Свод (СИ) - Алексей Войтешик

— Я не мог их не «поблагодарить». — Леденящим душу голосом, произнёс Свод.

ГЛАВА 8

Война был просто вне себя от бешенства. Он дал по четверти талера каждому из слуг за молчание. Столько же он отсчитал Своду и девушке, и со словами: «возвращайтесь оба в тот ад, который вас породил!» — натурально высадил их из экипажа.

Так и остались они одни на узкой лесной дороге. Два человека, не способных даже понять друг друга. И если Свод просто пребывал в растерянности, то Михалина готова была умереть от страха, находясь рядом с ним. Ещё бы. Ведь в тот момент, когда Свод вернулся из Рудников, он, коротко выкрикнув какие-то слова, бросил к ногам девушки саблю, а следом за ней и вышеупомянутую человеческую кисть.

Это уже позже Михалина, остолбенев от страха и не в силах больше смотреть на ЭТО, тихонько столкнула посиневшую человеческую конечность на землю. Конечно, всякое случалось, парни, шутки ради или дабы её напугать могли притащить живого ужа или жабу, но чтобы такое!

И главное, что же теперь? Как ей несчастной быть, оставшись наедине с этим сумасшедшим? «А, может быть, всё-таки как-нибудь сбежать?» — с малой надеждой на успех, спрашивала она себя. Конечно, едва ли она себе представляла, как это у неё получится. Уж очень не хотелось, почувствовать позади себя этого расфуфыренного мясника. Куда бедной девушке противостоять ему?

Свод, глядя на растерянную девушку, вяло ухмыльнулся и что-то спросил. В ответ она лишь неуверенно пожала плечами. Страх начинал отступать. Становилось понятно, что если бы иностранец и хотел сделать что-либо нехорошее, он, наверняка, уже приступил бы к исполнению задуманного. Но, во всяком случае пока, его взгляд выражал умиротворение, а растерянная улыбка не могла не вызвать расположения. Он повторил свой вопрос.

Михалина никак не могла понять, если этот заможны пан выкупил её, то почему второй, сопровождающий его, смог выставить их вон? С другой стороны, раз этот пан её выкупил, то, наверное, ему есть куда отправиться. Почему же он тогда разводит руки в стороны, будто понятия не имеет, что им дальше делать?

            Девушка осторожно указала тонким, острым пальцем на вельможного пана:

            — Вы адкуль?[39] — спросила она.

            — Аткул? — повторил иностранец, и на его лице отобразилась растерянность.

            Михалина подумав, что мужицкий язык мог быть ему и непонятен, переспросила пана сначала по-польски, а затем по-русски:

            — Где ваш дом, в какой стороне?

            — Dome…?[40] — Удивился иностранец, и девушке стало ясно, он не понимает ровным счётом ничего.

Возвращаться в Рудники Михалина не имела ни какого желания, оставалось только двигаться дальше, до ближайшего селения и надеяться на то, что хоть там кто-нибудь сможет понять этого странного пана и поможет ему добраться домой. Она указала на дорогу, по которой уехал панский экипаж:

— Туда, — кивнула она, — пошли туда…

Они долго и молча брели в лесной чаще, втайне подглядывая друг за другом. Она впервые видела так близко высокородного пана, а он …, а он просто любовался ей. Зная многих женщин, он многократно испытал их любовь, но эта, литовская красавица отчего-то казалась ему особенной. Её глаза излучали какое-то необъяснимое спокойствие и чистоту.

Свод отказывался верить разуму, говорящему о том, что её судили за воровство. «Если что-то такое и произошло, — говорил он себе, — то это чистая случайность или недоразумение», а те, кто в этом сомневались, …они уже наказаны. Как приговаривал, оправдывая себя в подобных случаях, и целясь в торговый бриг, незабвенный Эрбе-пушечник: «Видишь, Ричи, люди, награбившие и во стократ больше нашего, безнаказанно ходят по земле и морю. Они и умрут таковыми, перекладывая ответ за свою вину на детей и внуков. Что ж, им плевать на своих потомков, а мне, в таком случае, плевать на них. Огонь, Скуди! Огонь!!!»…

Тёмно-серая, песчаная земля разъезжалась у их ног свежими следами конного поезда Войны, но Свод в данный момент даже не думал о Якубе. Наверное, потому, что пират вполне понимал молодого литовца. Едва только тот «оформил» им эту незапланированную, лесную прогулку, Ричи не стал оспаривать чего-либо, решив, что на месте Войны поступил бы точно так же. Редкий человек смог бы вытерпеть подобные фокусы, поэтому всё оправдано.

Каково же было удивление Свода, когда, выйдя на окраину леса, он увидел перед собой знакомый экипаж. Якуб стоял далеко в стороне, глядя куда-то вдаль поверх раскинувшихся вокруг, щетинящихся свежей стернёй полей. Он был целиком поглощён мыслями и обернулся только после того, как его окликнул слуга, заметивший вышедших из леса Ричмонда и девушку. И даже после этого Война не стал спешить к экипажу, а повернулся и также неторопливо, как и раньше, побрёл куда-то в сторону.

В глазах Михалины застыл вопрос. Свод подвёл её к поезду, а сам с тяжёлым сердцем отправился к Якубу.

Пребывающий в глубокой задумчивости Война даже не повернул головы в тот момент, когда англичанин догнал его и пошёл рядом. Назрела необходимость серьёзного разговора, но никто не решался начать его первым. Наконец, не выдержал литовец:

— Надеюсь, за то время, пока мы не виделись, с вами ничего дурного не случилось?

Свод набрал, было, воздуха для ответа, но тут же понял, что безоружен. Ему нечего было ответить. Война же с немалой степенью яда в своих словах продолжил:

— Что, и никто из моих соотечественников за это время больше не пострадал?

Его брови взлетели вверх, покрывая лоб густыми морщинами напряжения.

— Знаете, Свод, что-то мне подсказывает, что для меня всё же было бы безопаснее оставить вас в лесу, а самому ехать дальше…

            — Видит бог, — прервал его Свод, — я на вашем месте так бы и поступил. То, что мы встретили вас здесь, для меня явилось полной неожиданностью.

            Якуб был мрачен, его взгляд был просто мучителен для англичанина. Тот к своему удивлению ясно видел, что Война переживает всё произошедшее гораздо тяжелее, нежели сам Ричи. Впервые за долгие годы Своду вновь довелось почувствовать отвратительное ощущение припадка совести и, если раньше он легко мог придушить этот недуг каким-либо оправданием, то теперь приходилось признать — она, чёрт возьми, ещё жива.

Так уж получилось, что Ричмонд повидал на своём веку всяких судей и у большинства из их были глаза жуликов. Осуждающий взгляд Войны был просто невыносим. В нём одновременно был и судья, и приговор. Умирающая, истощённая за долгие годы совесть пирата получила последний шанс на выживание и в данный момент приходила в себя, наказывая хозяина болью всех своих многочисленных ран.