Легенда о заячьем паприкаше - Енё Йожи Тершанский

я не…

— Приступайте! Не жалейте этого добра! — подбодрила его артистка. — Но сперва выпьем. Это несравненнейший коктейль. Чистый спирт и фруктовый сок. Не бойтесь, от него ни голова не заболит, ничего. Можно пить до тех пор, пока…

Артистка протянула Безимени стакан с каким-то желтым напитком и сама тут же стала допивать свой стакан.

— Ох… — заикнулся было Безимени.

— За твое здоровье! — чокнулась артистка с обивщиком. — Пей до дна! — приказала она и сама выпила залпом; когда же Безимени, отхлебнув желтой жидкости до половины, отставил свой стакан, снова приказала: — Да пейте же до конца! И закусывайте!

Собственно говоря, Безимени сел к столу, взбудораженный даже больше, чем когда был пьян. Напиток он нашел действительно необыкновенно вкусным. И единым духом осушил большущий стакан. Тотчас в нем проснулся необоримый аппетит; решительно, но страшно неловко он через стол потянулся своей вилкой за ветчиной и принялся кромсать ее ножом.

Артистка, предоставив его самому себе, курила сигарету глубоко затягиваясь. Только еще раз налила по полстакана блаженного напитка.

Когда обивщик уписал несколько ломтиков ветчины с кусочком хлеба, артистка показала через стол на блюдо, где словно игрушечные кубики, лежали белые квадратики какой-то рыбы:

— Воткните-ка свою вилку вот в это! Рыба — чудо!

— Вот спасибо! — подчинился Безимени, орудуя вилкой уже несравненно более смело и ловко.

— И мне могли бы уделить кусочек! — ласково пожурила гостя артистка, почему-то не найдя взглядом своего прибора.

Безимени подхватил своею же вилкой кусочек великолепной рыбы и протянул хозяйке. Он совершенно не узнавал себя.

Только что здесь сидел тупой, неотесанный чурбан. А сейчас? Безимени увидел вдруг дорогую мебель, которую вскоре опять можно будет обить заново и сорвать изрядный куш сверх условленного вознаграждения от этого сказочно щедрого, озорного и славного создания. Аги? Ничего, он с ней еще поговорит. Так шуганет, что она веретеном завьется… Свет клином на ней сошелся, что ли? Ого-го!..

Артистка наполняла уже третий стакан своим коктейлем. Для этого ей пришлось приподняться и сесть на диване прямо. Наливая, она говорила заплетающимся языком:

— Такой человек, как вы, м-мне симпатичен, потому что говорите вы мало. Не треплете попусту языком, из вас и слова-то не вытянешь. По-моему, таким и должен быть настоящий мужчина. Ну, пейте! Пейте же! — Артистка протянула ему стакан, но вдруг отвела руку. — Идите-ка сюда, сядьте со мной рядом. Или боитесь?

— Вот уж нет! — Безимени поднялся и пересел на кушетку к артистке.

Они чокнулись. Выпили.

Взгляды их скрестились. Из глаз Веры Амурски прямо в глаза Безимени изливалось веселое озорство, и Безимени отвечал ей тем же.

Внезапно артистка без звука, приоткрыв губы, в распахнувшемся халате упала Безимени на руки.

Достоверная картина чисто душевных треволнений

Впутаться в такую безумную, такую паскудную историю! Что-то будет теперь?

Безимени покинул Веру Амурски уже далеко за полдень.

Когда он уходил, артистка спала как мертвая. И не проснулась бы, даже если б всю ее квартиру разнесло в щепки. Однако обивщик мебели вынес от нее лишь иллюстрированную газету. Ту где был изображен он сам со своей тележкой.

Поначалу Безимени тоже испытывал лишь одно-единственное желание — спать! Не бить и крушить, а спать!

Он растянулся на своей лежанке, укрывшись всем, чем только мог, так как помещение сильно остыло и его колотил озноб.

Котельная дома давала жильцам только горячую воду. Отопление же было печное.

Безимени спал, должно быть, час-полтора, но зато глубоким, крепким сном.

Проснувшись, он пришел в ужас: его разум не в силах был справиться с обрывочными, спутанными мыслями.

Какие последствия может иметь это его приключение с артисткой? Будет ли она притязать и далее на его услуги такого рода? А что он, решительно станет на путь кота, ловеласа? Или?..

Нет, Аги теперь в счет не идет!

В этом вопросе Безимени не испытывал никакой неуверенности. Им владел только гнев, только инстинкт мести. Он лежал с открытыми глазами в мрачной задумчивости.

Стемнело. Но вот он вздрогнул: перед домом, знакомо сигналя и фыркая, остановилась машина.

Однако Безимени не стал выбираться из-под наваленного на себя барахла, чтобы поинтересоваться, кто приехал.

Так пролежал он с полчаса. И вот со двора в двери щелкнул ключ.

Кроме него, ключ от этой двери был только у Агицы.

Как грешник исповедует невинного

Девушка проворно захлопнула за собою дверь и остановилась, ласково улыбаясь Безимени; он, однако, продолжал лежать неподвижно и, устремив на нее равнодушный, но в то же время сурово-испытующий взгляд, ждал, с чего начнет его невеста. Аги спросила:

— Почему не затоплено? Ты не ждал меня?

— Ого! Еще как ждал! Да только не так скоро! — отозвался Безимени. — У вас на все хватило времени?

Аги еще не уловила враждебности в словах жениха. Она мило затрещала:

— Послушай! Эта стерва там, наверху, так упилась, что заснула на кровати голой. Как упала навзничь, так и лежит бревно бревном. Наш советник никак не мог ее растолкать, хоть и я помогала. А ему нужно было уйти. Он укатил уже. А чего мы навезли! Погляди! Масло, мясо, сало, свиная грудинка — это я тебе принесла!

Пока Аги выкладывала все на стол, Безимени медленно поднялся, а так как лежал он одетый, то потянулся только, разминая кости, и шагнул к девушке:

— Это он дал тебе? Для меня дал? В возмещение убытков, что ли?

— Да ты что, заговариваешься? Что плетешь-то? О ком? — затрепетав, спросила девушка и попятилась к двери.

Но Безимени быстрым тигриным движением схватил Аги за плечо и, не дав опомниться, отвесил ей несколько пощечин.

— Убьешь ведь! Спятил ты?! — дрожа всем телом, вскрикнула насмерть перепуганная девушка.

— Думаешь, я не видел, как этот старый кобель лапал тебя, а ты еще ухмылялась ему прямо в морду его поганую? Уезжаешь поблудить с ним, а потом ко мне являешься? Или тебе мало?

— Ну чем мне поклясться, что между мной и его милостью ни на вот столечко нет ничего! Матерью своей, жизнью, нашим счастьем, нашим ребеночком, тобою клянусь!

— Слушай меня, ты, дрянь распоследняя! — сказал на это Безимени. — Сейчас ты расскажешь мне все, что между вами было, и тогда я пальцем тебя не трону. Тогда можешь уматываться, соберешь это свое барахло — и скатертью дорожка! Но если вздумаешь отрицать, я задушу тебя здесь же. Вот этими руками! Пускай хоть в карцере тюремном сгнию за это, пускай на виселицу попаду! Ну! Говори!

Обивщик мебели плюхнулся на старое рекамье, из которого тучей поднялась пыль: оно давно уже ждало ремонта. Но зато стояло