Роковое наследство - Бенедиту Барбоза

Все это сообщил Бруну и сенатору, приехавшему выяснить, как обращались с его несчастной дочерью в доме Медзенга, и тем самым обвиняя их в произошедшей трагедии.

Сенатор опешил и не поверил. Но… пока сказать ему было нечего. Дома он приступил с расспросами к дочери. Та расплакалась, обиделась, как смеют ей не верить!

— Только врач может сказать нам правду, — решил сенатор. — Мы пойдем к врачу.

Но дальнейшее поведение дочери убедило его в правоте старого друга. Лилиана ни за что не хотела обследоваться, потом, правда, согласилась, но, как выяснилось, соврала и все-таки не пошла. В конце концов она призналась матери, что да, она и не была никогда беременна, но ей хотелось выйти замуж за Маркуса!..

Роза вздохнула с облегчением. Хотя и рассердилась про себя тоже: надо же! Столько накрутить! Что за легкомысленная девчонка!

— Пусть папа достанет мне какую-нибудь стипендию в Штатах. Я уеду учиться, буду далеко от Маркуса и все забуду, — попросила Лилиана.

Роза не могла не согласиться, что просьба дочери — это самый разумный выход из создавшегося положения. На том они и порешили.

Жудити пристально смотрела на Мариету.

— От твоей постели пахнет мужчиной! — с негодованием заявила экономка. — Теперь я думаю, что ты и впрямь Бердинацци, ведь наглости тебе не занимать! Подумать только! Проводить Медзенгу прямо в дом! Это уж слишком!

— И что ты теперь сделаешь? Пожалуешься дяде? — с недоброй усмешкой осведомилась Мариета.

— Вот еще! Очень нужно! — ответила Жудити. — Я хочу, чтобы ты наконец стала хоть что-то соображать. Ты понимаешь, что и этот парень может погибнуть по твоей милости, как погиб Фаусту?

Правоту Жудити подтвердил Жеремиас, сказав несколько дней спустя Мариете:

— Работники мне сказали, что возле нашего имения останавливается какая-то машина с номерами Рибейран-Прету, за рулем которой сидит какой-то юноша.

— И что вы думаете по этому поводу? — осторожно осведомилась Мариета.

— Ничего не думаю. Просто распорядился: как только машина появится, стрелять без предупреждения.

Мариета ужаснулась. Но беда, как известно, никогда не ходит одна. Вскоре в Минас-Жерайс приехал следователь Валдир. Старый Жеремиас встретил его насупившись: он был не слишком рад встрече и не скрывал своего недовольства.

— Я полагал, что вы давно о нас позабыли, — проворчал он.

— Как можно забыть о двух совершенных преступлениях? — изумился инспектор. — Мой долг найти виновных.

— А почему вы их ищете у меня? — спросил Жеремиас.

Вместо ответа инспектор протянул ему листок бумаги.

— Это я нашел в архиве покойного Олегариу и расшифровал. Прошу вас прочитать. Для вас это будет небезынтересно.

Жеремиас прочитал и, подняв глаза от листка, спросил:

— А кто такая Луана?

— Понятия не имею, — ответил Валдир. — Но дорого бы дал, чтобы узнать. Во всяком случае, я советую вам внимательнее присмотреться к вашей так называемой племяннице. Она вполне может оказаться самозванкой. Подумайте, сеньор, стоит ли вам подвергать себя риску и быть обманутым.

— Благодарю вас, инспектор Валдир, я подумаю…

У старого Жеремиаса было время подумать. Но может быть, не так много, как ему хотелось. А сколько, он собирался узнать у врачей: он как раз уезжал на обследование и ему должны были сказать, как прижились искусственные сосуды. Да, многое зависело от этой консультации…

— Хотите, я поеду с вами, дядюшка? — предложила Мариета.

Ее отъезд самым естественным образом разрешил бы на какое-то время все возникшие проблемы.

— Нет, не хочу, племянница, — ответил старый Жеремиас.

Вопросом наследства Жеремиаса Бердинацци занялся вплотную и Бруну Медзенга. Чувство справедливости, которое являлось основой его характера, обратилось, после того как выяснилось, что не надо защищать ни будущего внука, ни несчастную невестку, целиком в прошлое. Теперь он ждал, чтобы справедливость наконец-то восторжествовала для обобранных матери и бабки. Он без конца советовался с адвокатом, с нотариусом и дома на все лады бранил бесчестных Бердинацци, заявляя, что никогда не простит им бесстыдства и наглости.

Луана с глухой тоской слушала его. И вот однажды она отчетливо увидела грузовик, с которого падает. Горящий грузовик. Гибнущих отца, мать. «Я и есть Мариета Бердинацци,» — с полной отчетливостью поняла она и заплакала.

И она решила, что уйдет от Бруну. Наплакавшись вдоволь, Луана твердо объявила, что покидает его дом.

— Тебя здесь травят? Оскорбляют? — взъярился он, готовый стереть в порошок всех обидчиков своей возлюбленной, подозревая разом и слуг, и детей.

— Нет. Я хочу жить с Режину и Жасирой. Я тебя разлюбила. У меня внутри все мертво. Сердце умерло.

Она не солгала, говоря, что сердце у нее умерло. Но умирало оно от любви к тому, кого она решилась оставить.

Бруну онемел. Он был слишком цельным, а значит, и слишком доверчивым человеком, чтобы усомнится в подлинности сказанного Луаной. Он сразу поверил ей, и такого объяснения ему было более чем достаточно.

— Димас, отвези Луану, куда она захочет, — приказал Бруну шоферу. — Она уходит от меня.

Онемел и Димас.

Всю вторую половину дня Бруну просидел неподвижно, и слезы то и дело набегали ему на глаза.

— Может, поесть дать, хозяин? — сочувственно спросила Жулия.

— Лучше дай мне яду, — отозвался Бруну.

Димас привез от Луаны записку. Она оставила ее, а сама сбежала, когда он остановился, чтобы заправиться.

«Меня зовут Мариета Бердинацци. Я тебя люблю. Поэтому ухожу», — прочитал Бруну. Его любимая девочка, похоже, была всерьез больна. Наверное, ее нужно лечить… Такой была первая мысль Бруну. А следом: что, если это правда?

Но пока он был не в состоянии ни думать, ни анализировать — он должен был как-то освоиться со своим новым положением, а потом принять решение…

Маркус и Лия обрадовались исчезновению Луаны: теперь они могли надеяться, что рано или поздно мать вернется в дом. Но Бруну ходил мрачнее тучи, и к нему нельзя было подступиться ни с какими разговорами. Лия пережидала, занимаясь по-прежнему делами дуэта «Светлячок-Кулик».

Увидев в очередной раз Апарасиу, Бруну мрачно спросил свою дочь:

— Тебе не надоел еще этот парень?

— Я его люблю, — бесстрашно ответила Лия.

— А он что думает? — насмешливо продолжал Бруну, словно не замечая присутствия Светлячка.

— Я хочу жениться на вашей дочери, — столь же бесстрашно отвечал Светлячок, становясь рядом с возлюбленной.

— Да ну? — еще более насмешливо процедил Бруну. — Даже жениться? А что, у тебя уже есть десять тысяч голов скота?