Великий запой: роман; Эссе и заметки - Рене Домаль

На антресолях Базиль обнаружил несколько пыльных книг, которые в виде исключения не были сожжены. Удивительнейшим образом слова составлялись так, что имели смысл только для него, Базиля, и пуще того — только для сердцевины пробужденного Базиля. А по отдельности для одной головы, для одной груди, для одного живота все эти слова были несуразны, они обескураживали и утомляли. В одной из книг, например, он прочел:

«В этом теле, цитадели Изрекателя, — маленький потир, хранилище. Внутри малое пространство. И то, что внутри, как раз и надо искать, да, именно то и надо познать… Это пространство внутри сердца так же обширно, как и пространство, растянутое вне нас. Там, в нем, соединены Небо и Земля, Огонь и Ветер, Солнце и Луна, Молния и Звезды, в нем умещается все, что есть, и все, чего здесь нет… Это сущее внутри моего сердца меньше зернышка риса, зернышка ячменя, горчицы, проса, даже меньше зачатка зернышка проса. Это сущее внутри моего сердца больше Огромной Земли, больше Атмосферы, больше светлого Неба, больше всех миров вместе взятых… Эта крупица — жизненная суть всего; это реальная сущность; это подлинное свое; это ты сам!»

Базиль понял, что речь идет о нем самом, которым он еще не стал.

Книга называлась «Учение для Певцов Ритма», и Базилю было все равно, откуда она: из Бельгии, Гвинеи или со звезды Сириус.

Терзания Базиля Головастого

Я расскажу о терзаниях Базиля Головастого не потому, что терзания других заслуживают меньшего интереса. Вовсе нет. Но и Базиль-Читатель, и Базиль-Автор предположительно относятся к головастой категории, а значит, у них больше шансов договориться на общей территории, связанной с серым веществом. Однако или, точнее, таким образом, эта надежда — чисто теоретическая; два Базиля пытаются соприкоснуться, в общем-то, вслепую, при зачастую иллюзорной помощи типографских знаков.

Базиль Физматический, расщепив атом и последовательно расколов электроны, ионы, нейтроны и дейтроны, барахтается в магме волнистых корпускул, энергетических зерен, неуловимых квантов, отданных на произвол законов типа «орел или решка». Границы его вселенной отдаляются от него со скоростью, которая даже не является постоянной. Он отметает старые добрые Евклидовы и механистические костыли, но других подпорок не обретает. А Базиль-Философ оказывается не в силах ему их предоставить, хотя это как раз и входит в его обязанности. Он совершенно отупел от поисков «конкретного», как он выражается для обозначения самой абстрактной из философских абстракций; он надеется, что, трубя и трезвоня «конкретное! конкретное! конкретное!», действительно сотворит, или найдет, или поймет действительный, совершенно реальный предмет или факт. Одним из последних изобретений Базиля-Философа стало описание «прожитого содержания» его ментальных операций; предупреждаю, на днях он заметит, что вовсе не содержимое, а содержащее живет и штампует содержимое подобно литейной форме. Но при этом он забудет о том, что голова Головастого должна привести к совершенству тело до того, как взрослое животное сумеет вместить, познать, сохранить и прощупать в своих внутренних ладонях самую крохотную живую реальность. В ожидании Базиль продолжает лишать всякого содержания слова реальности, жизни, конкретики, как и все остальные слова, проходящие через его уста; выхолащивать путем механического повторения, которое каждому доводилось на себе испытать. Если слова — это пули, то Философ стреляет холостыми патронами. Что касается Базиля-Художника, то Мэтр не скрывает легкой надменной улыбки. Он, видите ли, работает с конкретным материалом, а время лирической диареи давно прошло (хорошая новость!). У него, понимаете ли, есть ремесло, мысли, чувства и проч. Но если спросить, что он с этим всем делает и зачем, — пристать наедине, с ножом к горлу, чтобы заталкивать готовые ответы обратно в попугайскую глотку, — то вы увидите: от неприятного вопроса он превратится в какого-то кита или в улитку или начнет делиться с вами своими проблемами, которые не имеют ничего общего с возведением Базилики.

Самые живучие из Базилей-Крупных-шишек сходятся в одном: они в замкнутом круге; у них нет четкого видения мира, с которым они могли бы сообразовывать свои поступки; нет взаимосвязи ни с другими Базилями — Базилем-Как-Все, Базилем с Улицы, Базилем от Сохи, Базилем от Станка, ни со своими собственными телами и своими собственными жизнями.

Прозопопея Базиля

«Я сожалею, — прерывая меня, вдруг произнес Базиль Эгомет, — что вынужден говорить от первого лица. Это крайнее средство. Вот моя история. Детство без религиозной веры преждевременно открыло мне страх смерти; желудок сводило судорогами, от которых — как выяснилось позднее — можно было избавиться, просто расслабив мышцы живота. Так я освободился от утробного страха, но судороги переместились выше, в грудную клетку, и приняли форму тревожного кома; тот же вывод и те же расслабляющие меры устранили грудной страх. Но судороги переместились еще выше, в черепную коробку, и оформились в виде следующей проблемы: быть иль не быть. Вопрос, часто задаваемый, но редко обдумываемый. Итак, от этих спазмов мне постоянно сводило извилины, я не знал покоя долгие годы. Спазмы вызывали метафизические спекуляции, которые чуть не привели к моему полному обезглавливанию. У меня до сих пор весь мозг в кровоизлияниях, зато мне представился шанс извлечь из этого кое-какую пользу.

Я искал ответ на трудно формулируемый вопрос у философов, мудрецов, в великих текстах, не подписанных людскими именами, и находил лишь баснословие и обоюдоострую ученость. Благодаря всему этому можно было убаюкивать себя в сладкой дреме, полной прекрасных грез о самодовольном завтра, но еще осознать, что ничего не понимаешь сегодня, и попробовать понять иначе. Это „иначе“ я и принялся искать в те редкие моменты, когда был деятелен».

Профессиональные секреты

Он продолжил: «Какое-то время я верил и даже подсказывал своему человечишке, что поэтическая деятельность, мобилизуя все, что есть в индивидууме, меня вполне устраивает. Но мне пришлось убавить спеси, лучше и не скажешь. Могу компетентно заявить — пусть даже предав собратьев, — что литературные упражнения, называемые в наши дни поэзией, это на девять десятых с гаком бессовестный блеф, маскарад, невежество во всем (язык, весомость и жизненность слов, образов и мыслей, когда они есть, мастерство, средства и, особенно, цели), а также безответственность, тщеславие, в тысячи складок закутанные самолюбие и лень, то есть различные формы небытия, отсутствия и пустоты, завуалированные зыбкими миражами. Если бы не это, то тогда поэзия — возможный путь. Даже единственный путь, и она не была бы литературным упражнением».

De re publica

«В общественной сфере я также не преуспел. То же расчленение, отмечаемое в индивидууме, я находил и в обществе с его излишествами и лишениями, разложением привилегированных и эксплуатирующих, унижением эксплуатируемых и голодных. Я надеялся обрести связь с человеческой массой. Сначала я верил, что отношения были извращены посредниками (все теми же головастыми тварями и творениями), которых я хотел использовать. Нет, отношения были извращены во мне, как и в каждом из нас. Когда-нибудь эта связь должна восстановиться, но иначе, не через разум, и в тот день будет много шума».

Встречи

«Следовало расчистить Базилику, выбросить бесполезные книги и попытаться переустроить себя. Но как? С этими „следует“ и „надо“ я мог бы жить долгие годы, всю жизнь, жизнь тщетную, жизнь из сплошных „если бы“ и „завтра“, жизнь в будущем времени и в условном наклонении.

Но я встретил человека. Я уже не верил, что такое возможно. И мне пришлось покончить с весьма удобной безнадежностью. Ведь нести надежду всегда тяжело.

Позднее, в другой части света — путешествия дарят такие встречи, когда путешествуешь не для того, чтобы чего-то избежать, — я повстречал персонажа, который носил мое имя: в этом психическом месиве, заключенном в человеческую кожу, плавали фрагменты из самых различных материалов: некоторые из них еще годились для использования, кое-какие были даже достаточно ценными, но многие требовали полной замены.

Если бы я заявил, что позднее повстречал еще одного человека, вы бы сказали мне, что я сочиняю многосерийный роман. Поэтому я не буду об этом рассказывать. Приведу вам только один факт: в одном европейском городке кое-кто организует встречи Базилей с их человечками; не знаю, что там делают другие, это их дело. Я же, Базиль, встречаюсь там со своим человечком; и нас часто, и его и меня, ожидают курьезные сюрпризы. Как плохо мы знаем друг друга, мы, считавшие себя старыми приятелями! Мы заново знакомимся, сбрасываем маски, одну за другой, и все еще очень далеки от финала! Мы ссоримся и миримся. Вы наверняка назовете пьяными бреднями мои пространные рассуждения о том, что на самом деле так просто. Это просто, но вынести эту простоту куда труднее, чем может показаться».