Печальный демон Голливуда - Анна и Сергей Литвиновы

Пыталась она и дочку, и зятя к дачной деятельности привлечь. Однако у Насти была мощная отмазка: сначала беременность, потом Николенька маленький. А на Эжена вообще где сядешь, там и слезешь. Он хозяйственные хлопоты терпеть не мог, к тому же вечно мотался в загранкомандировки. В итоге мать почти все построила сама: нанимала и жучила строителей, экскаваторы и краны за бутылку пригоняла, стройматериалы лично на «МАЗах» доставляла. И дом получился, по меркам распадавшегося социализма, на загляденье. А по нынешним стандартам – ужас.

Зато столько с ним связано! Настя там с маленьким Николенькой всегда лето проводила. Они туда порой с Сенечкой сбегали – когда тот вернулся из лагеря и они во второй раз сошлись. Именно там они свой медовый месяц провели, ни денег, ни возможностей поехать куда-либо не было. Женились двадцать пятого декабря, в последний день СССР. И просидели втроем с маленьким Ником на даче все Новогодье – самый перелом эпох, шел январь девяносто второго. Вернулись уже в другую Москву, где на прилавках начали появляться товары, хлеб стал вдруг стоить восемнадцать рублей, а от «Детского мира» до Большого театра стояла шеренга людей: продавали с рук все: от китайских пуховиков до аспирина и сухого молока из западной гуманитарной помощи.

Казалось бы, тяжелейшие времена! А вспоминаются тепло. Плохое забылось. И трудности тоже. Зато они были молодые. А Николенька маленький, и нуждался в ней, и любил ее больше всех на свете. И Арсений любил ее – так что искры от соприкосновения сыпались и они еле могли дождаться, когда сына уложат. (А теперь, вишь, Сеньку на молоденьких потянуло, бес в ребро, седой кобель!) И мама, Ирина Егоровна, тогда была молодая и крепкая духом после того, как они с Сеней ее от рака спасли. А внезапно нагрянувший капитализм манил обманками: все умелые и разворотливые, уверял, скоро разбогатеют…

Предаваясь воспоминаниям, Настя доехала до дачи. Оставила свой «Лексус» во дворе. И впрямь все здесь, на ее участке, стало до ужаса старым. Яблони давно пора обрезать. Ель (они двадцать лет назад посадили ее вдвоем с маленьким сыном, чтоб к Новому году наряжать) разрослась, ветвями в окна тычется. А в доме – все с бору по сосенке. Входные двери некогда были украдены матерью на стройке за пару боттлов. Облезлая, щелястая лестница скрипит под ногами. В окна задувают ледяные струйки морозного воздуха. «Нет, надо взяться и привести дом в порядок, – в который раз пообещала себе Настя. – А точнее, снести его вместе со всей ностальгией и построить новый, современный».

На даче ей стало легче. Чистый воздух омыл легкие. Груз проблем и горестей: пожар, безденежье, позорная измена Челышева – перестал давить на плечи, словно съежился. Даже тошнить вроде перестало и головокружение прошло. Однако сильнейшая слабость оставалась.

Анастасия Эдуардовна вошла в дом. Слава Богу, внутри тепло и сухо. Водопровод не промерз, и котел исправно фырчал, включаясь в нужное время.

В холодильнике нашлись морковка, яблоко, майонез. Преодолевая чудовищную усталость и безразличие, она сделала себе салатик на скорую руку. Подумала: может, поможет пара глотков алкоголя? Плеснула себе вискаря из давно откупоренной бутылки. Выпила – и сразу ею овладела такая сонливость, что Настя поднялась по скрипучей лестнице на второй этаж, машинально разделась и провалилась в легкий дачный сон без сновидений.

* * *

Пробуждение – второй раз на неделе! – оказалось ужасным. Настя проснулась от холода. И еще – от посвиста ветра.

Глянула на часы: восемь утра. За окном чернота ночи нехотя превращалась в синеву. И похолодало страшно. Неужели погас-таки котел?

Настя вылезла из-под одеяла на холод, накинула халат. Ледяным сквозняком ощутимо тянуло снизу.

Она спустилась по лестнице. Боже ж ты мой! Окно у входной двери разбито. На полу – осколки и снег. И нигде нет ее сумочки. А она хорошо помнила, как бросила ее на банкетке прямо в коридоре, так устала, что даже не захватила ее, по обыкновению, с собой в спальню. Может быть, она на кухне? Нет. И недопитая бутылка виски исчезла. Сознание отказывалось принимать неизбежное, а взгляд уже упал за окно. «Лексуса» на площадке не было. Въездные ворота открыты, чуть поскрипывают от ветра.

Черт. Сколько можно. Если сейчас дать волю эмоциям, то они захлестнут, парализуют: она, блин, сама подарила грабителям и ключи, и документы на машину! Исчезла сумочка – а там паспорт, кредитные карты – в том числе корпоративная. Она осталась без всего: без машины, документов, ключей от квартиры, телефона!.. Настя сделала усилие, чтобы мозг заработал холодно и рассудочно. Значит, ночью, воспользовавшись тем, что она крепчайшим образом спала в комнате наверху, грабитель (или грабители) разбили окно в доме и тут же наткнулись на нечаянный подарок – ее сумку. Достали оттуда ключи от машины и преспокойненько на ней уехали. Мерзавцы. Уроды.

Стараясь не поддаваться гневу и унынию, Капитонова прикинула план действий. Пошагово. Прежде всего, звонить в банк, блокировать карты. Потом – в местное отделение милиции. (Черт! Как не хочется! Второй раз на неделе объясняться с ментами! Не слишком ли часто?!) Потом искать стекольщика, срочно менять стекло в прихожей (а не то и впрямь дом заморозится). Договориться заплатить потом. А затем – мчаться домой в Москву, покупать и ставить новый замок в квартире.

Потом она сказала себе: стоп. Разорваться я не могу. На даче придется провести как минимум полдня, со всеми показаниями и стекольщиками. К тому же ключей от московской квартиры теперь у нее нет. Значит, нужна срочная помощь. В конце концов, возле меня есть мужчины.

Минуту она прикидывала: Николенька или Арсений? Ключи от жилья на «Тульской» есть у обоих. Сын, конечно, все сделает, если мама попросит. Но ему, только вступающему в жизнь, слишком многое будет невдомек: где и какой замок выбрать, где и почем ангажировать слесаря. Потом подумала: Сенька все-таки ей как-никак законный супруг. Вот пусть и занимается настоящими мужскими проблемами, а не тешит свою увядающую мужественность в объятиях продажной и бесстыдной молодухи.

Слава Богу, на даче имелся стационарный подмосковный телефон: прощальный подарок бывшей номенклатурщице Ирине Егоровне Капитоновой от уходящего в вечность социализма. Настя набрала домашний номер Арсения.

– Слушаю. – Голос мужа звучал тихо, устало, грустно. В первый момент Насте даже жалко его стало.

– Не спишь?

– Какой уж тут сон.

Настя отогнала жалость: еще не хватало сочувствовать мужу, что его проститутка подставила! Она сразу заговорила по-деловому. Сначала обрисовала бедственную ситуацию, потом изложила просьбу. Голос ее звучал спокойно и сухо: ни дать ни взять начальница диктует ординарцу список хозяйственных проблем.

– Конечно, Настя, сейчас же поеду и все сделаю, – откликнулся супруг. – Еще какая-то помощь нужна?

– Обойдусь.

Сеня приободрился: понял, что жена не станет его стыдить, воспитывать или упрекать. И еще ему было приятно, что он хоть кому-то сейчас нужен. Может услужить жене, перед которой столь сильно провинился.

– Меня в квартире не дожидайся, я буду поздно, – скомандовала напоследок Настя. – Новые ключи для меня и для Николеньки оставишь у консьержки. – Секунду подумала и добавила: – Один можешь взять, как и раньше, себе. Вдруг когда-нибудь опять понадобится.

– Хорошо, Настенька.

Голос мужа звучал виновато, и она подумала, что, когда мужик испытывает чувство вины, им гораздо легче управлять. Не потому ли множество русских женщин терпят пьянство супругов? Если б мужья покончили с выпивкой, они стали бы гораздо менее управляемыми.

* * *

Ночевала Настя в московской квартире. Грустно иронизировала над собой: да-а, съездила на дачу, называется. Развеялась.

Арсений все исполнил в точности: сменил замок, оставил ключи консьержке и безмолвно отвалил, даже пару слов в записке не черкнул.

Капитонова позвонила сыну, пожалилась на свою судьбину – и тот («хорошо мы все-таки его воспитали») сорвался после работы, приехал с тортом. Излучал уверенность и оптимизм. Всячески развлекал маму. Тему отца-гуляки языки у обоих обсудить не повернулись – хотя, признаться, чесались.

Ночевать Николенька отбыл к себе на Липецкую – хоть Настя его и оставляла, соблазняя блинчиками поутру. Она осталась одна и все отодвигала от себя мысли: что происходит? Почему ей в последнее время столь фатально не везет? Муж прилюдно изменил. Сожгли объект. Украли машину. Сколько можно?! Или черная полоса будет продолжаться? И ей надо ждать новой беды?

На следующее утро, в воскресенье, вдруг позвонил Эжен. Нет, утешать не стал – да и не знал, наверное, ничего о ее злоключениях. Не пытался также злорадствовать по поводу столь очевидного афронта ее формального супруга. Голос Сологуба звучал устало и отчужденно.

– Надо увидеться. Срочно.