Рассказы об античном театре - Станислав Венгловский

А вот Еврипид…

Жизнь Еврипида, протекавшая на глазах величайших умов, оставивших после себя многочисленные записки, разного рода воспоминания, – во многом кажется нам не совсем понятной. Начать хотя бы с того, что нельзя с достоверностью утверждать, когда Еврипид мог родиться. По одной из версий он появился на свет в разгар Саламинского сражения, в котором геройски сражался гоплит Эсхил и за ходом которого мог наблюдать впечатлительный отрок Софокл.

Увидел свет Еврипид вроде бы на острове Саламине, куда вынужденно отправлялись афиняне, спасаясь от жестоких захватчиков. Там, на Саламине, отец будущего драматурга, то ли Мнесарх, то ли Мнесархид по имени, владел небольшим участком земли. Мать Еврипида, по имени Клейто, будто бы торговала свежей зеленью.

На указанном участке земли, доставшемся Еврипиду, имелся каменный грот, входное отверстие которого обращено было в сторону «вечно шумящего моря», как сказано у Гомера. С наступлением ненастной погоды в этот каменный мешок набивались летучие мыши, которые, правда, не могли нарушать тишину большого и замкнутого пространства, но соседство с которыми непременно тревожило человеческие души. Зато с наступлением весеннего тепла, особенно – летней жары, пространство прохладного грота превращалось в самое привлекательное на всем острове место.

В этом гроте, служившем Еврипиду вторым, если даже не первым жилищем, проводил он большую часть своего свободного времени. Сюда, поначалу, забредал он мальчишкой, с зажатыми в руках навощенными табличками, где красовались вкривь и вкось нацарапанные строчки Гомеровых поэм. Затем – приносил уже целые их отрывки. В дальнейшем – куски полюбившихся трагедий Эсхила, Софокла и прочих поэтов, выступления которых становились для него настоящим праздником.

Любознательность, страсть к наукам, ко всему прекрасному, с юных лет отличали сына скромного торговца. Едва только выпадала подобная возможность – он собирал разбросанные по полу книги, заполняя ими все закутки отцовского дома, но большей частью – этот просторный грот. Шум набегающих волн у подножия вечных замшелых скал совпадал с ритмами читанных строк, а крики мятущихся птиц говорили о сильных страстях, скрываемых под еще неумелыми его словами.

В указанном гроте прозвучали и первые собственные строки будущего драматурга. На вощеную поверхность табличек они ложились так же естественно, как на синее море – следы лодчонок и лодок, направлявшихся в сторону Пирея – крикливого афинского порта. В голове у молодого человека звучали голоса людей. Эти-то голоса ему и следовало успевать записывать.

Правда, голосá иногда толковали о чем-то таком, над чем юноше следовало долго раздумывать, прежде чем он был в состоянии сообразить, чтó же можно доверить буквам. Помогало обращение к книжным свиткам. Помогали мысленные беседы с умнейшими людьми, особенно – с философами. Философов позволительно было слушать на пыльной агоре, среди храмовых колонн, особенно – в говорливых даже без них Афинах. Записанные философские труды юноша собирал и бережно хранил.

Но более всего прельщали его писания эфесского мудреца Гераклита. На Саламине вскоре пронесся слух, будто Еврипид совершил нарочитое путешествие в далекий малоазийский Эфес, чтобы познакомиться там с собранием трудов Гераклита, хранящимся в широко известном храме богини Артемиды, прославленном как седьмое чудо света. Обладая исключительной памятью, Еврипид запоминал пространные куски из писаний великого мудреца, носившего прозвание «Темный» – по причине его нарочито мрачного языка.

Подобный образ мышления и образ жизни выработали в будущем драматурге особый характер, в корне отличавший его от возвышенно-загадочного Эсхила и от живого, общительного, земного Софокла. Еврипид прослыл нелюдимым, замкнутым, довольно угрюмым субъектом. По крайней мере – таковым казался он своим современникам. Он не выносил повседневного шума, избегал привычной для эллинов толчеи на рынке, в судах, в народном собрании. Считался женоненавистником. Исключения составляли театральные представления, где возникала возможность общаться с Эсхилом и Софоклом, своими кумирами…

Зато другая версия представляет Еврипида совершенно иным человеком.

Во-первых, родился он, вроде бы, в столичных Афинах, причем за четыре года до Саламинского сражения. Так что о страшном персидском нашествии, о том патриотическом подъеме, который охватил победителей, – был в состоянии многое помнить. Названная дата рождения приведена на так называемом Паросском мраморе, поставленном на указанном острове, помним, еще в 264 году до н. э. Происходил же поэт – из знатного рода, о чем якобы свидетельствовала его почетная жреческая должность в храме Аполлона. В детстве и юности, по этой версии, будущий драматург получил воистину великолепное образование. От младых ногтей участвовал он в различного рода соревнованиях, известных нам агонах. Демонстрируя свое физическое и нравственное совершенство, непременно занимал там первые места.

Богатство, вернее – достаток его отца позволял юноше нисколько не ограничиваться первоначальным образованием. Он, вроде бы, наслаждался беседами таких выдающихся мыслителей, как Анаксагор, Продик, Протагор.

Кем же были эти люди?

Анаксагор (500–424 до н. э.), уроженец малоазийского города Клазомены, славного своими терракотовыми саркофагами, расписанными в чернофигурном стиле. После завершения персидских войн мудрец поселился в Афинах, где подружился с Периклом. Вслед за Эмпедоклом, философ твердил, будто материя вечна и будто бы ничего в этом мире не возникает из ничего. Все вокруг состоит из мельчайших частичек, разнообразных по форме, цвету, запаху, вкусу. Объединяет же все частицы, превращая их в нечто конкретное, в предметы, в живые существа, – некая разумная сила, так называемый νους, по-нашему – разум. Эта таинственная сила обеспечивает всему существующему движение и развитие. Именно разум способствовал образованию Земли и всего на ней сущего. Совершенно нетрадиционно смотрел Анаксагор и на высокое небо, растолковывая всем и каждому, будто плывущие там планеты и звезды – не что иное, как светящиеся телá. Он по-своему объяснял, почему случаются затмения Луны, что такое радуга, что представляют собой звезды, ниспадающие с гладкого неба. Более того, Анаксагор рационально толковал зарождение жизни. Не боги создали этот мир – но вместе с дождями на Землю упали зародыши разных растений и всяческих животных…

Протагор (481–411 до н. э.), будучи родом из города Абдеры, почитавшегося пристанищем дураков и тупиц, хотя из него вышло немало знаменитых философов, – прослыл одним из первейших софистов, учителей красноречия, знатоком законов и прав (был законодателем в колонии Фурии, что в Великой Греции). Протагор нередко наведывался в Афины и также подружился с Периклом. Своими высказываниями, что о богах нельзя утверждать, существуют ли они, нет ли, поскольку мешает запутанность данного вопроса и краткость человеческой жизни, – он навлек на себя обвинение в безбожии и в результате был изгнан из Афин. Что касается возможности познания мира, то Протагор утверждал, будто важнейшим инструментом в данном процессе является мысль. Поскольку все мысли отличаются особенностями индивидуумов, их продуцирующих, то и опыт познания окружающей действительности характеризуется ярко выраженной субъективностью. «Мерой всего выступает человек!» – вот результат его умозаключений. Истина, утверждал Протагор, всегда относительна. Справедливо то, что является полезным.

Продик, современник мудреца Сократа, родом с острова Кеоса, ученик Протагора, – был известен своими высказываниями, главным образом, о человеческой речи, о языке.

Конечно, такая подготовка, общение с такими необыкновенными людьми, в свою очередь позволили Еврипиду удостоиться дружбы босоногого мудреца Сократа, который вроде бы даже помогал ему в написании драм, изрекая советы касательно композиции, обрисовки образов и выбора сюжетов. Подобного рода общение, в конце концов, привело к тому, что Еврипид сам получил в Афинах титул «философа на сцене».

Не чуждался Еврипид и различного рода великосветских знакомств. Он водил дружбу с такими представителями золотой афинской молодежи, как Алкивиад, непомерно кичившийся своими огромными богатствами. Алкивиад, говорили, выставил как-то на Олимпийских играх одновременно несколько конных упряжек, в чем не могли сравниться с ним ни цари, ни тираны. Его колесницы заняли все призовые места, по поводу чего Еврипид сочинил хвалебную оду в честь знаменитого земляка:

Я воспеваю тебя, о сын Клиона!Прекрасна твоя победа; всего жеПрекраснее то, что не удалосьНикому из эллинов: получитьВ состязаниях и первую, и вторую,И третью награды, дважды, без труда,Достичь увенчания масличным венкомИ провозглашения глашатаем![34]

Дружил Еврипид также со многими музыкантами, которые сочиняли мелодии для его драм. Что касается живописи, то он сам почитался талантливым живописцем, картины которого были известны даже за пределами Аттики. Современные нам ученые действительно находят подтверждение этим словам на материалах вазовой живописи. В пользу этого говорит даже расстановка действующих лиц в мизансценах его уцелевших драм. Они составляют глубоко продуманные живописные явления.