Самурай. Легендарный летчик Императорского военно-морского флота Японии. 1938–1945 - Сабуро Сакаи

Я не решался сообщить вам эти подробности, – заканчивая свою речь, сказал он, – чтобы не вызвать ненужной критики действий нашего Верховного командования. Но вместе с тем для меня очень важно, чтобы вы оба знали, что я, как ваш командир, прекрасно осведомлен о вашей беззаветной преданности и неослабевающем рвении.

Затем слово взял Накадзима:

– В военно-морском флоте всегда существовала традиция – плохая или хорошая, не нам судить, – награждать или присваивать звания только посмертно. Эта традиция, разумеется, мало чем может вас сейчас утешить. Но я считаю, вы должны знать, что капитан Сайто обращался с просьбой о повышении в звании лейтенанта Сасаи и присвоении офицерского звания Сакаи.

Ответ Сасаи не заставил себя ждать:

– У меня нет слов, чтобы выразить свою признательность за ваше внимание и предпринятые усилия. Но должен заметить, что решение Токио не вызывает недовольства ни у меня, ни у Сакаи. У нас нет причин обижаться. По моему мнению, которое я уверен Сакаи разделяет, наши достижения и победы в воздушных боях являются не только нашими. Без прикрывающих нас ведомых и беззаветно преданных нам авиатехников мы не смогли бы ничего сделать. Я доволен отличными действиями своих подчиненных и не вижу необходимости отмечать кого-то в отдельности, но ваш поступок – большая честь для нас.

Сасаи превосходно выразил все то, что я наделся сказать, поэтому я кивнул в знак согласия.

Принятая в военно-морском флоте политика отказа от признания совершенных отдельными военнослужащими подвигов просуществовала до конца войны. Но одно исключение все же было сделано: произошло это уже в марте 1945 года, когда адмирал Соэму Тоёда, командовавший Объединенным флотом, объявил благодарность пилоту 1-го класса Сёити Сугите и мне за выдающееся количество побед в воздушных боях. Но блеск этой награды померк. К тому времени великих летчиков нашего военно-морского флота – Нисидзавы, Оты, Сасаи и других – уже не было в живых.

Глава 20

В течение июня мы сталкивались с постоянно возрастающим количеством вражеских истребителей и бомбардировщиков. Нам сообщили, что противник наращивает свою мощь в воздухе в этом регионе, и отныне нам предстоит усилить действия по обнаружению и уничтожению самолетов противника. Все понимали, что теперь на счету каждый имевшийся в нашем распоряжении истребитель. В районе Порт-Морсби противник расчищал в джунглях места для новых аэродромов.

Возрастала мощь и частота атак наших бомбардировщиков, чьи рейды встречали все более решительное сопротивление истребителей противника. 17 июня двенадцать Зеро, сопровождавших восемнадцать бомбардировщиков в район Порт-Морсби, увели семь поднятых на перехват истребителей и дали бомбардировщикам возможность нанести удар по порту, в результате чего был потоплено находящееся в гавани грузовое судно водоизмещением 8000 тонн. Семь американских истребителей пытались атаковать наш строй из тридцати самолетов на всем протяжении полета от Порт-Морсби до мыса Уорд-Хант, но так и не добились успеха. На следующий день девять бомбардировщиков под прикрытием такого же количества истребителей совершили налет на Кидо в заливе Рескар, где на новой базе к северу от Порт-Морсби противник накапливал силы истребительной авиации. Десять истребителей противника атаковали восемнадцать японских самолетов, им снова не удалось нанести нам потерь, противник же не досчитался двух самолетов.

24 июня я вернулся в Лаэ после отпуска в Рабауле и уже на следующее утро вылетел в составе ударной группы из двадцати истребителей, получивших приказ атаковать Порт-Морсби. Дело оказалось жарким, я сбил один из одиннадцати уничтоженных в этот день самолетов противника.

На следующее утро из Рабаула в Порт-Морсби вылетели девятнадцать бомбардировщиков в сопровождении одиннадцати истребителей. На перехват были подняты двенадцать самолетов противника, наши Зеро сбили три из них.

Этот налет стал последним в июне. На следующий день вся Новая Гвинея оказалась в зоне проливных дождей. Не только наши аэродромы, но и аэродромы союзников размокли от воды. В апреле, мае и июне наши успехи частично объяснялись отличной летной погодой в дневное время. Теперь же тучи сгущались практически ежедневно, но происходило это, как правило, после трех часов дня, а к этому времени мы уже находились на земле. Вечером начинал дуть шквалистый ветер, не утихавший всю ночь. Для нас это стало скорее благом, чем неудобством, ибо ветер мешал противнику наносить свои регулярные ночные удары, и мы имели возможность спать почти каждую ночь.

С наступлением июля погода резко изменилась. Переставший дуть по ночам ветер лишил нас возможности спать, теперь ночами на усыпанном звездами небе не было ни облачка. Снова начались налеты бомбардировщиков. Почти каждую ночь из темноты был слышен их гул, а потом вниз сыпались бомбы. Самолеты противника летали над аэродромом, сбрасывая бомбы и ведя огонь по своему усмотрению. Мы были беспомощны против этих атак. Даже если бы взлетно-посадочные полосы оказались приспособлены для ночных действий наших истребителей, нам вряд ли удалось бы нанести значительный урон противнику. Поэтому мы оставались на земле и прятались в укрытиях, проклиная американцев. Труднее всего приходилось авиатехникам. Им и раньше приходилось практически круглосуточно трудиться, чтобы поддерживать наше относительно небольшое количество истребителей в боеспособном состоянии. Теперь же, по мере усиления ночных бомбардировок, они лишились возможности урвать даже короткое время для сна.

Особенно мощным оказался налет ранним утром 2 июля. Вой сирен воздушной тревоги разбудил нас перед рассветом. Быстро натянув летные комбинезоны, мы побежали к аэродрому. Едва успев добежать до взлетно-посадочной полосы, мы услышали рев моторов, сопровождаемый грохотом разрывов первых упавших бомб.

Каждый летчик бросился к ближайшему убежищу. Времени бежать в блиндажи не осталось. Мы быстро попрятались в воронках от бомб.

Бомбардировщики были прекрасно видны на фоне звезд. «Митчеллы» и «мародеры» летели на высоте не более 600 футов, языки голубоватого пламени из выхлопных труб вспыхивали в ночном небе каким-то жутковатым сиянием. Но нам, съежившимся в своих воронках, они казались очень красивыми.

Сбросив бомбы, самолеты снизились и с бреющего полета начали обстрел взлетно-посадочной полосы, посылая длинные очереди во все стоящие поблизости строения. Мы снова попрыгали в воронки. Пули сыпались градом на аэродром, но никто из летчиков не был ранен. Вскоре самолеты противника, направившись в дальний конец аэродрома, скрылись. Я выполз из воронки и помчался к командному пункту. Пересекая летное поле, нельзя было терять времени. Наши самолеты остались на земле, и от нового налета противника нас отделяли считаные минуты. Открытая воронка была плохим убежищем под обстрелом с бреющего полета.

Командный пункт уцелел. Но теперь бомбардировщики, развернувшись, поливали огнем своих пулеметов башню диспетчерского пункта и казарму. Засевшие в окопах вокруг командного пункта моряки вели из зенитных пулеметов огонь по воздуху, но лишь впустую тратили боеприпасы. Вести огонь под движущейся цели они не умели, и трассирующие очереди исчезали в темноте позади набирающих скорость бомбардировщиков.

Неточность их прицела поразила меня. Забыв об укрытии, я подбежал к пулемету. Оттолкнув одного из пулеметчиков, я заявил, что сменю его. Тот, вцепившись в свое оружие, отказывался уступить, заявляя, что у него нет приказа покидать пост. Не тратя времени на споры, я просто столкнул его с сиденья. Он поднялся на ноги, бормоча проклятия, но один из прибежавших вслед за мной летчиков оттолкнул его и поднял пулеметную ленту. Моряк поспешил ретироваться.

В этот момент вторая волна из шести бомбардировщиков накрыла аэродром. Я надавил на спусковой крючок и, удерживая его, стал следить за трассирующими очередями, замелькавшими в воздухе. Один из «B-26» шел прямо надо мной, и я прошелся очередью от его носа до хвоста. Но бомбардировщик не дрогнул, с бреющего полета он ответил на мой огонь из своих находящихся на носу пулеметов.

Мне впервые пришлось столкнуться с идущим на меня самолетом на земле, ужас обуял меня, когда я представил себе картину падающих и взрывающихся вокруг меня бомб. Страх заставил забыть обо всем, и я, отскочив от пулемета, бросился к находящемуся позади меня укрытию из мешков с песком. Я даже не бежал, а просто прыгнул в убежище. Несколько секунд я, затаив дыхание, сидел там, чувствуя себя идиотом и трусом. «B-26» с ревом пронесся надо мной, не сбросив бомб. Проклиная свое дрожащее тело, я вернулся к брошенному мной пулемету. Постепенно дрожь прошла, и я обрел способность мыслить. Пристроившись на корточках у пулемета, я поклялся, что больше не убегу, как кролик.

Бомбардировщики вернулись, от рева их моторов всего в 150 футах над головой разрывались барабанные перепонки. Их огромные черные очертания появлялись из темноты, виднелись яркие вспышки пламени, вырывающиеся из орудийных башен, и голубоватый огонь выхлопов. Я выпустил очередь по замыкающему строй бомбардировщику, оказавшемуся на линии огня. Появилась тонкая струйка дыма, но самолет продолжал лететь, не покидая строй, и вскоре скрылся вдали.