Легенда о заячьем паприкаше - Енё Йожи Тершанский

после закрытия никогда нас к себе в мастерскую не пускает! Оказывается, к нему по ночам горняшечка бегает! Ах ты негодяй, ах подонок, так ты ж и эту десятку с девкой своей поделишь!

На душе у Безимени с каждой минутой становилось все тяжелей, все гаже. Вдруг он схватил Вицишпана за грудки.

— Эй, ты! Я тебе нос об стенку расквашу, и сейчас, не сходя с места, если ты без причины порядочную девушку хулить будешь!

Глаза Вицишпана испуганно вперились в обивщика. Но трепать языком он не перестал да еще сопровождал свои гнусные речи безобразным гоготом. Забрав что-нибудь в голову пьяницы, как известно, становятся необыкновенно изобретательны.

— Докажи, что у тебя с Агицей не общий котел! — захлебывался он. — Пропей с нами эту десятку за здоровье артистки, в честь ее дня рождения!

Безимени, приучивший этих бесхребетных типов к тому, что его слово свято, на секунду туго свел густые брови, соображая как же ответить.

Сегодняшний заказ выполнен. Аги ему сегодня не видать разве что мимолетом на кухне удастся обменяться парой слов! Десятка от артистки дуриком ему досталась. Стыдно, трудами этих бездельников заполучив чаевые, не разделить с ними шальные деньги.

— Идет, — отпустил он пальто Вицишпана. — Угощаю на всю десятку.

— И-их-ха! — взвыл Козак. — Три банки чопакского, три большие — сельтерской. Да еще сдачи останется два кругляка! Айда! Сегодня ты король! Ну, чего стоишь?

— Не спеши! — отозвался Безимени. — На голодный желудок я спиртного не принимаю. Есть тут у меня кусочек свиной грудинки. И вас угощу.

— Ну, этот нынче на радостях, что в кои-то веки собрался выпить по-человечески, из состояния мгновенного умопомрачения перешел в разряд временно помешанных! — заключил Вицишпан, который среди прочих своих занятий некоторое время, по собственному признанию, служил санитаром в доме для умалишенных, или психушке, как он называл его; злые языки однако, утверждали, что он сам находился там на излечении, причем в отделении для уголовников.

Козак стал вдруг рыться в бездонном рваном кармане своего видавшего виды зимнего пальто.

Несколько раз слышался треск разрываемой ткани, но наконец после долгих усилий и ухищрений ему удалось извлечь из прорехи, именовавшейся карманом, круглую жестяную банку.

— Ух, так тебя растак! — взревел Вицишпан. — На кухне подхватил?

— Тра-та-та! — пропел Козак и потряс головой.

— А ну, ты, сейчас же тащи назад! Чтобы из-за тебя горничную воровкой объявили! — И ручища Безимени угрожающе сжалась в кулак.

— Опомнись! — вскрикнул Козак, отступая с жестяной банкой. — Ноги моей на кухне той не было. Туда только Вицишпан входил. Верно ведь, Вици?

— Значит, ты украл? — шагнул Безимени к Вицишпану. — Воруешь, а потом чтоб на горничную клепали?!

— Дайте же мне досказать! — заорал Козак. — Я у мясника ее спер со склада, когда Вицишпан послал меня туда тележку грузить.

— Словом, меня подвел под монастырь? — взвился Вицишпан. — Мясник-то меня заподозрит!

— Ах-ах, а ты этого не вынесешь! — захохотал Козак.

— Очень нужно мне из-за тебя на улицу Марко[9] угодить! — возмутился Вицишпан.

— А пошел ты знаешь куда, дурень, осел безмозглый! — взъярился на товарища Козак, задетый за живое в своем профессиональном чувстве. — Как это мясник покажет на тебя? Свидетель-то я один, а меня он и не знает.

— Ну, хороша компашка! — расхохотался наконец Безимени.

— Точно! — отозвался Козак. — Чего он тут распрыгался? Да и ты тоже! Кого ты жалеешь — мясника, жулика этого, который из-под прилавка больше продает, чем ты в открытую, или вот его, брата[10] Вицишпана? Но и он расфырчался! Подумаешь, улица Марко! Ну и прогулялся бы в кутузку — на днях вроде как раз годовщина будет…

— Чтоб ты сдох! — положил конец словопрениям Вицишпан. — А ну поглядим, что за консервы!

Все трое стали обследовать банку.

— Э-э-э… погодите-ка! — протянул Вицишпан и, как самый образованный, прочитал: — «Tonfisch in oel»… «Фиш» значит «рыба»! Тащи-ка сюда чем вспороть ее!

Пока вскрывали банку, обивщика мебели одолели нравственные сомнения:

— Не охотник я до рыбы в масле. Ешьте сами. А я грудинку эту не променяю…

— Послушай, ты! — грозно набросился на Безимени Вицишпан. — Ежели я готов жрать и грудинку твою, и рыбу эту — гляди, какое мясо у нее белое, — тогда или ты ешь вместе с нами, или плевал я на тебя и на выпивку твою тоже! Выбирай!

— Точно! — поддакнул Козак.

Поколебавшись немного, Безимени попался на крючок.

Они до отвала наелись отличнейшей осетрины. Взяв пустую банку, Козак вышел на улицу, приподнял решетку канализационного стока и спустил туда жестянку… Улика исчезла. Вернувшись к приятелям, он сделал остроумное заявление:

— Ну, ежели до сих пор вы боялись, как бы мясник не допер, что рыбка его к нам уплыла, то теперь это можно доказать только вот сейчас, немедленно — заживо вспоровши каждому из нас брюхо… Однако дохлая рыба тоже любит плавать, да не в водице. Пошли! Я сейчас на все готов ради фреча!

Маленькой гулянке угрожает преждевременный конец

Вместо обычного фреча Безимени заказал литр вина и большую бутылку содовой, и теперь они сами составляли себе фречи, перекидываясь в благородное «шнапсли».

В корчме уже сидело несколько вечерних завсегдатаев. Корчмарка и ее красотка дочь вязали между делом теплое белье для солдатиков и, как всегда, судачили о продовольственных карточках, о ценах на черном рынке, перемалывали разные слухи.

Впрочем, легковые машины, в тот день подъезжавшие к дому одна за другой, оглашая улицу воем моторов и назойливыми гудками, дали беседе иной поворот.

Здесь основательно и всесторонне перемывали косточки Вере Амурски и владельцу дома, правительственному советнику Гаре. Главным образом за нынешний кутеж, затеянный «в такое ужасное время, когда вокруг сплошной траур да бесконечные очереди!».

Дряхлый директор ремесленной школы, самый аристократический и самый постоянный гость заведения, подверженный белой горячке, уже в пятидесятый раз голосом возвышенным и суровым изрекал исполненную несравненного остроумия истину:

— В мирное время порядочные люди становились в очередь только во французской кадрили! Вот в чем различие между прежними и нынешними временами!

— Истребите жидов, которые заграбастали себе все жизненное пространство наших сограждан, и мирные времена вернутся! — провозгласил пенсионер-регистратор, неизменный собутыльник директора. И, заприходовав все «вот именно» и «правильно», поднял стакан с фречем: — Ваше здоровье! Да здравствует Салаши!

Яноша Безимени, как это говорится на жаргоне пьянчуг, быстро развезло.

Коль скоро здесь хлещут его вино, он тоже желает испить свою долю! Обычно стакан фреча приятно расслаблял его нервы. Не говоря уж о том, что утолял жажду. Но больше алкоголя он принимать не желал, противясь его зловредному колдовству. А вот сейчас полностью отдался ему во власть. И сам не заметил, как