Психология проклятий (СИ) - Либрем Альма

Котэсса перевела обвинительный взгляд на Сагрона.

— Да, — протянула она, — такое красивое место, а так нагло используют в своих интересах!

Старушка усмехнулась. Она, кажется, хотела пуститься в длительные воспоминания о том, как сама была молода и юна, как какой-то коварный злой мужчина обманул её под тем самым деревом, но повозка наконец-то остановилась, и она едва ли не впечаталась лбом в живот спящего напротив пассажира.

— Наша остановка, — шепнул на ухо Котэссе Сагрон, буквально выпрыгивая из транспортного средства и увлекая её за собой. Арко хотелось воспротивиться, но вместо этого она приняла протянутую руку и тоже соскочила на землю. Старушка, казалось, тоже мечтала спешиться и догнать собственных жертв, но они ушли раньше, чем она успела одуматься и обратить на убегающих мужчину и девушку внимание.

Повозка тоже сорвалась с места. Зачарованные кони зацокали копытами по ровной дороге, Тэсса же потянула Сагрона куда-то в сторону кустов.

— Ты намереваешься завершить начатое под тем деревом с вензелями? — полюбопытствовал мужчина.

— Нет, просто мои родители не живут в центре нашего городка, и идти к ним лучше вот так, — пожала плечами Тэсса. — А вот на завершение начатого ты, — как-то в сельской местности "вы" уже и не срывалось с языка, даже случайно, — можешь не надеяться.

— Не надеяться совсем или не надеяться пока?

Котэсса замерла. Разумеется, совсем — вот только что-то она не выдохнула столь быстро эту спасительную фразу, а застыла, словно раздумывая над чем-то, и губы мужчины растянулись в весёлой улыбке.

— Пока, — наконец-то вздохнула девушка, тряхнув головой. Мама, наверное, ругать будет за причёску — эта мысль пришла в голову как-то ненароком, случайно, и Тэсса потянулась к прядям своих светло-русых волос. Ей так нравилось, когда дочь ходила с длинной косой… а с этим каре родительница и не видела её ни разу. И отец ругаться будет, потому что в его деревне коса до пояса считалась символом девичьей чести. Им до столичной моды нет никакого дела, повторял раз за разом папа, а вот до того, как на дочь будут деревенские смотреть — есть. Ей ещё здесь жениха подыскать надобно, а она ишь что удумала — красоту по-городскому наводить. Непорядок!

Сагрон, кажется, и не догадывался о грустных, странного содержания мыслях, только с любопытством осматривал окружающий их дубовый лес. Котэсса заспешила по узкой дорожке, что уводила куда-то внутрь — здесь, в отличие от странного волшебного столичного парка, именно она направляла, а Дэрри приходилось не отставать.

Конечно, в лесу, где всего одна дорога, и та не слишком кривая, заблудиться довольно трудно — если с неё не сходить. Но где-то на повороте Котэсса свернула в противоположную сторону, туда, где остатки тропинки затянуло густыми травами.

— Срезаем угол, — рвано пояснила она. — Просто так будет быстрее.

Сагрон не спорил. В лесу наедине с привлекательной девушкой в любом случае приятно находиться — и он справедливо полагал, что всё-таки к разбойникам его Котэсса не заведёт. По крайней мере, на пособницу кого-то в этом роде она совершенно не походила, даже близко.

И вправду, совсем скоро из густых деревьев выскочил перекошенный домишко. Его дверь смотрела куда-то в противоположную сторону, по эту были только кривые, некрасивые окна, и Сагрон понял — Тэсса и вправду срезала угол.

Там, за домом, буквально в десятке метров начинался настоящий городок. Да, небольшой, не слишком набитый жителями, в отличие от тех, что окружали столицу или другие места, там, где сходились важные торговые дороги. Но — вполне аккуратный, пусть и не слишком чистый здесь, на окраине, не переходивший всё же окончательно в деревню, не похожий на один из тех посёлков, что затеряется в лесу без следа и без памяти.

Сагрону подумалось, что Котэсса, возможно, слишком сильно преувеличивала крохотность и забитость родного города, недооценивала его. Или, может быть, из этого перекошенного домика и нельзя было увидеть ничего другого?

— Там слишком тихо, — она обошла его с правой стороны, покосилась на город, плавно переходивший в далёкое, межевое поле. Лес, нависавший над скудными посевами, казался не грозным — скорее неким убежищем, призванным спасти несчастную дочь хотя бы от солнца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Котэссе показалось, что кроме неё на самом деле на этом участке никто и не работал. По крайней мере, большие голые куски земли, столь непозволительная для деревенского роскошь, казались чем-то в самом деле смешным. Она наблюдала за тем, как ветер покачивал высоченные, громадные сорняки, и кривилась от досады.

Соседний дом — тот самый, откуда был её пресловутый по письмам жених, — держался ровно, был отремонтирован. Земля соседей тоже была приведена в порядок. Её же — запустевала.

Котэсса никогда не хотела заниматься ничем подобным, не хотела сидеть в огороде, но понимала, что родителей уже и не приучишь к городской жизни. Тётка, мамина сестра, то другое дело, она, вопреки склочному характеру, удачно вышла замуж, переехала в столицу. Может, потому и Тэссу согласилась принять, что не желала ей материнской судьбы, замужем за забитым деревенщиной.

Странно было в таком ключе думать о своём отце. Но Котэсса не испытывала ни капельки ностальгии или сожаления о том, что покинула отчий дом. От одного только вида подгнивших, скособоченных брёвен становилось не по себе — и ей хотелось уйти отсюда, не заглянув.

— Значит, — вздохнула она, — мама всё-таки заболела. Иначе с чего б это ей оставлять невозделанной землю? Они и так едва концы с концами сводят. Так что, мне, пожалуй, придётся остаться… А Литория?

— Если здесь что-то серьёзное, — ответил Сагрон, — то Литория переживёт и без твоей помощи. В крайнем случае, я сам с нею поговорю, если так будет нужно. Можешь не переживать.

— Спасибо.

Она не ожидала от него ни помощи, ни поддержки — за это тоже следовало благодарить проклятие? Или просто за колкими фразами прежде прятался добрый человек, просто он не хотел сам проявлять себя с такой стороны?

Котэсса не спрашивала. Может быть, понимала умом, что он попросту не пожелает ей ответить. Не захочет даже смотреть на неё после лишних расспросов. Иногда лучше промолчать, тогда все — и она, и Сагрон, — будут в разы счастливее.

— Ну, входи. Или мне первому? — спросил он, нарушая молчание.

Обратные билеты у него были — на двоих. И были на завтрашнее утро. Он понимал, что Котэсса, если обман, не пожелает задержаться ни на минуту — но всё же надеялся на её благоразумие. А если болезнь и вправду имела место, то придётся потратить время на подбор лекарств.

Впрочем, Сагрон был уверен в том, что он не позволит Котэссе здесь остаться. Заниматься полями, выскочить замуж за деревенского идиота, оставить его один на один с надоевшим уже проклятием.

Не то чтобы он чувствовал себя особенно плохо из-за отсутствия женщин последние несколько недель в его жизни. Все глупые мысли старательно вытесняла Котэсса — она, казалось, опутала его, сама того не желая, невидимой паутиной, затянула в сети, которые даже не собиралась выставлять.

Или это мудрые паучихи Элеанор и её матушка Хелена постарались? Сагрон не знал и не желал знать.

Только понимал, что Котэсса здесь не при чём.

— Я войду, — вздохнула Тэсса. — Войду.

Она подняла руку, чтобы постучать в дверь, а после подумала — зачем? Ведь это был её дом, пусть и меняющийся с каждым годом. Это её дверь, даже если с неё давно уже слезла вся краска, это её место — можно наконец-то попытаться вдохнуть воздух полной грудью, без паров столицы…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

По которым она уже скучала. И по родному НУМу, в котором должна была работать всё лето, даже если бесплатно, тоже — потому что там она чувствовала себя не просто нужной или оценённой, там она понимала, что грубого, низкого обмана не будет, вопреки всему. А здесь — Котэссе казалось, что предчувствие сейчас просто разрушит её изнутри, разобьёт и расколотит на мелкие кусочки, не оставив по себе даже тоненькой дымки воспоминания.