Легенда о заячьем паприкаше - Енё Йожи Тершанский

пять раз подряд.

Глаза его между тем набрели на верстак и лежавшие на нем часы, карандаш, носовой платок; рядом с содержимым кармана он заметил вдруг свой бумажник и возле него два узеньких зеленых билетика в кино.

Обивщик мебели подскочил словно ужаленный. С ошалелым видом посидел на постели, потом сбросил ноги на пол да так и застыл, скорчившись и не отрывая тяжелого, мрачного взгляда от верстака; иногда по его телу проходила дрожь, и он даже стонал от мучительного стыда — к нему возвращались, фантастически искаженные, картины минувшей ночи.

Первая картина. Он, верно, заснул в «Молодушке», потому что вдруг его начали грубо дергать и громко при этом хохотали. Он схватил Вицишпана за руку, так что у того затрещали кости, и Вици, дико взвыв, жахнул его чем-то по голове.

Вторая картина. Он уже очухался немного и видит: стоят перед ним хозяйка корчмы и ее красавица дочка — стоят, улыбаются ласково. Корчмарка протягивает ему эти самые билеты. И говорит:

— Поглядите-ка, Янчи! Вот эти два билета в кино мы получили на вашу долю от господина окружного начальника нилашистов. На замечательный немецкий фильм! Но ведь у вас, бедная вы головушка, насколько я знаю, и нет никого, чтоб пригласить в кино. Так что хватит вам и одного билетика.

А он на это, как идиот, как подлец, выболтал:

— А вот и есть! Есть у меня голубка милая, благослови ее бог! И с божьей помощью еще в этом году она станет женой мне!

Ух, с каким торжеством ржали два его собутыльника! И, гогоча, объяснили, пьяные скоты, корчмарке и ее дочери:

— Это ж Аги! Горничная артистки — вот кто его краля! Ах тихоня, ах жулик, ах хитрец! Затаился, а сам — бац! — и подбил курочку!

Тут он как вскочит да как заорет на Вицишпана:

— Ах ты!..

Но перед ним уже стоит милая, улыбающаяся Илонка.

— Да бросьте вы их, Янчи! Ну что вам за дело до них? Спрячьте билеты! Берите же!

И тогда он достает свой бумажник, и бумажник выскальзывает из его пьяных, неловких рук и падает на пол, да так, что карточка Аги отлетает далеко в сторону.

Козак подхватывает фотокарточку и показывает ее всем:

— Вот она! Горняшечка! Ха-ха-ха! Пожалуйте!

Третья картина. У-ух! Самая мучительная!

Они вывалились во двор из задней двери корчмы. Он начал гоняться за Козаком и Вицишпаном по скользкому, припорошенному свежим снежком двору. Один раз даже растянулся во весь рост. Конечно, он хотел отобрать фотокарточку!.. Произошла короткая схватка, и вот фотография опять у него в руках вместе с билетами в кино. Но тут раздается с лестничной площадки визг дворничихи:

— Что здесь происходит? Скачки? Кажется, уже говорено, чтоб ночью через заднюю дверь никого не выпускать, только на улицу! Вверху гвалт, внизу гвалт!..

Ну, потом-то все обошлось, Вицишпан обезоружил дворничиху подробным рассказом, а главное — упоминанием особы господина окружного начальника с его присными и билетов в кино. Но ужас, ужас! Вицишпан выложил при этом и про Аги!

И вот наконец он в своей берлоге. В стельку пьяный, но несмотря на это, встревоженный и полный недобрых предчувствий, валится он на кровать.

Скандал вокруг иллюстрированной газеты

В ярости и отчаянии Безимени охотней всего разорвал бы смял, разжевал и проглотил оба пропагандистских билетика, полученных от окружного начальника Кайлингера.

Крайняя необходимость найти выход и в то же время полная растерянность нарисовали перед ним поистине причудливую перспективу спасения.

Яношу пришла вдруг в голову мысль, что он должен немедля встать и отправиться в Пешт, в редакцию иллюстрированной газеты, причем рано утром, как велел фотограф, и еще до начала разноски газет раздобыть экземпляр, где изображен он вместе со своей тележкой.

Это, несомненно, приглушит скандал, бурю, какую может поднять Аги (да не только Аги, но и артистка и даже домохозяин) из-за того, что он выбалтывает интимные тайны перед нилашистами, этим наказанием и бичом всего дома!

Как представлял себе это Безимени? Аги, артистка, домохозяин, дрожа от любопытства и томясь жаждой сенсации, через головы друг друга разглядывают его фотографию с тележкой в иллюстрированной газете, которую он с торжеством им протягивает, и с тем уходит в забвение, теряет всякую значительность разболтанная ради билетов тайна.

Впопыхах кое-как одевшись и повесив на двери табличку: «Сейчас вернусь», Безимени ринулся из Буды в Пешт.

Редакцию он нашел сравнительно легко, припомнив, что половину фронтона величественного здания занимал яркий, многоцветный транспарант с огромными, в два человеческих роста, рисованными фигурами.

Фоторепортер еще не являлся в редакцию, и Безимени нужно было как-то убить целый час в ожидании его.

Однако он не пошел в корчму выпить привычный стакан фреча. При одной мысли о спиртном его передергивало от отвращения. Он предпочел слоняться по улице, всеми своими расслабленными членами вбирая зимний холод.

Наконец он вернулся в редакцию. Фоторепортер был уже там.

Он принял Безимени довольно дружелюбно. Обернувшись к печатавшей на машинке барышне, спросил:

— Рези, душенька! Нет ли у тебя экземплярчика? Дай его вот этому молодцу!

Барышня вытащила из ящика стола новехонькую газету и протянула обивщику, но фотограф — само дружелюбие и любезность — пожелал собственноручно показать ему картинку.

Однако в эту минуту какой-то молодой сотрудник редакции, вылетев задом из обитых дверей кабинета главного редактора и потрясая длинными патлами, прокричал с воодушевлением:

— Фотографу немедля явиться к господину главному редактору!

— Подождите меня! Я сейчас, — бросил фотограф Яношу Безимени и поспешил к двери, дабы без промедления предстать перед ликом главного редактора.

Безимени терпеливо ждал, хотя уже нашел и хорошо разглядел фотографию своей тележки, собственную смеющуюся физиономию и весело ухмыляющихся завсегдатаев, высыпавших из корчмы.

Прошло несколько долгих минут, прежде чем фотограф появился в дверях кабинета. Но, увы, любезное и дружеское выражение исчезло с его лица. Теперь оно нервно, раздраженно подергивалось.

Увидев обивщика мебели, фотограф словно обезумел.

— Дождались? — заорал он. — Убирайтесь подобру-поздорову, болван! Из-за вас еще выволочку получать! И чего вы скалились там, перед тележкой?.. Убирайтесь!

Бедный Безимени не мог прийти в себя от изумления. Чем он не угодил этому психу?

Но и в кабинете разразилась непонятная, неожиданная гроза — вправление мозгов, как именует это пештский блатной жаргон.

В дверях показался весь штаб газеты с метранпажем во главе, а позади всех, сотрясаемый яростью, семенил главный редактор и кричал, не помня себя:

— Именно так! Я ни в чем не могу на вас положиться! Тычетесь, словно кутята безмозглые! Позор!

— А в прошлый раз, прошу прощения, ты поднял точно такой же шум