История моей жизни - Эндрю Карнеги

До этого случая все происходило довольно корректно. При разногласиях с рабочими я всегда держался выжидательной тактики и вел с ними переговоры в спокойном тоне, старясь объяснить несправедливость их требований, но никогда не пытался заменить бастующих рабочих новыми. Директор Хомстедских заводов лишь недавно занял этот пост и не имел достаточного опыта в подобных делах. Он поверил обещаниям трех тысяч рабочих, не принимавших участия в стачке, что они готовы приняться за работу вместо двухсот восемнадцати забастовщиков. Введенный в заблуждение, он, в свою очередь, ввел в заблуждение остальных владельцев предприятия. Ему казалось, что серьезных конфликтов не предвидится и что те, кто выразил готовность занять место бастующих, выполнят свое обещание.

Теперь, когда все уже в прошлом, легко сказать, что предприятие ни в коем случае не должно было решиться на такой шаг, как возобновление работы. Фирма должна была сказать рабочим: «Мы находимся в конфликте с частью ваших товарищей, и вы должны разрешить спорный вопрос между собой. Вам сделано совершенно приемлемое предложение. Как только спор разрешится, работа будет немедленно возобновлена, но ни на минуту раньше. Ваши места остаются за вами и будут ждать вас». Или директор должен был сказать трем тысячам рабочих: «Вы хотите возобновить работу? Хорошо, ведите дело дальше на свой страх и риск». Другими словами, так как их было три тысячи против двухсот восемнадцати, он мог предоставить им самим взять на себя ответственность и заботу о своей безопасности. Вместо этого (из предосторожности) сочли возможным впустить на заводы шерифа со взводом солдат, чтобы защитить три тысячи человек от двухсот восемнадцати. Вожаки забастовщиков были горячие головы, готовые ринуться в бой, они вооружились пистолетами и тем самым нагнали страху на остальных. Началась стрельба, с обеих сторон были убитые. Тогда губернатор Пенсильвании распорядился, чтобы Хомстед заняли войска.

Когда разразился конфликт, я путешествовал в горах Шотландии, и известие об этом дошло до меня только через два дня. Ничто не могло потрясти меня так, как это событие. Рабочие вне всякого сомнения были неправы. С новыми машинами и по новому тарифу они могли бы зарабатывать от четырех до девяти долларов в день, то есть на тридцать процентов больше прежнего. Я получил в Шотландии от группы рабочих телеграмму следующего содержания: «Дорогой мистер Карнеги, сообщите нам, как мы должны поступить». Но было уже поздно. Несчастье произошло, и Хомстед был в руках губернатора.

Во время пребывания за границей я получил много писем от друзей, которые узнали, что случилось, и легко могли представить, каким это было для меня ударом. Письмо, полученное мною от Гладстона, доставило мне особенно большую радость. Вот оно:

«Мой дорогой мистер Карнеги!

Я думаю о том, какое горе Вы пережили и каким нападкам подверглись за то, что мужественно старались побудить богатых людей поступать более благоразумно, чем это им свойственно. Мне хотелось бы отвратить от Вас упреки журналистов, судящих зачастую поспешно, высокомерно, поверхностно и недоброжелательно. Я слишком мало могу для Вас сделать; могу только уверить Вас, что никто из тех, кто Вас знает, не станет приписывать Вам вину за печальные события, происшедшие по ту сторону океана,. Никто из Ваших друзей не потеряет доверия к Вашим широким взглядам и не изменит своего отношения к тем истинно великим делам, которые Вы уже совершили.

В наши дни богатство — это чудовище, грозящее поглотить все моральное содержание человека; Вы своими словами и делами вырвали часть добычи из его жадной пасти. Я благодарю Вас за это.

Преданный Вам У. Гладстон».

Когда я в 1892 году вернулся в Питсбург, то отправился на предприятия, где встретил многих из старых рабочих, не принимавших участия в Хомстедской стачке. Они сказали, что, будь я на месте, дело не дошло бы до стачки.

Один из моих друзей, профессор Ван Дейк, сообщил мне о следующем эпизоде, имевшем связь со стачкой в Хомстеде. Я передаю этот рассказ от его лица.

«Весной 1900 года я отравился на ферму одного моего друга в Ла Нория Верде в Мексике возле Калифорнийского залива, чтобы поохотиться в горах. Ферма эта находится далеко от цивилизованных мест, и я не рассчитывал встретить там никого, кроме нескольких мексиканцев и кучки индейцев. Но, к своему величайшему удивлению, я наткнулся там на человека, говорящего по-английски, который оказался американцем. Я очень скоро узнал, что забросило его в этот край, потому что он чувствовал себя очень одиноким и рад был случаю встретить человека, перед которым можно высказаться. Его звали Маклаки, и до 1892 года он работал механиком на заводах Карнеги в Хомстеде. Он много зарабатывал, был женат, имел собственный дом и порядочный участок земли. Он пользовался большим уважением среди сограждан и даже занимал выборную должность бургомистра в Хомстеде.

Когда в 1892 году в Хомстеде вспыхнула стачка, Маклаки, конечно, стал на сторону бастующих и в качестве бургомистра издал распоряжение об аресте детективов, которые прибыли в Хомстед, чтобы охранять завод и поддерживать порядок. Он считал себя вправе так поступить. Они представляли собой вооруженную силу, проникшую на его территорию, и он имел право арестовать и обезоружить их. Но это привело к кровопролитию, и конфликт принял серьезный оборот.

Все знают историю этой стачки. Она кончилась поражением забастовщиков. Маклаки было предъявлено обвинение в убийстве, подстрекательстве к мятежу, государственной измене и еще в целом ряде преступлений. Ему пришлось бежать из штата. Полиция преследовала его; он был ранен и должен был скрываться, пока не минует гроза. Потом обнаружилось, что на всей территории Соединенных Штатов его имя занесено в черные списки и он нигде больше не сможет найти работу в сталелитейной промышленности. Он истратил все деньги, в довершение всех несчастий у него умерла жена, и он оказался окончательно бесприютным и одиноким. После разных злоключений он решил отправиться в Мексику. В то время, когда я познакомился с ним, он искал место на рудниках, расположенных в 15 милях от Ла Нория Верде. Но ему никак не удавалось пристроиться, и он дошел до последний крайности. Он внушал мне жалость, тем более что производил впечатление человека очень интеллигентного и не плакался на судьбу.

Мне кажется, я ему ничего не говорил о знакомстве с мистером Карнеги, которого я посетил в Шотландии вскоре после Хомстедской стачки и от которого уже знал оборотную сторону этой истории. Но мистер Маклаки не высказывал ни малейшего порицания в адрес мистера Карнеги; наоборот, он несколько раз повторил, что дело не зашло бы так далеко, если бы “Энди” был на месте. Он, очевидно, был того мнения, что “ребята” хорошо ладят с “Энди”, лучше, чем со многими компаньонами его предприятия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});