Высокие отношения - Михаил Рагимов

и потом.

И, в общем, мальчишка-посыльный, со сбитыми в кровь ногами, оказался очень кстати!

Только взяв конверт в руки, Йорж понял от кого оно. Запах!

Волосы сразу дыбом. И не только волосы.

Его просили, если появится возможность, быть между закатом и полночью, ближе к середине ночи. Но, оглянувшись, Йорж решил, что ждать нечего. И исчезать лучше всего прямо сейчас. Пока он не сошел с ума в окружающем хаосе. Сами справятся! А не справятся — Йорж бы никак не ускорил сборы. Так-то, его имущество не пропадет, найдется возница для кибитки. А медлительный табор быстрому одиночке — если дело в «чистом» квартале затянется сверх предполагаемого. Ну и сомнительно, что цирк сумеет собраться до утра…

Дом казался вымершим — ни лучика света из окон, ни дымка из труб…

Но Йорж нисколько не смутился. Плюнул под ноги, прочистил горло, украсив зеленью камень стены… Ты меня, синеволосая, не обманешь! Что я, повадок твоих хитрых не знаю? Очень даже знаю, очень!

Только циркач подошел к калитке вплотную, как та распахнулась перед ним.

— Приветствую сей сад, себя ему являя!

Что ждет меня в стенах твоих, ответь?

Воздев руки, продекламировал Йорж. В ответ, из-за стены за спиной, негодующе зарычала гиена. Ее поддержали товарки из-за других стен. Пятнистые сторожа изо всех сил старались. Выходило гнусно.

— И весьма двусмысленно, — сказал себе Йорж, почесав переносицу. — Чтоб у вас языки поотсыхали, сволочи мохнатые!

Еще раз сплюнув, циркач закрыл за собой калитку, притворив ее, по возможности, бесшумнее. И пошел по коридору,

Дорога знакомая, чего скрывать!

— Эге-гей! Есть кто живой в гнезде порока и разврата, иль все переблись и передохли? — вопросил Йорж, когда за нужной дверью, ведущей в кабинет хозяйки, его встретила полная темнота

Сквозь открытую дверь, в кабинет вламывался вытянутый прямоугольник света. Но за его пределами — чистейшая, отборная темнота! В которой чувствовалось присутствие Русалки. Но строки просились на язык, и промолчать он не сумел.

— Ты все никак не избавишься от своей глупой привычки? — насмешливо уточнила Ди, по-прежнему, неразличимая.

— От какой из, о, прекрасная хозяйка, до времени укрывшая лицо? Ведь я сосуд, грехом набитый… Эээ… — задумался Йорж, подбирая рифму.

— Именно что набитый. Стихоплет из тебя, как из мухи курица, — засмеялась Русалка.

— Ну почему же? — обиделся Йорж. — Понятно, что не гений. Но ведь бывают же и неплохие строки! Вот, послушай, из нового. Надо доработать, конечно, но в целом, и сейчас — весьма!

Циркач подбоченился и пропел:

Мужская слеза на небритом лице,

Оскаленный в крике рот

Капитан ведет рассказ о мешке,

Спиздил которой Йорж!

[Оригинал песни старые альпинисты, безусловно, узнают. Надеюсь, никто за беспардонное перелицевание классики не обидится!]

Раздались одобрительные хлопки.

— Чудесно, просто чудесно! Брависсимо, маэстро! Йорж, мешки, кражи, слезы… Ничего не меняется.

— Если бы, — выдохнул Йорж. Хорошее настроение, мелькнувшее было, тут же испарилось, сменяясь унынием. — Все меняется. В худшую сторону. К чему письмо, Ди? Что тебе надо? Недостатка в любовниках у тебя нет, и не будет еще долго. Дрянные же стихи мои не стоят и гроша. И ты ими никогда не восторгалась.

— И никогда не восторгнусь. — Русалка ударила стилетом по огниву. Полыхнул сноп искр. Снова затрепетал огонек свечи…

Йорж поразился, насколько Ди изменилась с прошлой встречи. Прошло-то, всего ничего… Впрочем, мужское естество, она волновала в прежней мере.

— Разумеется, нет, — положила женщина руки на стол. — Я знаю, что случилось на площади. И я скорблю.

— Благодарю, — кивнул циркач, — я признателен. Но?

— Мне нужна помощь, Йорж-актер. В деле, которое касается и меня, и тебя. Ты же не забыл, как это — убивать.

— Некоторые вещи забыть невозможно. — Йорж оскалился. — К тому же, я всегда могу сыграть убийцу. Этакого Ловчего с тысячью смертей! Предлагаешь месть?

— Разумеется, — кивнула Русалка. — Что я еще могу предложить?

— Многое, — ухмыльнулся циркач. — Но сегодня и этого достаточно.

* * *

Лукас то и дело оглядывался на крепостную стену. С каждым шагом она становилась все ниже. И комок льда в груди потихоньку таял. Зато снова начало грохотать сердце — тело прочувствовало спуск окончательно, и начало переживать вероятную возможность разбиться. Очень немалую вероятность!

Во рту пересохло, как с хорошего похмелья. Но с водой в их маленькой компании дела обстояли печально. Со всеми другими полезными в пути вещами, тоже было плохо. Сиречь — никак. Ни воды, ни еды, ни запасной обувки. Даже пустого мешка, и того не хватало.

И всего оружия — его маленький ножик-складничок, к крохотным, всего в полторы ладони, клинком. Хреновая снаряженность для долгого пути!

— А куда мы, собственно, идем? — решил задать он вопрос Марселин. Та шла с уверенностью человека, у которого есть выверенный до мелочей план.

— Не «куда», а «откуда»! — ответила девушка на ходу. — Именно сейчас, это ключевое. Идем мы из Сиверы. На первое время — просто подальше от островных. А дальше… А дальше будет видно. Не забивай голову, студент!

— Отличный горизонт планирования! — пробурчал Изморозь. — Необъятный просто!

— У тебя есть предложения получше? — Лукас с трудом выдержал прищур Марселин.

— Знаешь, — проговорил он, шагая, высоко поднимая ноги — трава переплелись настоящими силками — Я бы предложил вернуться. Но не рискну. Не хочу оставаться в меньшинстве с предложением, которое окружающие считают дуростью.

Марселин хмыкнула совершенно по-мужски.

— В ином случае я бы тебя поддержала. Переться в неизвестность, пешком, с двумя женщинами, без малейших запасов… Тут и у профессора куча вопросов появится, не говоря о студенте-недоучке. Мейви, как тебе мысль вернуться?

Циркачка остановилась, обхватила себя руками за плечи, затрясла головой.

— Нет! Нет! Никогда я туда не вернусь!

— Видишь? Я ее подход разделяю. Отойдем на несколько лиг, затаимся. Глянем, что в городе происходит, а там, может, и вернемся. Не такие уж Острова кровожадные, как могло показаться.

Лукас видел, что звучит всего лишь часть правды. Маленькая. Сомнительно, что Марселин хочет вернуться. Кроме чудесных сисек и крепкой задницы, у нее еще пребольшая хитрость…

— И где же предлагаешь отсидеться?

— Пока не придумала, — призналась воительница. — Но ты не бойся. У меня решительности на троих хватит.

— А на четверых хватит решительности, но не возможностей!

Мейви захихикала, прикрывая рот ладошкой. Марселин хлопнула недоуменно ресницами, улыбнулась.

— Вот тут ты прав! Наши возможности с желаниями редко совпадают. Четверо… Эх!

— Тут и одного толкового хрен найдешь! — глядя сквозь Лукаса, проговорила Мейви. — Одни трусы-обссыканцы!

— А как найдешь, так он на тебя и не смотрит, — печально вздохнул Изморозь.

— Грусть, печаль, тоска, огорчение! — подвела мрачный итог Марселин. — Идем, господа, идем!

Отойдя от городских окраин, беглецы долго продирались сквозь заросшие пустыри и безлюдные — урожай-то убран! — сады и огороды.

Наконец, пройдя по примерному расчету Лукаса, лиги полторы, компания выбралась к тракту. Последние ярды по насыпи пришлось преодолевать на четвереньках, хватаясь за пучки сухостоя — склон очень уж крут и скользок.

— Ох ты, бля… — выругался Лукас, встав на потертые гранитные плиты.

— От войны бегут, — согласилась Марселин, разогнувшись. Тут же стала оттираться от грязи. Изморозь последовал ее примеру, стараясь не смотреть на дорогу. Расщелкнув нож, начал обухом очищать подошвы. Сапоги с каждым движением легчали на фунт!

Обочины были завалены всяческим хламом. От горшков с несчастными цветами, до битой посуды и тряпья.

Лукаса пробила дрожь.

Когда за окнами слышны непонятные, но радостные крики на чужом языке, по потолку ползут жирные змеи дыма, а под запертую и подпертую дверь затекает кровь того, кто защищал ее с той стороны… Хватают не самое ценное. Хватают — если вообще доходит до такого — то, что под руку попадется.

Через пол-лиги, кувшин становится неподъемным, а тюк с платьями совершенно не нужным. И все летит прочь!

Изморозь очень давно и очень далеко отсюда, как-то брел среди множества других беглецов. А за пазухой сидел пушистый друг — лисенок Франчи. Они плакали от голода и страха вместе со зверенышем…

— Ага! — радостно завопила Мейви, выдернув Лукаса из воспоминаний. Изморозь вздохнул, почти всхлипнул. И пошел к девушке, пляшущей над мешком.

Что ж! Иногда излишняя тяжесть для одного, становится спасениям для других! Особенно, когда выбрасываются столь полезные вещи!

В заплечном мешке, аккуратно лежащим под кустом можжевельника, неизвестный благодетель оставил почти свежий каравай, по куску сала и сыра, завернутые в чистые тряпицы, согнутую пополам безголовую копченую кефаль, десяток вялых яблок и четыре кувшинчика черного пива. Одним Лукас тут же завладел.