Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

— О чем вы, душа моя? — Иван Федорович с неохотой оторвался от замечательной монографии по палеонтологии профессора Вильгельма Штауфера.

— Кажется, я не давала повода считать меня идиоткой? Или я ошибаюсь?

— Что с вами, Софи? Кто вас считает идиоткой?

— Со мной, слава господу, ничего, а вот что с принцессой? Почему она опять отказывается ехать в Вену? Мы что, уже так разбогатели? Нас уже не пугает неустойка?

— Ах, вот вы о чем. — Иван Федорович старался не смотреть в пылающие гневные очи мадам. Когда она устраивала подобные семейные сцены, он каждый раз мысленно хвалил себя за то, что не переступил роковую черту в их отношениях, хотя в свое время, спустя год после смерти Барбары, было близко к тому, очень близко. — Но ведь Анечка немного больна? Или нет?

— Именно или нет. Чем же она, с вашего позволения, изволила приболеть? Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет-нет, вряд ли… Почему бы вам, Софи, не спросить у нее самой. Насколько мне известно, у вас нет тайн друг от друга.

— Представьте себе, спрашивала. — Софья Борисовна расположилась на диване в позе отдыхающей львицы, сунула в рот пахитоску. Иван Федорович кинулся к ней с зажигалкой, дама милостиво кивнула, но прикурила от своей. — Да, спрашивала, представьте себе, даже предлагала помощь, но наткнулась, мягко говоря, на хамство.

— О-о!

— Я не осуждаю девочку, в ее положении любая может сорваться, но приличия остаются приличиями. Я не могу позволить…

— Хорошо, Софи, сегодня же поговорю с ней.

— Ни в коем случае! — Софья Борисовна искренне всполошилась. — Вы же знаете Аниту. Она замкнется и будет еще хуже… Хорошо, оставим в стороне концерты и то, что она совершенно перестала заниматься, но что означает ее бесконечная болтовня по телефону? Прежде она никогда не была такой трещоткой. При этом стоит мне появиться, она тут же бросает трубку. С кем она разговаривает? Вы в курсе, граф? Или вас, как отца, это не интересует?

— Может быть, с подругами? Знаете, девичьи секреты и все такое.

— Иван Федорович! Прошу вас, будьте откровенны. Вы мне не доверяете? Если так, то чем это вызвано? Имею я право знать?

— Как можно, Софи! — Не привыкший к вранью Иван Федорович покраснел. — Вы прекрасно знаете, я давно считаю вас членом нашей семьи.

— Спасибо и на этом… — Софья Борисовна сменила тон, поняв, что прямым наскоком ничего не добьется. — Есть еще проблема, граф. Мне кажется, эта сумасбродная полячка дурно на нее влияет. Их ночные посиделки не доведут до добра. Вы ведь в курсе, чем они занимаются?

— Нет, а чем?

— Общаются с духами. Ни больше ни меньше.

— Милая Софи, но это пустое. Девочки развлекаются как умеют.

— Возможно. Но если принять во внимание, в каком и без того состоянии психика принцессы, Кшисю следует убрать из дома. Нечего ей тут околачиваться.

— Нет, на это Аня никогда не согласится.

— Что значит, Аня не согласится? В конце концов, кто в доме хозяин — вы или она?

— Конечно, она. — Иван Федорович смиренно улыбался. — Разве вы до сих пор не заметили?

После такого признания Софье Борисовне оставалось только горделиво удалиться…

В пятницу, когда Иван Федорович прилег вздремнуть перед обедом, Анита зашла попрощаться. Вошла в дорожном костюме, он сразу все понял. Сердце зажало в тиски.

— Уже?!

— Да, папа… — Ей вдруг захотелось забраться к нему на колени, как много лет назад. Вот был бы номер. Вместо этого опустилась на коврик у его ног. — Не надо грустить. Мы ненадолго расстаемся. Потом, ты всегда знаешь, как меня найти.

В выражении ее лица, знакомого ему до последней черточки, не было и тени сомнения. В отличие от него, она была уверена, что поступает правильно.

— Наверное, котенок, я должен испытывать глубокое чувство вины, — произнес он негромко. — Отец, не сумевший защитить дочь, отпускающий ее неизвестно с кем…

— Папа!

— Подожди, девочка, не суетись… Послушай никчемного старого папочку… Так вот, я ничего подобного не испытываю — ни вины, ни сожаления. Я все думал, почему так? Ведь я люблю тебя больше всего на свете, ты все, что у меня есть, за что стоит цепляться, — и такое страшное событие, а я вроде бы спокоен, вроде бы принимаю происходящее как естественный порядок вещей. Как понять? А объяснение самое простое, и оно единственное: мы и не заметили, как мир превратился в театр абсурда, в нем сместились все прежние понятия и ценности, и мы, его несчастные актеры, дожившие до апокалипсиса, даже те, кто внутренне протестовал, в конце концов смирились с этим, приняли новый уклад, новые правила сосуществования людей как неизбежное зло, с которым бессмысленно бороться. Как бороться с карой Господней, тем более что она заслуженная?

— Папа, все, что ты говоришь, важно, интересно, но мне пора. У Никиты все просчитано до минуты.

Тиски, замкнувшие сердце, сжались до предела, но Иван Федорович встал, нарядился в длиннополый халат, туго затянул пояс.

— Давай повторим. Если все закончится благополучно, ты уже завтра позвонишь из Ниццы, так?

— По факсу, папа. Ровно в десять вечера. Условленным кодом. Чтобы никто не догадался.

— Что ж, поиграем в шпиончиков, даже забавно. Ты хорошо запомнила, кто такой Максимиллиан де Аршак?

— Да, мой троюродный дядя, князь Черкизов Егорий Александрович.

— Надеюсь, и он не забыл, кто он такой… Кажется, все остальное обговорили?.. — Иван Федорович стоял посреди комнаты растерянный и унылый, покачивался, как от ветра.

Анита бросилась к нему на грудь:

— Папочка, родной, не надо так. Ну соберись… Сам же сказал — забавно. Давай смотреть на это как на приключение. Пройдет время, вспомним и посмеемся.

— Ты мужественная девочка, я горжусь тобой… Но… Ты действительно любишь этого мальчика?

— Папа, он не мальчик… Ты тоже полюбишь его, когда узнаешь… Прощай, папочка! Не ходи за мной, это подозрительно.

Дверь закрылась тихо, и Иван Федорович вынужден был присесть на стул, сжимая грудь руками.

Кшися ждала внизу, уже в шубке и с хозяйственной сумкой в руке. Но просто так ускользнуть из дома им не удалось. Налетела откуда-то всполошенная Софья Борисовна.

— Куда это вы в такой мороз?

— За покупками, — весело отозвалась Анита. — Папа просил кое-что купить. Хотите с нами?

— Но ведь ты, кажется, хвораешь?

— Выздоравливаю… Свежий воздух только на пользу.

— И когда вернешься?

— Туда и обратно. К ужину буду дома.

Софья Борисовна не успела больше ничего спросить, девушки выбежали на улицу. Смеясь, на виду у шпиков, один из которых привычно пощелкал фотоаппаратом, уселись в «шкоду». Анита припарковала машину за квартал от аптеки, Кшисю высадила еще раньше. Попрощались по-деловому.

— Приглядывай за папой, — попросила Анита. — На тебя только могу надеяться.

— Не волнуйся. — У ясновидящей в глазах светился восторг и упоение. — Ах, как хорошо, как славно!

— Что славно?

— Яночка, ты такая смелая, почему я не такая…

— Будешь смелая, когда хвост прищемят.

Дальше все прошло как по писаному. Никита оказался гениальным организатором дорожных происшествий. Ровно в половине шестого промчался мимо нее на микроавтобусе «мицубиси», и она с криком упала на подмороженный асфальт. Лежать мертвой пришлось недолго, замерзнуть не успела. Даже зеваки не успели собраться, кроме двух-трех, нанятых за деньги. Никита вернулся с каким-то крепко подпитым мужичком и с носилками. Шепнул ей на ухо:

— Умница! Только не переиграй.

Ее положили на носилки, подняли и запихнули в фургон с эмблемой Красного Креста на борту. Бедовый журналист, отснявший на пленку живописный труп девушки на тротуаре и поместивший его в вечерней газете, взял за работу 250 баксов. В фургоне, на ходу, когда Никита разрешил ей воскреснуть, Анита первым делом поинтересовалась, как она, в его представлении, могла переиграть?

— Я за себя опасался, — признался Никита. — Уж больно хотелось тебя пощекотать. Представляешь?

6

Выстроившиеся друг дружке в затылок белые коттеджи на Лазурном берегу. Стиль смешанный: ампир, барокко, современные вкрапления. Ажурные изгороди из металлокерамики, стрельчатые окна. Подъездные аллеи вроде выпавших из собачьей пасти бледно-розовых языков. Нарядные, как торты, коробки гаражей. Из каждого окна можно рукой дотянуться до сонно посапывающего, поседевшего к декабрю Средиземного моря. Один из коттеджей принадлежал де Аршаку, бывшему князю Черкизову, спивающемуся в полном одиночестве господину неопределенной наружности. У него в гостях Анита и ее возлюбленный провели счастливейшие дни своей жизни.

Добрались сюда ранним утром на такси, поселок еще спал, укрытый голубоватым, теплым небесным пологом, и оба на миг оторопели, одинаково им померещилось: не вернулись ли по ошибке в Ялту, в город первого свидания? Хорошее предзнаменование.