарелку, неизменно оказывался на полу. Боясь ошпарить льва, я старался прикрыть его собой и зачастую сам страдал от ожогов.

О том, чтобы мне выйти за пределы цирка, не могло быть и речи — ведь при этом льва необходимо было запереть в клетку. А он, понимая это, наотрез отказывался даже приближаться к ней. Ложился на пол, морщил нос, терпел все мои толчки и пинки, но в клетку не шел. Приходилось обманывать его, прятаться за фанеру. В поисках меня Султан терял бдительность и забегал в клетку, а Ионис молниеносно захлопывал за ним дверь. Но с каждым разом обмануть льва становилось труднее и труднее. Вскоре умное животное сообразило ставить в клетку только передние лапы и, убедившись, что меня внутри нет, немедленно выскакивать обратно. Слыша мое дыхание и понимая, что я прячусь где-то рядом (а слух у льва значительно лучше, чем обоняние), Султан порой и вовсе не подходил к клетке. С выражением «Дураков здесь нет!» он спокойно укладывался на пол, поместив голову на передние лапы, и терпеливо ждал, когда у меня не выдержат нервы и я подам признаки жизни.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});