Принцесса Анита и ее возлюбленный - Анатолий Афанасьев

— Может, не меня? — Анита попробовала отодвинуть новую опасность.

Кшися запрыгала с трубкой на одной ноге.

— Тебя, тебя, скорее!..

Голос она узнала сразу, хотя прежде не слышала его по телефону. Точнее, узнала не голос, ощутила знакомую энергию, от которой затрещала мембрана. Никита спокойно поздоровался, будто расстались вчера, спросил, как самочувствие. Анита попыталась отвечать в том же духе, но не смогла: сердце частило, зашлось, и ноги подкашивались. Пришлось сесть на стул. Кшися таращила потемневшие от любопытства глазищи, принцесса погрозила ей кулачком. Кшися сделала вид, что уходит, спрятавшись за дверью в гостиную.

— Ты когда приехал? — спросила Анита.

— Сегодня утром. Я уже в гостинице, в «Хилтоне». Рядом с Маршалковской. Номер сто девятый. Двести пятьдесят долларов в сутки. Я просто обалдел. Но кровать роскошная.

— Где ты был полгода, Никитушка?

— Длинная история. Расскажу при встрече.

— Поздно, Никитушка.

— Что — поздно?

— Поздно встречаться. Ты напрасно приехал.

Сказав это, почувствовала, как падает в снегопад, хотя за окном мерцало солнечное декабрьское утро. Из снежной замети ее вывел неуверенный смех Никиты.

— Не шути так, девушка, пока живы, ничего не поздно.

— Через три месяца выхожу замуж.

Никита отозвался мгновенно:

— Это мы уже проходили. Собирайся, кроха. Жду тебя в фойе. Сколько надо на дорогу?

— Ты сам во всем виноват, сам! — крикнула она. — Как ты мог?!

— Все, принцесса, жду, — донеслось холодноватое — и в трубке образовалась тишина.

Анита подула в нее, позвала на всякий случай:

— Никита, эй!

В гостиную влетела возбужденная Кшися. Глаза — как две плошки с огненной водой.

— Он, да, он?! Что сказал? Где он?

Анита безвольно уронила руки на колени:

— В Варшаве. Велел, чтобы немедленно приехала.

— Что же сидишь? Собирайся. Сейчас, сейчас… что бы нам одеть…

— Кому — нам? Ты поедешь со мной?

— Одной нельзя, — рассудительно заметила Кшися. — Одной подозрительно.

Подружка была права, за их домом теперь велось круглосуточное наблюдение. Жених распорядился. Зато больше пока ничего не горело. Станислав Ильич дал последнюю отсрочку до марта. Встретиться с ним Аните не удалось, он передал свое решение через ловкого человека, некоего Юрика Шпинглера, своего доверенного в Варшаве. Юрик Шпинглер заехал к ним на другой день после пожара, ближе к вечеру, предварительно условившись о визите по телефону. По поручению своего патрона, вынужденного, к сожалению, экстренно, утренним рейсом вылететь на симпозиум в Давос, он первым делом выразил сочувствие в связи с ночным инцидентом и сообщил, что уполномочен оказать любую помощь, какая потребуется. На вопрос Аниты, откуда Желудев узнал о пожаре, вертлявый Шпинглер, похожий на чертика, выпрыгнувшего из табакерки, ответил, мутно хохотнув:

— Ну что вы, госпожа, какие же тут могут быть секреты?

Анита не пустила чертяку дальше прихожей, и разговор между ними напоминал не беседу нормальных людей, а обмен телеграфными депешами. Анита даже не предложила гостю присесть, за что позже получила нагоняй от отца. Сказала чертяке, что согласна на все условия влюбленного миллионера, но попросила три-четыре месяца, чтобы уладить кое-какие дела, связанные с ее контрактами. Чертяка Шпинглер глубокомысленно кивал и повторял, как попугай, одну и ту же фразу:

— Все будет в наилучшем виде, любезная графиня.

Анита спросила, давно ли тот работает на Желудева. Чертяка важно ответил:

— Еще с Одессы, любезная графиня, — и при этом как-то чересчур плотоядно облизнулся.

Анита пришла к выводу, что этот субчик из той редкой породы людей, которых достаточно один раз увидеть, чтобы потом всю жизнь тошнило.

Через несколько дней получила короткую телеграмму из Москвы:

«Пятнадцатое марта и ни днем больше. Сгораю от нетерпения. Люблю. Целую.

Твой Станислав».

…Из дома улизнули легко. Софья Борисовна по будням почивала до двенадцати, отец укатил в свой любимый музейный архив и вернется не раньше чем к ужину. Пришлось ловить такси, единственную машину, старенькую «шкоду», забрал Иван Федорович. Пока голосовали на тротуаре, пожилой господин в кожаном пальто, фланирующий вдоль дома напротив, не таясь пару раз их сфотографировал. Очередной привет от жениха. Из бара на улицу выскочили два амбала (из этой же компании), и Анита испугалась, что увяжутся за ними, но, когда глянула через заднее стекло, увидела, как парни вернулись в бар.

Ехали минут тридцать, всю дорогу ее трясло. Кшися сокрушенно качала головой, тяжко вздыхала.

— Ты-то чего, ну ты-то чего? — не выдержала Анита. — С какой стати кряхтишь?

— Надо было в бежевый костюм нарядиться. А это что за юбка? И кофта… Как будто на дискотеку.

Милая подружка, умиленно подумала Анита. Нарочно отвлекает. Они условились через час встретиться в кондитерской неподалеку от отеля.

— Если не приду, езжай домой, — сказала Анита.

— Что вы говорите, принцесса, как можно? — От испуга ясновидящая перешла на «вы». — Скандал будет. Обоим головы оторвут.

— Не бойся, не оторвут… Ладно, приду, приду. В любом случае приду.

За полгода ничего не изменилось. Как только его увидела — высокого, улыбающегося, обалделого, все, что мучило, угнетало, и особенно события последних дней, — все растаяло, кануло, отступило. Полное выпадение из времени, внезапная страшная незрячесть. Сотрясение электрическим током. Ничего не значащие, пустые слова, теряющие всякий смысл, едва сорвутся с губ… Анита окончательно образумилась лишь в гостиничном номере, где лежала на смятой постели, растелешенная, из одежды на ней почему-то осталась только яркая шерстяная кофта, которую осудила Кшися. С ужасом обнаружила, что они переплелись с Никитой, как древесные корни, не разберешь, где ее плоть, где чужая. Поворошилась, кое-как выползла из него, как улитка из раковины, свесила голову с подушки. У Никиты смуглое лицо побледнело, оранжевые искры в глазах потухли.

— Похоже, мы с тобой полоумные, — пробурчал он. — Но это ничего. Так бывает после долгой разлуки.

— Откуда знаешь? У тебя уже так бывало?

— Сведущие люди рассказывали. А в романах об этом не пишут, вот что странно.

Заметила шрам у него за ухом и бурую вмятину пониже ключицы с неровными краями. Раньше этого не было. Потрогала пальцем плотный бугорок. Смертная тоска на мгновение сковала ее грудь, даже в глазах потемнело и солнце в занавесках подернулось черной каймой.

— Не будет нам счастья, Никитушка. Мы с тобой обреченные.

Никита поудобнее подложил ей руку под голову:

— Рассказывай, мне интересно. Я соскучился по твоим глупостям. Почему обреченные?

Глядя в потолок, монотонным голосом Анита открыла горестные обстоятельства своего положения. Все без утайки. И про поджог, и про заново данное Станиславу Ильичу слово.

— Мне деваться некуда. Если с папой что-нибудь случится…

Для Никиты все, что рассказала Анита, не было новостью. Общую картину он так себе и представлял, детали не имели значения. У него было достаточно времени, чтобы все обдумать и свести концы с концами. Около трех месяцев никто не давал гроша ломаного за его жизнь. Жека с Валенком вытащили его из квартиры, в сущности, бездыханного и отвезли не в больницу, а в Старый Крым, к знаменитому знахарю-татарину, родственнику Равиля. Там его выхаживали. Старый Муса Джаваев оговорил странное условие: если поднимет парня, тот останется с ним еще на год. Жека с Валенком поручились, что так и будет, но Никита, когда начал потихоньку передвигаться, заново учась ходить, сумел внушить знахарю, что условие для него неприемлемо. Хотя готов отслужить любым другим способом. Муса Джаваев огорчился, но не настаивал. Никита в горячке, в бреду наговорил много такого, из чего старик понял, что столкнулся с редчайшим случаем любовного помешательства. Так оно и было. В своих мучительных потусторонних скитаниях, длившихся целую вечность, Никита часто встречался с принцессой и, конечно, только благодаря этому не подох.

— Хоть знаешь, что лежишь с покойником? — спросил он.

— Еще бы, — отозвалась Анита, немного оживившись. — Станислав Ильич привез фотографии. Жутко смотреть. И тебя похоронили?

— Конечно, — с гордостью ответил Никита. — Правда, я там не был, но говорят, похороны получились отличные. Многие плакали. Я даже не ожидал. Валенок чуть башку не разбил о надгробие. Так переживал. Понимаешь, к чему веду?

— Не совсем…

— Веду я к тому, что покойника никто не ищет. Покойник никому не нужен. Процент с него не слупишь, наказать уже нельзя. Покойник автоматически освобождается от всех земных долгов. Если тебя, к примеру, похоронят, Желудь враз успокоится. И самолюбие у него не будет страдать, что отобрали игрушку.