Восхитительная ложь - Шона Мейред

была чувствовать себя так, ошеломленной желанием и взволнованной предвкушением.

— Восприятие — это дар, которого не хватает большинству людей, Сирша, — шепчет он. — Но когда мы меняем свой взгляд на вещи, — его рука поднимается, убирая волосы с моих плеч, обнажая шею, — меняются и сами вещи, на которые мы смотрим.

Его губы скользят по моему пульсу, оставляя лишь шепот поцелуя.

— Я говорил тебе раньше, все не так, как кажется, только те, кто предпочитают видеть… — Его левая рука пересекает мою грудь, хватая за плечо и разворачивая меня на месте. Внезапно я оказываюсь лицом к стеллажу, и мои руки вытягиваются передо мной, останавливая мое тело от столкновения со стальной рамой. Его голова нависает над моим плечом. Затем, на следующем вдохе, он шепчет остаток своего ответа мне на ухо. — … рассмотрят правду во лжи.

— И ты знаешь правду? — Мой голос сочится снисходительностью.

— Да! — Его ответ твердый, мгновенный.

— Тогда просвети меня.

Внезапно его руки опускаются на обнаженную кожу над моим коленом, прежде чем медленно провести вверх по бедрам. Чем выше поднимаются его руки, тем дальше задирается моя юбка.

Мои пальцы сжимаются на полке, впиваясь в металл.

Я знаю, что это неправильно. Я не должна хотеть, чтобы Роуэн был где-то рядом со мной. Но похоть, предвкушение и желание, пульсирующие между моими бедрами, поют совсем другую мелодию. Опасность и желание, тоска и жадность, мое тело изгибается под его руками, умоляя освободиться.

— Мы не должны. — Мой разум включается, противореча подчинению моего тела.

Его дыхание задерживается на моей шее, когда он выдыхает свой ответ.

— О, но мы должны. В конце концов, когда все будет сказано и сделано, ты была и всегда будешь моей.

От резкости его слов я ерзаю, и моя спина выгибается дугой. Но, оглядываясь назад, это была не лучшая форма протеста, потому что теперь моя едва прикрытая задница упирается в его твердый, как сталь, член.

— Хм. — Его стон отдается эхом по моей коже, посылая еще одну стрелу желания вниз по позвоночнику.

Юбка задралась вокруг моей талии, кончики его пальцев танцуют по маленькому треугольнику моих стрингов, прежде чем скользнуть под кружево и обвиться вокруг материала.

Одним быстрым движением он тянет, срывая его с моего тела, прежде чем поднести тонкий материал к моему носу.

— Почувствуй, — требует он. — Вот что я делаю с моей жадной киской.

Мой разум бушует против моей похоти, умоляя меня оттолкнуться, прекратить эту глупость, оттолкнуть его от себя и убежать как можно дальше и как можно быстрее. Но моя кожа горит от его прикосновений, и моя потребность в освобождении намного перевешивает желание убежать.

— Глубокий вдох, любимая. — Я следую его требованию, подчиняясь боли, которую может облегчить только он.

Затем, без предупреждения, он засовывает трусики мне в рот, затыкая мне рот и заглушая мои крики.

Внезапно он опускается на колени, сминая мою юбку вокруг талии.

— Я все еще чувствую твой вкус на своем языке, — бормочет он в мое бедро, лаская мою плоть. — Хотя этого недостаточно. Мне нужно больше, любимая.

Его зубы покусывают, когда он приближается к моей киске. Схватив меня за бедра, он раздвигает мои ноги, затем поднимает мою левую ступню на первую полку, предоставляя себе лучший доступ.

— Хорошая маленькая Сирша. Ты сияешь для меня.

Его похвала омывает меня, сжимая мое сердце. Подушечки его пальцев исследуют мои бедра, и если бы я могла, я бы умоляла его избавить меня от того ада, который он устраивает. Внезапно его пальцы проскальзывают между моих складочек, но кружево, заполняющее мой рот, заглушает вздох, застрявший у меня на губах.

Поднимая одну руку к моей пояснице, он нажимает вниз, и мои руки подгибаются, заставляя меня встать лицом к полке передо мной. Моя спина выгибается, и его рот останавливается на моем центре, его язык безжалостно ласкает мой клитор.

Он слегка отстраняется.

— Я хочу, чтобы твоя сперма покрывала мои губы и стекала по подбородку. Не притворяйся застенчивой, mo bhanríon (Моя королева). Оседлай мое лицо своей прелестной розовой киской.

Он языком пронзает меня, трахая мой вход, как одержимый. Мои бедра смыкаются, и моя задница сжимается, когда они теряют контроль, выгибаясь под его безжалостными облизываниями.

Его удары проникают внутрь и наружу до тех пор, пока я больше не могу выдерживать основную тяжесть давления.

Я выплевываю кружево, которым он заткнул мне рот, и мои слова вырываются хриплой мольбой.

— Роуэн. О Боже. Пожалуйста. Уххх, Роуэн.

Его кончики пальцев сжимают мою задницу, когда он скользит языком от моей киски к моему ноющему клитору. Его зубы задевают мой пульсирующий бугорок, посасывая так сильно, что я вижу, как под моими веками вспыхивают звезды.

— О, черт! Да, черт! О, Боже, Роуэн.

Он не смягчается, и мое тело обвисает над ним, содрогаясь от давления моего освобождения.

— Остановись, — умоляю я, отчаянно пытаясь восстановить дыхание, которое он украл.

Ощущение нарастает, и мои легкие кричат на меня, тяжело втягивая воздух, когда кровь приливает от моей головы к киске. Внезапно из меня вырывается прилив желания, более сильного, чем все, что я когда-либо испытывала раньше.

— Ааааа! — Я разрываюсь ради него, не заботясь ни о чем другом.

— Вот и все, любовь моя. Сломайся для меня.

Глава двадцать вторая

РОУЭН

Смотреть, как Сирша распадается, стало моим новым любимым занятием — как ее тело изгибается в моей власти или как желание срывается с ее пухлых губ с задыхающимися стонами.

Но самое приятное из всего — видеть, как изгибается ее спина, когда давление ее оргазма рикошетом проходит сквозь нее, оставляя от нее не более чем бескостное месиво, поддерживаемое моими ладонями — Совершенство.

Я мог бы потратить всю жизнь, извлекая из нее эти реакции, и все равно проснулся бы голодным, наркоманом, жаждущим большего.

Я знаю, я сказал, что подожду, пока она сделает первый шаг, все время заманивая ее, кусочек за кусочком, но все это вылетело в окно в ту секунду, когда я слизал ее желание со своей ручки, и ее сладкий гребаный нектар покрыл мой язык.

Мне потребовалась каждая капля моего самообладания, чтобы сдержаться и пройти через наш двойной урок английского без того, чтобы перегнуть ее идеальную задницу через наш стол и трахать ее до следующего воскресенья.

Твердый как камень, я сидел там, терпя ее непреднамеренную пытку, наслаждаясь каждой жалкой секундой.

После урока мне следовало уйти, но каждая частичка моего самообладания разбилась вдребезги от этого небольшого вкуса, не оставив мне другого